тумбочке, на стульях - лежали книги с мудреными военными заглавиями, меж
раскрытых страниц темнел папиросный пепел. О чем он думал по ночам?
крохотная, уже пожелтевшая от времени фотокарточка; на обороте детским
круглым почерком было написано: "Родной мой, я всегда тебя буду помнить".
Тетя Глаша, охнув, опустилась на стул и заплакала - это была Лидочка,
покойная жена Василия Николаевича: с тонкой шеей, большеглазая, с наивной,
смущенной полуулыбкой, которая как бы говорила: "Не смотрите на меня так
пристально, я не хочу улыбаться", - это совсем детское лицо поразило ее. И
целый день тетя Глаша думала об этой улыбке, об этой тонкой ее, слабой шее
и даже несколько раз доставала и смотрела на маленькую зеленую пилотку со
звездочкой, которая лежала в чемодане у Василия Николаевича, хранимая им.
Это было все, что уцелело от жены его; сама она осталась в далекой Польше,
на высоте 235, возле незнакомого города Санок.
знала только, что она была военной сестрой и работала в каком-то
медсанбате, где Василий Николаевич познакомился с ней.
фотокарточку, - ведь совсем ребенок. Зачем ее убили?"
настойчиво просила его что-нибудь рассказать о ней, он лишь хмурился,
отвечая: "Все прошло, Валюша".
представила ее: "Это Лидочка", Василий Николаевич быстрее, чем надо, пожал
ее протянутую руку; и тете Глаше показалось, в глазах его толкнулось
выражение невысказанного вопроса. "Очень приятно, Лидочка", - сказал он и
произнес слово "Лидочка" так медленно и ненадежно, что эта медсестра,
покраснев, спросила: "Вам не нравится мое имя?" Он посмотрел на нее
странно и ответил, что имя это очень ей подходит, и ушел в свою комнату,
извинившись.
утром принесли письмо. Тетя Глаша вынула белый треугольничек из ящика,
шевеля губами, прочитала на штемпеле: "Проверено военной цензурой", - и
крикнула радостно:
письмо и тут же, держа еще в руке помазок, прочитал его; и впервые вдруг
крепко выругался вслух - видимо, забыл, что рядом стояла тетя Глаша.
нет!..
на диване, весь день не выходя из дому, и когда говорил о доброте, тетя
Глаша чувствовала, о чем думал он, и в порыве непроходящей жалости и к
нему, и к Лидочке, и к неизвестному ей погибшему на фронте старшему
лейтенанту спросила все-таки совсем некстати:
щеку. Возбуждение прошло, и в теплой комнате после мороза ее охватила
такая сладкая истома и так горели щеки, что хотелось положить голову на
стол и отдаться легкой дреме. Какая-то отдаленная музыка звучала в ушах -
или, может быть, это казалось ей, - веки смыкались, и все мягко плыло
куда-то.
марш в постель!
Знаешь, в госпитале на дежурстве я привыкла дремать чутко, как мышь.
Хочешь, я повторю твою последнюю фразу: ты говорил...
спрашивать сонного человека?
налил себе водки. Тетя Глаша пристально-внимательно смотрела на рюмку, а
Валя спросила с настороженностью:
3
командовал батареей, формировался две недели и только несколько дней назад
приступил к занятиям. Сформированный из фронтовиков, артспецшкольников и
людей из "гражданки", весь дивизион в первые дни имел разношерстный вид.
Фронтовики, прибыв в глубокий тыл прямо с передовой, ходили в
обхлюстанных, прожженных, грязных шинелях, в примятых, выбеленных солнцем,
смоченных дождями пилотках: в осеннем наступлении некогда было менять
обмундирование, старшины едва успевали догонять батареи, проклиная грязь и
дожди.
коридоры.
задерживаться в тылу, так и не расставшись с оружием на фронте, привезли
его с собою в училище - главным образом трофейные парабеллумы, "вальтеры"
и офицерские кортики - оружие, которое аккуратные фронтовые старшины не
успевали брать на учет. По приказу это трофейное и отечественное оружие
сдали в первый же день. Сдал свой новенький "ТТ" и Борис Брянцев - провел
пальцами по рукоятке, задумчиво сказал: "Что ж, пусть отдохнет, авось не
отвыкнет от хозяина", - и, передавая пистолет Мельниченко,
полушутливо-полусерьезно поцеловал полированный металл.
второго года были твердо уверены, что им еще придется заканчивать войну.
курсанту из училища не придется уже вернуться на фронт. Перед отправкой в
тыл из разговора с членом Военного совета армии он хорошо понял: в
глубоких тыловых городах создается офицерский корпус мирного времени. И в
середине декабря 1944 года вместе с эшелоном фронтовиков капитан прибыл в
Березанск. Он попросил назначение в училище того города, в котором жил до
войны.
себя оторванным от фронта, капитан Мельниченко начал втягиваться в
училищную жизнь.
на ступенях ведет на этажи, в батареи. Над лестницей висят люстры;
тоненьким звоном вторят они веселому позвякиванию шпор в коридорах, сияют,
мирно отражаясь в зеркально натертых полах. В главном вестибюле толпятся
курсанты, вениками стряхивают снег с сапог. После морозного воздуха на
плацу здесь тепло, шумно, оживленно, доносится смех и громкий говор.
Дневальный строгими глазами проверяет входящих, то и дело начальственно
покрикивает:
дневального? Или не ценишь? Как у тещи, снега нанес, понимаешь!
ведаю. В общем, не делай страшных глаз!
нравится это время: дивизион наполняется движением и ритмом - жизнью.
курсанты. Толпа - и опять пусто: в училище все делают бегом.
который хозяйственно нахмурен и нетороплив. Курсант, спотыкаясь и робея,
тащит на спине ворох новых, пахнущих снегом шинелей; краснолицый зорко
оглядывается на него и недовольно басит:
Смотреть надо! В каптерку заносить! Да в кучу не валяйте. Не дрова. Думать
головой надо!
к виску, курсант же отпыхивается, оскальзываясь на паркете; он не может
поприветствовать - на нем гора шинелей. Это новичок, капитан знает его:
спецшкольник из первого взвода; кажется, его фамилия Зимин.
раздвижными треногами, прицельные приспособления, стопки целлулоидных
артиллерийских кругов с логарифмическими линейками. Это обычная жизнь
училища в предобеденный перерыв, у этой жизни - свой смысл.
он только что вернулся с плаца. Дежурный по дивизиону, при шашке и
противогазе, не отрывает от него ждущих глаз и с преданной готовностью
выпячивает грудь.
Дмитриева и Брянцева!
переливами:
первой батареи!
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим
Белов Вольф