Чтение 4–й страницы книги ~Любовь-морковь и третий лишний~

- Горничная не выходит.

- Ага, понятно. Впрочем, нет, как же меня охрана пропустит?

- Господи, - скривилась Жанна, - на вахте Елена Маркеловна сидит, носом в газету, пойдешь мимо и буркнешь: "Привет, баба Лена, это я, Жанна". Она даже головы не поднимет, скажет в ответ: "Жануся, детка, не заболела ли? Голосок скрипит". Бабка слышит плохо и всем одно и то же талдычит. Спокойно отвечай:

"Мороженое мясо на улице ела", и топай себе прямо по коридору, никуда не сворачивая, тринадцатая гримерка последняя.

- Может, не надо про мороженое мясо? - насторожилась я.

- Это шутка местная, - пояснила Жанна, - все ей так отвечают. Значит, согласна?

- Ну.., вдруг не получится.

- Элементарно.

- Э.., э...

- Послушай, - горько воскликнула Жанна, - больше мне попросить некого. Не приду на спектакль, Арнольский озлобится и выпрет меня. Что тогда делать, а?

- Может, кто-нибудь из твоих подруг...

- У меня их нет.

- Совсем? - изумилась я.

- Таких, чтобы за меня в огонь прыгнули, нет.

- А коллеги? Позвони кому-нибудь, вдруг выручат.

- Актрисы - это клубок целующихся змей, - устало ответила Жанна, - если видишь за кулисами двух нежно обнимающихся женщин, то не подходи близко, заразишься ненавистью, которая исходит от милашек. У нас все с виду очень пристойно, поцелуи, улыбочки, возгласы: "Дорогая, ты шикарно выглядишь".

А потом вдруг перед выходом на сцену водички захочешь, выпьешь из бутылки, нам в гримерках их бесплатно ставят.., мама родная, понос прошиб! Помреж по громкой связи орет: "Спектакль пошел! Где Офелия, пусть готовится!" А невеста принца датского в сортире к унитазу приклеилась, встать не может, понимаешь почему?

- Сильное слабительное в воде?

- Верно. И на кого подумать? Или в туфли лезвие всунут, парик изнутри клеем намажут... В основном бабы стараются, но и мужики не отстают. Впрочем, среди наших ни мужчин, ни женщин нет, средний пол, особый зверь - актер, они на все способны. Никто мне помогать не станет, не на кого рассчитывать, если и ты откажешь - мне кирдык! Прощай, моя мечта...

Жанна уткнулась в подушку.

- Хорошо, - быстро согласилась я, - в конце концов, я имею опыт нахождения на сцене.

- Ты актриса? - испуганно воскликнула девушка.

- Нет, арфистка, бывшая, теперь больше не концертирую.

- Ну и повезло же мне, - вырвалось у Жанны, - ладно, давай порепетируем.

Глава 4

Ровно в указанный срок я толкнула дверь с табличкой "Театр "Лео". Служебный вход", и вошла в полутемный предбанник. Слева стоял письменный стол с уютно светящейся лампой, в кресле рядом, уткнувшись в газету, восседала бабка, замотанная в платок.

- Это кто? - равнодушно поинтересовалась она, не отводя взора от полосы.

- Привет, баба Лена, это я, Жанна.

- Ох, детонька, не заболела ли? Голосок сипит.

- Мороженое мясо на улице ела, - выпалила я выученный текст и быстро пошла по длинному коридору.

- Ну шутница, - проскрипела старуха и потеряла ко мне всякий интерес.

Дальнейшие события развивались без сучка без задоринки. Комната под номером тринадцать была открыта, в шкафу, как и обещала Жанна, нашлось атласное длинное платье, туфли и маска. Быстро переодевшись, я нацепила сильно пахнущую клеем и краской маску и услышала из громкоговорителя, висевшего на стене:

- Антракт. Второй акт начинается с выхода горничной, Кулакова, займите место во второй кулисе.

Осторожно переступая через всякие шнуры и железки, я добралась до места и увидела тощую вертлявую девицу в джинсах.

- Привет, Жанка! - воскликнула она.

Я кивнула.

- Вон поднос и чашка, видишь?

Я опять кивнула.

- Ой, воду забыла налить, - опомнилась реквизиторша, - ща принесу, ты про реверанс помнишь? А то опять не сделаешь, и Валерка пеной изойдет!

В этот момент из темноты послышался шепот:

- Алиса, сколько можно тебя звать? Куда гром сунула? Как мне грозу изобразить?

- Bay! - подпрыгнула девица. - Совсем я плохая стала!

- Чеши за громом!

- Сейчас, сейчас, - засуетилась Алиса, - только Жанке воды припру.

- Шевелись, убогая, - донеслось из мрака.

Алиса, причитая, исчезла за кулисами, меня неожиданно охватила тоска. Я подошла к закрытому занавесу и посмотрела в щелочку. Плотные ряды кресел были почти пусты, публика в массовом порядке понеслась в буфет. Боже, как давно я не стояла вот так, вглядываясь в зал, впрочем, я никогда не получала оваций, госпожа Романова плохо играла на арфе, нет во мне нужной энергетики, ну не обладаю я ярко выраженной харизмой. Ладно, хватит предаваться тоскливым воспоминаниям, лучше сейчас еще раз повторить то, что предстоит сделать.

Значит, так, выхожу, пересекаю сцену, приближаюсь к баронессе, сидящей в кресле, делаю глубокий реверанс...

Неожиданно в голове возникло еще одно воспоминание.

Поздний вечер, наша квартира наполнена тишиной, только на кухне горит свет. Десятилетняя Фрося 1, большая любительница подслушивать беседы папы и мамы, скрючилась на унитазе. Санузел в родительских апартаментах граничил с кухней, если сидеть тихо, то станешь незримой участницей чужого разговора. Папа, как всегда, описывал маме прошедший день.

- Представляешь, - смеясь, говорил он, - сижу сегодня в академии на экзамене...

Я сначала удивилась, услышав это заявление, но потом мигом сообразила, что папочка, кроме того что является ученым, еще и преподает в вузе, и слушала его дальше.

- Отвечает Николаевич, помнишь его?

- Ну да, - отвечает мама, - майор из Ростова.

- Верно, - подтверждает папа, - в принципе приятный дядька, старательный, одна беда, не слишком образованный. В общем, вышел казус.

Выступил Николаевич вполне пристойно, отец уже решил поставить ему "отлично", но потом подумал и сказал:

- Билет вы знаете, но не хватает завершающей фазы в рассказе, если сейчас сделаете красивое резюме, получите пятерку.

Ничего особенного папа не хотел, всего лишь чтобы слегка туповатый Николаевич подвел итог своему выступлению. Отец всегда говаривал:

- Информацию и дурак запомнит, а вот подвести правильный итог сказанному - прерогатива человека мыслящего.

Но Николаевич отреагировал странно, он резко покраснел и ответил:

- Никогда.

- Голубчик, - принялся уговаривать его отец, твердо решив дотянуть ученика до пятерки, - поверьте, это совсем нетрудно, вы попытайтесь.

- Ни за что.

- Опасаетесь неудачи? Но четверка уже ваша, неужели не желаете повысить балл?

- Резюме делать не стану, - словно взбесившийся попугай, затвердил Николаевич.

- Ну, не стесняйтесь!

- Не могу!

- У вас достаточно знаний для столь простого действия.

- Не могу.

- Ей-богу, смешно.

- Не могу!

Видя, что майор находится почти на грани истерики, отец вздохнул.

- Вы мужчина, обязаны быть смелым, а как военный - подчиняться приказам старшего по званию.

Стыдно, в конце концов, так себя вести, мы в академии призваны научить вас не только зазубривать учебники, но и делать резюме, это же элементарно.

Николаевич стал пунцовым, как рак.

- Хорошо, - просипел он, - если отдаете приказ, тогда конечно.

- Отлично, голубчик, - кивнул папа, - начинайте.

Отец ожидал, что тот сейчас подойдет к доске, возьмет мел, напишет пару формул... Но майор поступил самым невероятным образом.

Смахнув пот со лба, он шагнул на середину аудитории, взялся руками за полы кителя и присел в.., реверансе.

Все - и профессор, и великовозрастные курсанты - замерли с открытыми ртами, Николаевич выпрямился и самым несчастным голосом спросил:

- Хватит? Или еще раз сделать резюме?

Бедный папа, боявшийся обидеть тупого майора, собрал в кулак всю волю и выдавил из себя:

- Достаточно, голубчик, вот ваша зачетка.

Когда Николаевич покинул помещение, остальные зрители "шоу" молча уставились на профессора.

- Э.., э.., голубчики, - простонал отец, - милосердие является доблестью не меньшей, чем храбрость.

.Надеюсь, никто из вас не станет смеяться над коллегой, перепутавшим понятия "резюме" и "реверанс".

- Хорошо, - пискнул кто-то с галерки, - мы че?

Ниче! Бывает.

В ту же секунду в аудитории грянул хохот, отец попытался справиться с собой, но не сумел, впервые в жизни ему отказало самообладание, и он уткнул лицо в идеально выглаженный платок.

С тех пор, когда человек произносит слова "реверанс" или "резюме", я вспоминаю несчастного Николаевича. Интересно, кто-нибудь указал ему на ошибку? Если да, то это был не мой папа, он не смог побеседовать на сию тему с учеником.

- Начинается второй акт, - понеслось с потолка, - горничная в кулисе, Кулакова, проверьте поднос и чашку с водой.

Я обернулась и увидела на колченогом столике весь необходимый реквизит: жестяной поднос, на нем фарфоровую емкость в виде пузатой "бомбочки" и чуть поодаль бутылочку с газировкой.

- Внимание, музыка, - вновь ожил громкоговоритель.

Я, ощущая легкий испуг, быстро схватила бутылочку. Как правило, пластиковая тара закрыта просто насмерть, у меня не хватит сил, чтобы свернуть пробку. Ну неужели Алиса не могла сама налить воду в чашку!

Но голубая крышка неожиданно легко поддалась, обрадовавшись, я плеснула воду в фарфоровую "бомбочку" и услышала раздраженное:

- Горничная! Жанна, блин, ты где? Жанна!!!

Вцепившись в холодный поднос, я шагнула на сцену, свет софитов ударил в лицо, зрительный зал напряженно молчал, и на первый взгляд казалось, что там, в темноте, никого нет, но я очень хорошо знала: за яркой полоской прожекторов находятся люди, все они сейчас уставились на меня.

Еле-еле передвигая ставшие каменно-тяжелыми и отчего-то негнущимися ноги, я пошла к креслу, в котором восседала фигура, облаченная в синий атлас, с маской на лице. Разглядеть внешность баронессы было совершенно невозможно, я обратила внимание на ее волосы, ярко-рыжие, прямые, красиво блестевшие в электрическом свете.

Так, теперь реверанс. Чашка поехала по подносу, с огромным усилием я сумела удержать ее и протянула поднос баронессе.

- Туда, Амалия, туда, - послышался капризный голосок.

Потом красивый пальчик, украшенный огромным перстнем, ткнул в сторону крохотного столика. Я осторожно уместила на нем реквизит и, сделав еще раз реверанс, пошла назад, чувствуя, как тонкое платье противно прилипло к потной спине. Зрители, очевидно, потеряли к горничной всякий интерес, потому что баронесса принялась восклицать с фальшивым пафосом:

- Вода! Вот единственное, чего можно от них дождаться! Стакан, нет, чашка! Боже, как смешно! Пить или не пить? Возьму - унижусь, пренебрегу - измучаюсь от жажды!

Оставив баронессу решать почти гамлетовские вопросы, я нырнула в кулису и, не замеченная никем, добежала до гримерки. Следовало признать: затея удалась на все сто процентов, расчет Жанны оправдался полностью.

Радуясь удаче, я некоторое время посидела в кресле, унимая дрожь в теле, торопиться было некуда, до конца второго акта много времени, потом повесила платье в шкаф, поставила на место туфли, положила маску. Все это я проделывала под непрерывный бубнеж громкоговорителя.

- Любовница, на выход. Алиса, приготовь полотенце. Дайте музыку! Где Соня? Отчего.., а.., а.., а!

Резкий вопль ударил по ушам, я вздрогнула.

- Занавес, занавес, занавес, - метался крик.

Я стала быстро всовывать ноги в сапоги, но, как назло, не застегивалась "молния". Проклиная некстати заевшую железку, я дергала ее туда-сюда, но без всякого результата.

Дверь гримерки распахнулась.

- Жанна, - завопил какой-то мужик, - живо к Батурину!

Я замерла и мигом оценила ситуацию. Стою спиной ко входу в весьма пикантной позе, вошедшему видно, простите, конечно, за подробность, одну обтянутую джинсами попу. Каким образом он догадался, что в комнате находится Жанна? Да по шевелюре!

Мелко вьющаяся копна искусственных волос сейчас свисает до полу.

- Жанка, слышишь!

Я покивала головой.

- Живо к директору.

- М-м-м!

- Быстрей!

- М-м-м.

- Он бесится!

- М-м-м.

- Хорош мычать, беги давай!

- Ща, - просипела я, - ща, кха, кха, кха, кажется, я простудилась, голос-то как изменился от ангины.

- Поторопись, - велел дядька и исчез.

Я выпрямилась, черт с ними, с сапогами. Что делать, а? Идти к директору? Он мигом заметит подмену. Ледяная рука сжала желудок. Ну с какой стати я согласилась на идиотское приключение? Чуяло ведь сердце, беда приключится.

Дверь заскрипела и начала тихо открываться.

Я сдернула с головы парик, сунула его в шкаф и села на обшарпанную табуретку.

- Жанна, - взвыл лысый мужик, входя в гримерку, - ну сколько можно... Ой, а где Кулакова?

- Сама ее жду, - максимально спокойно ответила я.

- Только что же была здесь!

- Верно, - подхватила я, - она велела мне: "Посиди, Лампа" - и исчезла, фр-р-р, и нету! Костюм швырнула и деру!

- А вы кто? - начал хмуриться дядька.

- Я?

- Ну не я же! Что вы делаете в гримерной?

- Так Жанну жду!

- Зачем?

- Почему я должна перед вами отчитываться? - нагло схамила я, ожидая, что лысый обозлится и заорет: "Убирайтесь отсюда немедленно".

Вот тогда я получу право с гордо поднятой головой покинуть помещение, но он поступил по-иному, на его лице появилась самая приветливая из всех возможных улыбок.

- А потому, душечка, - пропел он, - что вы видите Юлия Батурина, и все происходящее за кулисами является моей головной болью. Живо отвечайте, чем вы тут занимаетесь?

Я опять вспотела и завела:

- Понимаете, Юрий...

- Юлий, - перебил меня Батурин, - Юлий, как Цезарь. Очень не люблю, когда коверкают мое имя.

- Простите, я не хотела вас обидеть.

- Ничего, продолжайте. Вы кто?

- Евлампия Романова, для близких просто Лампа.

В театр меня пригласила Жанна, мы дружим.

- У этой обезьяны есть подруги? - скривился Юлий.

- Ну...

- С чего бы это Кулаковой всех в гримерку тащить?

- Я не все.