того, чего нельзя ожидать.
милиции, где разбирали нашу драку с соседней школой. Сомову
выбили передний зуб, он говорил присвистывая, с трудом шевеля
вздутой губой. С тех пор я мельком, на ходу, встречал его раза
два в Москве, когда он стал уже доктором наук, лауреатом, но
при виде его вставленного зуба я сразу вспоминал того Сомова.
это за штука с цифрами? Он взглянул на табло.
уровню: - Измеряет уличный шум. Доходит?
изумляться. Сомов жил в Токио уже две недели. Он прочел в
университете курс лекций по искусственным элементам и теперь
собирался в поездку по стране.
подали нам какие-то катыши из мяса и риса, вино и пирог. Сомов
двигался неторопливо, и, однако, я еле поспевал за ним. Видно
было, что все у него рассчитано, налажено, особенно же меня
поразило, с какой ловкостью он орудовал палочками.
палочками. Впрочем, ног у меня уже не было. Вскоре после того
как я уселся, скрестив их под собой, они затекли, задеревенели
и начисто исчезли.
лицемерно беспокоился Сомов. - Давай, давай, наслаждайся. Ты же
среди экзотики. Знаешь, глядя на твои действия, я начинаю
понимать, откуда у японцев столько трудолюбия и терпения.
вписывался в окружающую обстановку. По тому, как уверенно он
держался, можно было подумать, что он по крайней мере несколько
лет пребывает здесь. И позже, когда он уговорил меня вместе
поехать на юг Японии, меня не раз удивляла, даже раздражала,
эта его способность немедленно адаптироваться; через час в
любом городе он уже показывал дорогу, имел знакомых, ему уже
звонили по телефону, как будто он приехал не в Беппу, а в
Свердловск. Его сопровождал молоденький аспирант Тэракура-сан,
влюбленный в Сомова, знающий наизусть его работы, он почитал
его за великого ученого, записывал его изречения и поражался
тому, что я осмеливался спорить с Учителем.
появлялась своя Япония, мы с Сомовым как бы смотрели в разные
стороны, мы словно двигались в разных плоскостях, и только в
Киото пути наши пересеклись. Это было в Саду камней маленького
храма Рёандзи.
казалось, что мы те же десятиклассники, что Митя Павлов не
сгорел в танке, Каменев не умер от рака, все живы, а вот мы с
Колей Сомовым, на зависть им всем, каким-то чудом забрались в
неслыханную страну. Никто бы из них не поверил, что мы поедем в
Японию... Вспыхивали бумажные фонарики, сквозь высокие ворота
храма светилось синее вечереющее небо, кто-то мягко бил в гонг,
все было как тысячу лет назад и как тридцать лет назад...
2
самолет "Энола Гей", названный полковником Тиббетсом по имени
своей покойной матери, соответствует двум тысячам, а возможно,
и четырем тысячам "летающих крепостей". Лишь несколько звезд
просвечивают сквозь облака, и время от времени вспышки молний
озаряют небо. Мы летим в ночной мгле, сквозь грозу, вперед и
прямо к Империи". Стюардесса подала мне горячие салфетки,
смоченные лосьоном.
за свои очерки о бомбежке Японии:
белых кучевых облаков. Наступают моменты, когда пространство
поглощает время, и минуты, кажущиеся бесконечностью,
заполняются гнетущим одиночеством".
тем же, а вот время изменилось, оно течет не туда и с другой
скоростью.
Япония, страна нашего врага. В мгновение, которое нельзя
измерить, небесный смерч превратит в прах ее обитателей".
Вернее, будущим вашим родителям.
уничтожен. Окончательный выбор сделает судьба. Ветры, дующие
над Японией, примут решение. И если они закроют Хиросиму
тяжелыми тучами, город будет спасен и его обитатели не узнают,
что за ветер благосклонной судьбы пронесся над ними..."
Лоуренс. Во всяком случае, он был близок к генералу Гровсу, а
уж тот-то наверняка считал себя богом, особенно когда решался
вопрос о выборе цели.
Ниигату. Через несколько минут все будет ясно".
министр США Стимсон - разбомбить Нагасаки. Долгий ожесточенный
спор выиграл Стимсон. Бомба была сброшена на Нагасаки, родители
этой девушки остались в живых, и она появилась на свет.
и беззащитной выглядела земля отсюда, с высоты. Япония была для
меня: Хиросима, Нагасаки, август 1945 года и тот внезапный
поворот в моей судьбе, после атомного взрыва. Насколько я знаю,
Оппенгеймер не был в Японии, и Артур Комптон, и Эрнест Лоуренс,
никто из физиков, членов комитета по выбору цели, не приезжал
после Хиросимы в Японию. Глядя вниз, я пробовал представить
себе, что бы они чувствовали, ступив на эту землю. И не мог.
ныряя в тоннели, возносясь на высокие бетонные эстакады, когда
за стеклом потянулись тесно прижатые друг к другу крыши,
заводские корпуса, трубы, виадуки, газгольдеры, и все это без
малейшего зазора, без передышки, километр за километром, до
самого горизонта, слева и справа - заводы, верфи, комбинаты,
стапеля, - с этой минуты началось узнавание. Я готовился к
тайнам Востока, а находил привычное, понятное, и это было