по воздуху. - Я был прав! Имелись и среди них порядочные люди.
наш старый спор. И тогда им совестно было. Стыдно. Совесть - зерна творца,
это вневременное, она живет по вечным законам.
такое странное совпадение.
своим лицом, множеством мелких морщинок. - Не бойтесь прослыть, не бойтесь
странного.
бывает - привидения, пророчества, чудеса, откровения. - Он быстренько
оглянулся. - Материалисты этого лишены.
плечо. - Искать и проверять еще надо, любезный.
фамилию.
поэтому хотел.
нетерпением. - Участвует в этой случайности и ваша личная составляющая.
голубчик, сами должны разобраться. Однако, прошу прощения, мне пора, - с
этими словами Альберт Анисимович отвесил церемонный, почти театральный
поклон и исчез бы, не ухвати его Ильин за рукав.
- Ильин крепко держал его. - Произошло совершенно невозможное совпадение, -
и с разбегу рассказал о сходстве своем с тем третьим. Никакого удивления у
Альберта Анисимовича не появилось, он согласно кивал, приговаривал:
прелестно... любопытно.
Альберт Анисимович.
А как да почему, это увольте, это не по моей части, - все это Альберт
Анисимович произнес строго, разъясняя Ильину, как бестолковому посетителю.
меня суеверия.
самого появлялось похожее, когда приходилось иметь дело с очередным
"чайником" - чокнутым изобретателем. Все происходящее дурацки перевернулось
- этот полоумный старичок жалеет Ильина, считая его неполноценным. Это было
нелепо, но Ильин хотел, чтобы старик высмеивал его, разубеждал. Нельзя было
отпустить Альберта Анисимовича просто так, чтобы все оборвалось. Телефона у
него, как он заявил, не было. Ильин заставил его записать свой служебный и
домашний. Сделал это Альберт Анисимович неохотно, на папиросной коробке.
вдруг, легко высвободив свою руку, попятился, свернул за шкаф. Шаги его там
сразу оборвались.
тупичок, выгороженный книжными стеллажами.
Смешно. Имя его кой-чего значит, с какой стати рисковать своей репутацией.
Тем более сейчас вообще не с руки. Разговор шел по междугородному телефону,
и Усанков перешел на обиняки, недомолвки, условный язык, из которого
явствовало, что Клячко откуда-то пронюхал про собранный на него материал и
принимает меры. Закопошились совершенно непредвиденные люди. Самый что ни на
есть змеевник вспугнули. Похоже, связи тянулись далеко. Те, кто обещал
помощь, притихли. Насчет Усанкова, по- видимому, Клячко что-то вычислил,
Ильин же вне подозрений. Он, Усанков, отступать не намерен, даже если его
засветят, он пойдет до конца. Сейчас помог бы сигнал откуда-нибудь со
стороны, например, если б появилось письмо из Ленинграда, на другом
материале. Насчет компетентности, пьянок, застолий... Необязательно подпись
ставить. Ни слова "письмо", ни слова "аноним" Усанков не произнес, но все
было понятно. Что он себе позволил, так это пошутить: ему подпись не нужна,
не то что Ильину.
я тебе. Твою чушь подтвердить, кроме меня, никто не может. Кстати, тебе куда
этот документик?
Идет?.. Ты мне продиктуй.
замка, может, он припомнит такое, чего Ильин не заметил. Усанков же
категорически потребовал, чтобы грамотку сегодня же отстукал, время дорого.
унылые нотки, никак не свойственные Усанкову. Когда-то они вместе кончали
курсы усовершенствования. С тех пор Усанков преуспел, и справедливо, он имел
хорошую голову, завидную уверенность, напор. "Обойдется!" - приговаривал он.
И обходилось. Неприятности каким-то чудом всегда огибали его. А тут он сник.
место секретарши за пишущую машинку. Сидеть было удобно, стул обложен
подушечками, рядышком цветы, в ящичке резинки, карандаши, зеркальце, клеевой
карандаш, целое хозяйство. Оттого что письмо анонимное, он выражений не
выбирал, фразы не строил, получалось коряво - тем и лучше. Всего плохого,
что наслышан был про Клячко, не перечислишь. Оно бы надо проверить, что
сплетня, что факт, а тут ложилось без разбору, слухи - те даже охотнее лезли
под руку, пристрой у них был, что ли, лучше. Клячко кроме бестолковых шумных
наездов с пустыми совещаниями, указаниями невежественными любил, когда ему
устраивали провожание в ресторане, тосты в его честь произносились, чтобы
славили его, в конце допытывался, что с него причитается, настаивал, "чтобы
по справедливости", и вносил шесть, а то и семь рублей, больше ему никогда
не позволяли. Кроме денег ему власть нравилось показывать, напоить до
скотства, поссорить, стравить друг с другом... Постепенно Ильин разошелся,
приятно было писать все как есть, без оглядки, не выбирая выражений, но
заботясь о том, что последует. Вспоминалось многое из того запрятанного, о
чем шушукались. Сколько раз хотелось ему выступить и показать ненужность
проектов, которые они делали, сдавали досрочно; отжившие машины, которые
покупали за валюту по дешевке, которые тянули за собой отжившую технологию.
Ильин пытался изменить порядки. Но всех, и наверху, и в бюро, рутина
устраивала, все получали исправно премии, ездили в нехлопотные командировки.
У него накопились выступления, которых не было, непроизнесенные речи. Он
составлял их по ночам перед коллегией или же после, мысленно оттачивая фразу
за фразой. То были блестящие речи... Теперь кое-что из них всплывало в
памяти. Он стучал, не заботясь о логике, с трудом поспевая за собой.
Креслице было окружено устойчивым запахом духов. Машинка электрическая,
почти бесшумная. Горшки на подоконнике, а за окном светло. Солнце летнее,
незакатное. Цветы - какие-то вьюнки, кактус цветет карминовым фонтанчиком.
Десять раз на дню проходил он приемную и не замечал этой уютной мелочи,
которая помогала чувству свободы.
Письмо в ближний ящик не бросил, прошел еще два квартала до почты. Там
опустил, оглянулся, встретил чей-то взгляд, сразу же зашагал прочь. Как
будто его выследили. Вспомнил, как на него приходили анонимки и кадровик
пытался по почтовым штемпелям найти автора. Приезжали комиссии, выматывали
душу. Понимали, что клевета, но все равно копались, некоторые с
удовольствием: премии подсчитывали, командировочные, на какие денежки купил
машину? Однажды, на собрании выступая, он вдруг сорвался. Среди этих лиц в
зале, где все знакомы, сидит как ни в чем не бывало анонимщик, из-за него
подозреваешь честных людей, из-за него никому не веришь, а для того это
радость, вместо краски стыда у него румянец здоровья.
против себя Ильин считает клеветой", "Даже собственная совесть давно уже не
смеет спорить с ним", фраза эта почему-то уязвила Ильина и запомнилась.
трусливый пакостник, что с ним, может, теперь Ильин его устраивает? Кроме
видимой жизни рядом с каждым человеком попутно идет невидимая, неизвестная
ему жизнь, в которой знакомые люди о нем судят иначе, сообщают по-другому,
имеют совсем другие физиономии, что-то творят с его судьбой.
анонимщиком. По отношению к Клячко у него не было ни обиды, ни злобы, им
двигала справедливость. В этом он видел отличие себя от того своего
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Лукин Евгений
Самойлова Елена