ведь в армии у нас пища какая: шрапнель, конский рис и кирза. Хоть бы, вот
я говорю, сливочного масла дали кусочек солдату, так нет, не положено. А
как же. Друзей всех кормим. Но солдат - тоже ведь человек, ты на нем хоть
верхом ездий, а кусочек маслица дай. От этой кирзы только живот дует, а
калорий и витаминов почти никаких. А вот грибы уважаю. Хоть сушеные, хоть
свежие. Потому что высокие вкусовые качества - раз! - Алтынник загнул
один палец. - И по калорийности не уступают мясу - два!
одними грибами спасались. Бывало, пойдешь в лес, наберешь корзинку...
И как начала она с этих грибов, так и пошла дальше, перескакивая с темы на
тему, без остановки, рассказывать Алтыннику свою жизнь с того времени, как
в сорок четвертом году осенью вышла замуж за парня, работавшего на станции
электриком, и прожили они вместе до декабря, когда его взяли в армию, и он
успел дойти до самого "Берлина" живой и невредимый, но на обратном пути в
поезде застудил голову и умер, а она стала жить для ребенка и никого близко
к себе не подпускала, хотя многие добивались, потому что знали ее как
женщину самостоятельную, чистую, и ее все уважают, не только соседи, но и
по работе, некоторые врачи даже из института приходят и с ней советуются,
ведь сколько ни учи, но теория это одно, а практика другое, и ни у одного
врача, приходящего из института, такой практики нет и быть не может, тут на
станции не то что в большом городе в поликлинике, где есть отдельно хирург
и отдельно терапевт или невропатолог, здесь хоть зубы лечить, хоть роды
принимать, все бегут к ней, вчера, например, ночью прибежали с другого
конца станции, там старуха с печки упала, старухе будет в обед сто лет, ты
поднимайся ночью, беги, потому что народ несознательный, считает, что
фельдшера можно поднимать в любое время, сам восемь часов отработал и
свободен, а тут никакого внимания, уж лучше рабочим на производстве или
бухгалтером, как ее брат Борис, который живет в районном городе двадцать
километров отсюда, у него там тоже свой дом, жена Нина и дочка Верушка,
которой на прошлой неделе исполнилось два годика, живут, правда, плохо,
несмотря на то, что Нинка кончила техникум, но такая неряха - когда в дом
ни придешь, всегда грязи по уши, посуда не мыта, не то что за ребенком, за
собой следить не умеет, уж она, Людмила, ничего Борису, конечно, не
говорит, сам женился, самому жить, но все же обидно - родной брат, младше
ее на три года, вместе росли, а потом, когда она выучилась и ему помогала
учиться, каждый месяц пятьдесят рублей посылала, отрывая от себя и ребенка,
чего Борис теперь уже не помнит (все люди неблагодарные), приезжает каждое
воскресенье домой и хоть бы матери-старухе к дню рождения или на восьмое
марта подарил ситцу на платье или сто граммов конфет, дело не в деньгах,
конечно, хотя знает, что фельдшеру много не платят, несмотря на выслугу
лет, так он еще, как приедет, требует каждый раз, чтобы она ему пол-литра
поставила, мужчина, известно, за пол-литра мать родную продаст, как,
например, сосед-учитель, который до того допился, что и жена от него ушла,
и дети родные отказались, только название одно, что мужчина, а на самом
деле настоящее горе, уж лучше век одной вековать, чем с таким связывать
свою жизнь...
Алтынник слушал сперва терпеливо и даже поддакивал и охал в подходящих
местах, но потом стал морщиться и отвлекаться. Ему давно уже было
неинтересно ни ее прошлое, ни будущее, он приехал вовсе не для того, чтобы
изучать ее биографию, а совсем для другого дела, на что он и хотел ей как-
нибудь намекнуть, но невозможно было прорваться, она все сыпала и сыпала на
него свои рассказы, как из мешка, один за другим, и все в такой жалобной
интонации, что уже ничего не хочется, а хочется только спать (время
позднее), но приходится вежливо таращить глаза, да еще делать вид, что тебе
это все безумно интересно. Но когда речь дошла до учителя, он все же не
выдержал и сказал:
рассказывать дальше. - Значит, про что это я говорила?
Но Алтынник потерял нить, не помнил и не хотел помнить, про что она
говорила. Он хмуро смотрел перед собой и вертел за горлышко пустую
бутылку.
Хотя, конечно, и хотелось спать, все же он помнил, зачем сюда приехал, а в
распоряжении одни только сутки, и если не сейчас, то когда?
широкое горло которого было заткнуто газетой.
пробовал. - Мы у себя пьем ликер "шасси".
шасси. Семьдесят процентов глицерина, двадцать - спирта и десять - воды.
пить можно.
Разбавили спирт водой, выпили, закусили.
Алтынник посмотрел на нее и попросил:
руку ей на плечо. Она ничего. Потянул слегка ее голову к себе. И она без
всякого сопротивления вдруг повернулась и впилась в его губы своими.
Это было так ошеломительно, что Алтынник в первый миг растерялся, а потом
ринулся навстречу тому, что его ожидало, и дал волю рукам, жалея, что их у
него только две, что они короткие и что нельзя ухватить все разу. Людмила,
не отрываясь от его губ, прижималась к Алтыннику грудью, коленями,
вздрагивала и дышала, изображая такую сумасшедшую страсть, как будто сейчас
помрет, и вдруг резко его оттолкнула, так, что он ударился локтем об стол.
Алтынник схватился за локоть и удивленно посмотрел на Людмилу.
не хватало.
Видимо, спирт наконец подействовал, Алтынник смотрел на Людмилу и не мог
понять, что она хочет.
Думаешь, если женщина одинокая, так у нее сразу можно всего добиться?
собаки, честное слово. Ни поговорить, ничего, только про свое дело и
думают. Алтынник смутился.
поговорим.
Алтынник задумался. Видно, он сделал что-то не то, потому что Людмила
сперва вроде бы поддавалась, а теперь заартачилась. А скорее всего просто
дурочку валяла.
Алтынник попытался ее снова обнять, но она его опять оттолкнула и приняла
прежнюю позу.
же не девочка и должна знать, зачем ты меня приглашала и зачем я к тебе
приехал, и не за тем, чтоб над тобой посмеяться или пошутить, а чтоб по-
товарищески сделать тебе и себе удовольствие. А если ты из себя будешь
девочку строить, то надо было сразу или сказать или намекнуть, потому что
время у меня ограничено, сама понимаешь - солдатское положение.
Она молчала. На печи негромко всхрапывала и чмокала губами во сне старуха.
Алтынник посмотрел на часы, но спьяну не мог разобрать - то ли половина
четвертого, то ли двадцать минут шестого. Людмила сидела, положив голову
на руки. Иван еще посидел, повздыхал, почесал в голове. Было обидно, что
зря потратил столько времени и не выспался.
Нагнувшись, достал он под столом сапог, вынул из него портянку и стал
наматывать на ногу. Задача эта оказалась нелегкой, потому что стоило ему
задрать ногу, как он терял равновесие и хватался за край стола, чтобы не
свалиться с табуретки. В конце концов с этим сапогом он кое-как справился
и полез за вторым. Людмила подняла голову и удивленно посмотрела на
Алтынника.
Он пожал плечом.
Он молчал, сосредоточенно пытаясь попасть ногой в голенище. - Эх ты,
дурачок, дурачок. - Людмила вырвала у него сапог и швырнула обратно под
стол. Он только хотел рассердиться, как она схватила его и стала целовать,
и он снова все позабыл, и опять не хватало рук и нечем было дышать.
Он с трудом от нее отлепился. Он мог подождать, но недолго, Поцеловав его,
она на цыпочках пришла к двери и щелкнула выключателем. Свет погас.
Алтынник ждал ее нетерпеливо, чувствуя, как беспорядочно колотится сердце,
словно дергают его за веревку. Людмила не возвращалась.
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Доценко Виктор
Пехов Алексей
Громыко Ольга