увидишь медведей, с рогатинами идущих добывать шкуру охотника и ужаснешься
при виде мышей, питающихся кошками. Ты научишься утолять жажду из источника,
бьющего горьким уксусом. Ты поймешь непостижимое и разучишься отличать нож
от вилки. Наконец ты, православный человек, увидишь мучения настоящих
рогатых чертей, проследишь, как сдирают с них шкуру, вытапливают из них жир,
а потроха скармливают лающим чудовищам, - да-да, чертей, виновных лишь в
том, что их мучитель не верит ни в Бога, ни в дьявола. Ну, гипофет, ты готов
идти дальше? Ты не хочешь домой, в теплую Киммерию?
сразу.
тоже говорили? Слово в слово, или поменяли что-то?
никак не ожидал он столь нахального отпора, да еще ответа на вопрос -
вопросом. А Веденей оперся о стол, будто собираясь встать, и заговорил так
же веско и неторопливо, как до него - Вергизов.
пророчеств, еще в те времена, когда Тверь на Москву войной ходила. Мы
кое-чему научились. Да, я православный человек, но я киммериец, я вырос на
островах у подножия гор, с которых над нами всей тушей свисает Великий Змей.
Он вообще старше человечества, а чего стоит его мудрость - вы мне сами
показали. Муки чертей меня не волнуют нимало - особенно если тот, кто их
мучит, в них же не верит. Это даже хорошо, что не верит: если вера не
способна творить чудеса, то пусть неверие движет горами. Так что крою ваш
козырь своим, и, думаю, он сильней: ни в какую вашу Россию я не верю! Именно
поэтому понять ее умом - легче алгебры. Срок понадобится, ну, так затем я и
вышел в дорогу. Работа как работа. Это на мужского парикмахера, на
косторезчика нужно с десяти лет учиться. А на понимателя России - и в
тридцать пять не поздно. Управлюсь как-нибудь. - Веденей залпом хлебнул
кваса, и чуть не подавился слишком большим глотком.
мотал своей невероятной головой, явно не зная, что сказать. Потом с трудом
пробурчал:
Господь сына - и сын гипофетом будет. Сам я сивилл с двенадцати лет слушаю,
и не скажу, чтобы совсем ничего в их речах не понимал. Хоть и темные
старухи, а не глупее вашего Змея. Кстати, они на том же языке разговаривают.
Разве мало пророчеств исполнилось, а? - Ну, исполнилось... - Одно только
предсказание о "крысином короле" в Саксонии развязало нам руки, спасло
Киммерию: мы заранее знали, что ровно через сто пятьдесят лет умрет Ленин! А
канарский осьминог? Мы даже офеней предупредили, что ровно через сто лет
будет денежная реформа, мы людям их кровные спасли! А что было с теми, кто
нас не слушал? Когда в Венгрии стадами падали коровы и свиньи - не мы ли
предупреждали, что ровно через сто пятьдесят лет убьют Джона Кеннеди?
Послушали нас, как же... Тополевая тля в Швеции, рыбий мор у юго-запада
Африки, а что через сто лет? Через сто лет ровно - постановление коммунистов
о журналах "Звезда" и "Ленинград"! Бойкот московской олимпиады! Нам это все
в Киммерионе, может быть, не очень и важно, но уж лучше бы нас слушали! Да,
мы - скрывшая себя провинция, но мы вовсе не деревня!
Веденей, закрепляя плацдарм, ринулся в дальнейшую атаку:
тропкой. Только много ли на Руси троп древнее нашей, Камаринской? Впрочем,
мне на пути в Россию даже она не нужна, я кустами пройду, огородами. Не
заловят меня, Мирон Павлович, я слово "корова" умею произносить и с двумя
"о", и с двумя "а", и с двумя "у", а если нужно, то и с любыми другими
звуками!..
мир, на Киммерию, на Россию, на городское начальство и ушедшую жену, на
глупость сивилл и умничанье Мирона, наконец, нашла выход. Здесь, в
лесотундре, никто не посмеет затыкать рот свободному человеку!
Провинция, видишь ли, а не деревня. Был бы из деревни - гордился бы тем, что
не из провинции. Ладно, понимай Россию. Только чур: как поймешь - так и мне,
друг любезный, что-нибудь объясни. Очень интересно. Если не соврешь, то
первым будешь, который... с понятием. Раньше-то в Россию просто верили, тем
и обходились.
внешности такое вообще было возможно. - Слушай, может, и у меня не все
остыло?.. - Он пошарил под лавкой, вынул две пыльных бутылки, покачал в
руках.
надо разделить на два, Мирон Павлович. Как утверждает арифметика, в итоге -
один. Означает это, что наливать ни во что не надо. Бутылка вам, бутылка
мне. Вы пить из горлышка умеете?
ее и отпил. Питье было холодным, однако...
равно спасибо, термос горячий, пейте.
- так теперь уже не умеют. Не волнуйся. Такому зубастому, языкастому, как
ты, может пригодиться.
разговора следует, что можно бы вам на меня и не орать.
бы пришлось это слово переводить на современное российское наречие,
получился бы матюг на три строки убористого текста. После отмены цензуры
любимое чтиво киммерийцев, газетка "Вечерний Киммерион", любила устраивать
подобный практикум в родном наречии своим подписчикам. В принципе речь шла о
выделительных органах Великого Змея и возможном с ними совокуплении с
использованием того, к кому слово обращено, целиком всем телом и очень
глубоко, но точного значения выражения не знал ни Веденей, ни один из тех
кто на Киммерионском рынке, сохранившем древнее название "Накушатый", пускал
это ругательство вослед вконец обнаглевшему покупателю: клюква ему, видите
ли, не в полной мере морозом будланутая, семга ему, видите ли, не миусского
засола, точильный камень ему, видите ли, рачьей клешней перешибешь. Веденей
вытащил из вшитого под плащом кармана две таежных галеты - ячмень пополам с
кедровым орехом - и одну протянул Мирону. Тот сперва взял, потом отодвинул.
Старик хотя и сверкал желтыми зубами, но галету боялся не угрызть.
откупоривая драгоценный термос. Старик оценил воспитанность гипофета,
плеснул кваса в киммерийскую ладонь свою, макнул в него сухарь, потом
сжевал, а остаток из пригоршни выпил. Потом спрятал лицо под капюшон.
заставил себя упрашивать. Отхлебнув хозяйского угощения, он свернулся
калачиком и через минуту провалился в сон, где нашел себя в мире без
очертаний, где лишь раздавались железные голоса: "Вон! Вон!" - но Веденей
знал, что к нему эти голоса не относятся, и сон гипофета перешел в тот
особый, глубокий, который бывает у человека после прогулки на чистом воздухе
и умеренной выпивки, при условии хорошего здоровья, - а оно у Веденея было,
иначе никто его в такой тяжкий и вредный поход не отрядил.
звучали наяву - тысячью верст северней сердитой головы Великого Змея. Там, в
полярной тьме, на льду замерзшей реки Кары, совершалось безобразное
избиение. Стая медноперых, железноклювых, двухголовых птиц гнала из Европы в
Азию жалкое существо, облаченное в грязный, рваный, когда-то, видимо,
кружевной саван. Наконец, существо это - не то вообще призрак - выбралось на
азиатский берег реки, - судорожно цепляясь за кочки, оно поползло в тундру.
Птицы немедленно прекратили преследование.
гаркнула одна из железноклювых птиц.
Киммерия и спал славный город Киммерион, - и чуть ли не все его спящие
жители видели в эту ночь один и тот же удивительный сон. Снилось им
спортивное состязание в беге. Гаревая дорожка была обычная, крытый стадион
тоже: ничего особенного, правда, трибуны пустые и все как-то темновато.
Только вот бегунов на старте всего двое, трусики у них, маечки, кроссовки
самые простые, к тому же все - одинаковое. Побегут - не отличишь. А судья
вот необычный. Что-то вроде статуи Свободы с завязанными, как у Фемиды,
глазами, - так изображали американское правосудие на карикатурах в журнале
"Крокодил" при советской власти. Только вместо факела в руке у Судьи -
стартовый пистолет.
Причина и Следствие. Судья же у них - Судьба Человечества. Грянул выстрел.
Причина и Следствие рванули и помчались. Сперва, как и положено законами
обогнало Причину. Потом снова произошла смена мест. Снова. Снова. И никто
уже из видевших сон не знал - Причина ли впереди Следствия, Следствие ли
мчится за Причиной.
если не навеки, то надолго. Теперь Следствие вовсе не означает, что была
прежде него какая-то Причина. И Причина вовсе не предвещает, что из-за нее
будет Следствие. Силы у них примерно равны, так что будет впереди
попеременно то одно, то другое.