жизнь отвратительной.
только потому, что будут убеждены в моем собственном падении. А между тем
если в этом что-либо и есть страшное, то вовсе не в смысле хулы на Толстого.
отнюдь не за Толстого, а за него, за себя, за всех людей, живших, живущих и
имеющих жить. Страшно и стыдно за человека вообще, больно за ту жалкую роль
слепого щенка, которую всучила ему природа и которую в смешной гордости
своей он пытается воздвигнуть в цари и перлы мироздания.
величава, а подошел к зеркалу и увидел, что передо мною стоит весьма
мизерная фигурка, в которой есть все, кроме как раз величия. Стыдно, как
бывает стыдно офицеру, крепко верящему в своего товарища как блестящего
представителя своей касты и внезапно убедившемуся, что этот - лучший из всех
- просто-напросто - дурак.
Это была душа громадного диапазона, и нет той силы, слабости, красоты,
безобразия, правды и фальши, которой бы не было в этой душе. Но, увы, это
был молодец среди овец.
человек. И в том, что в нем, как в увеличивающем зеркале, каждый видел все,
что есть в нем самом, был секрет всеобщего внимания и ужас значения его
жизни.
хозяйство, как любить женщину, как относиться к другим людям, как лучше
жить, но главным образом и все время он думает о цели своей жизни.
тысячи мелких и больших дел, а потом умирает. Умирает и уходит куда-то во
тьму непонятного. Так уходит, что уже нет и знака о нем, ни шагу дальше
нельзя проследить за ним. И невольно появляется мучительный вопрос: зачем же
он родился, страдал и умер?.. Знаем мы, конечно, что не зря: нет пустоты в
мире, и ничто не приходит и не уходит из пустоты; все, что есть, составляет
звено неразрывной цепи, все неизбежно и необходимо; если бы природе не нужен
был человек, она не создала бы его, не личное же одолжение это с ее стороны;
вырви не то что человечество, а одного комара из этой цепи, и произойдет, не
может не произойти, мировая катастрофа. Но в этом смысле все - равно, и нет
разницы между человеком и солнцем, мухой и камнем, водородом и человеком, и
неизвестно, души ли скотов пойдут вверх, а души человеков вниз, или души
скотов вниз, а души человеков вверх.
или о ее равенстве, из века в век, каждый день и час, явно или тайно, во
всех делах его волнует и тревожит человека. Ибо только при условии этого
преимущества падает страх смерти и является ясная и определенная цель
существования.
Бог дал человеку душу свободную, которая если и не может изменить ход вещей,
то, по крайней мере, позволяет ему относиться к ним по свободному убеждению,
протестовать или преклоняться.
фатально и неуклонно вытекают из действия общего мирового закона, и человек
подчинен ему даже в самых темных тайниках своей души. Слепая или разумная
сила, но она тащит человека, как шар земной муравья на своей поверхности,
как водопад каплю, как ледяная глыба замерзший в ней камушек.
собственными глазами. А так как за черту смерти не проникал ни один живой
глаз и никто не возвращался оттуда, то и неизбежно вечное искание, вечное
томление духа человеческого.
миссии, - ради которой он мог бы жить и страдать, успокаивая себя
исполнением воли Пославшего. Если есть миссия, есть цель и предназначение,
то стоит жить и терпеть до конца. Если нет, если цель вне сознания
человеческого, если загадка не равна человеческой душе, если человек-простой
винтик в машине и после смерти подлежит простой переплавке в другую часть
машины, тогда не стоит волноваться, не стоит поддерживать жизнь на земле, и
лучше пустить себе пулю в лоб, а шар земной взорвать.
предположений, гипотез, более или менее остроумной выдумки; другой - путь
наблюдения над фактом в пределах нашего сознания, путь изучения, опыта,
сопоставления того, что есть. И по первому пути идут трусы, создатели
религий, прячущие как страусы голову под крыло, чтобы не видеть ужасающей
пустоты. По другому движутся люди смелые, не боящиеся взглянуть правде в
глаза, готовые принять даже пустоту, если в конечном итоге получится она.
осмыслить жизнь. Но бедна мысль нищих, слово их слабо, разум смутен - они
неспособны самостоятельно сложить два раза по два. Они принуждены идти за
более сильными, в их откровениях искать путей или просто принимать их слово
на веру. И те, кто силою судьбы поднялся над всеми, чей разум острее и
смелее, чья душа больше, те становятся вождями, маяками, видными во всех
уголках земного шара. В их душах звучат все струны, которые могут быть
вообще у человека, и каждый находит в них свое, нужное ему, для него
мучительное или радостное.
острым, вместе богатырь и пленник жизни, он был таким, что в нем всякий
находил частицу себя, или, вернее, - в частице его находил всего себя, и
невольно, с тайным волнением, прислушивался и присматривался к нему.
этого великана не покажет величия, смысла и цели жизни, то что же ждать от
наших маленьких убогих жизней.
миллионами глаз и ушей тянулось к Толстому.
палочка загадочного человеческого счастья.
потянут живительные соки и развернут новые листья, вспитанные гноем трупа
Толстого.
писатели, как сам Толстой превзошел многих, бывших прежде него. Идеи будут
разбиты другими мыслителями, которые будут вооружены тысячами фактов, не
известных Толстому, теперь еще не найденных человеческим опытом. Одно
останется вечно: память о жизни и смерти одного из величайших людей,
грандиозный опыт жизни. Эта память будет велика и красива, насколько могут
быть в нашей жизни величие и красота. Но они не восторг, а грусть
бесконечную возбуждают во мне.
от пустой случайности, определившей час, и неодолимого закона, положившего
предел.
как последний нищий.
дурак.
хорошо, я буду выше всех, превзойду Шекспира и Данте, имя мое прозвучит во
всех уголках земли... а дальше?.. И, не в силах ответить, отрекся от таланта
с тоской и отвращением.
признал себя несчастным, жизнь свою - отвратительной. Конечно же, не
фотографы и не злая жена сломили его дух. Вся жизнь, с начала и до конца,
утомила его, и только догматы его близорукой веры заставили его робко
свалить вину на фотографов, гостей и семью.
как апельсин, и этот ум не дал ему истины, заблудился, утомился в исканиях,
приткнулся к теплому местечку догмата и с жалкой растерянностью, с точностью
попугая, затвердил без конца - Бот, любовь, Бог, любовь, Бог...
отвратительных подробностей, в сознании, которое следило за собой почти до
последнего вздоха.
бессмыслие его жизни.
несчастие, и попугаевы догматы, если бы только была кончина, осеянная светом
правды, если бы Толстой, как созданный его художественным самодурством Иван
Ильич, мог воскликнуть в последнюю, самую последнюю минуту: "смерть!.. Но
как это просто и хорошо... как радостно!"
для близоруких, недалеких людей, его окружавших, да для нанятых по
торжественному случаю репортеров, сотнями перьев скрипевших "осанна"!