АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
- Ты что, собираешься покупать то пальто? - встревожилась Неонила. - Такие деньги!
- Да знаешь, запало оно мне в душу, - тянула я, думая со страхом, что если пальто все еще висит там, то я буду иметь бледный вид, не покупать же его в самом деле!
- Ладно, идем, я тебя отговорю! - пообещала Неонила.
Представляете, какое я почувствовала облегчение, когда узнала, что пальто нет. Его купили дней шесть назад. Такая шикарная дама, сказала Неонилина племянница, брюнетка, пальто на ней сидело отлично, - тут она покосилась на меня не без некоторого злорадства. И машина под стать хозяйке - бежевый "крайслер". На прощание я выяснила, что воротник у пальто с изнанки был, и верно, черный.
Неонила решила, что я расстраиваюсь из-за пальто и всячески меня утешала:
- Целее деньги будут!
Но меня волновало совершенно другое.
Если сделать допущение, что дама-соседка - совершенно другая женщина, то, отставив пока в сторону вопрос, для чего все это нужно, подумаем, чем это грозит лично мне. Допустим, теперь они уже знают, что устранили не ту свидетельницу. А возможно, убийца понял свою ошибку еще вчера, сразу после убийства, и именно поэтому они прислали ко мне с утра пораньше телефонного мастера Еремеева? И я, идиотка, сама впустила его в квартиру. И он собирался меня убить. Я поежилась, как от холода, Неонила даже забеспокоилась и спросила, как я себя чувствую.
Пришлось взять себя в руки и распрощаться с ней по-хорошему. Я продолжила свои грустные размышления в метро.
Этак они меня в покое не оставят. Может, все же поделиться с Олегом? Но уж очень я была сердита на них на всех за то, что опекают и держат за чокнутую. Ладно, попробую выкрутиться сама. Выходить из дома только с Горацием, гулять при дневном свете и на открытых местах. Открывать только знакомым, никаких телефонных мастеров и техников из жилконторы. Если закрыться на все замки, то так просто в квартиру не попадешь - нужны специальные инструменты. Замки и двери у Валентина Сергеевича - будь здоров, обстоятельный был человек. Внезапно я остро позавидовала своей матери, что она прожила двадцать лет с человеком, который смело брал на себя любые трудности, встречавшиеся в наше сумасшедшее время.
Что это со мной? Помню, Олег, когда мы ссорились, говорил, что мне никто не нужен, что я прекрасно могу жить одна и в глубине души только об этом и мечтаю. И действительно, одной мне никогда не бывает скучно.
И с мужьями я каждый раз расставалась довольно безболезненно, поэтому мы и сохраняем дружеские отношения после развода. Однако теперь они все почему-то решили, что одиночество действует на меня губительно.
На этот раз у лифта я столкнулась с тем надменным белобрысым типом, которого вымазал Гораций. Плащ был тот же самый, но безукоризненно чистый, видно, успел уже в чистку сдать, за срочность небось заплатил!
Я не сказала ему ни слова, он тоже посмотрел равнодушно, видно, не узнал меня в приличном виде.
- Четвертый, - коротко сказала я, когда мы вошли в лифт.
Тип молчал и даже не делал попытки нажать кнопку.
- Четвертый! - громко повторила я и, видя, что он не тронулся с места, рванулась к панели с кнопками. - Вы что, ехать не собираетесь? Зачем же тогда в лифт садиться?
- А? - Он очнулся, тряхнул головой и уставился на меня в полнейшей растерянности.
- Что вы сказали?
- Ничего, все в порядке, - успокоила я его.
Мне стало неудобно. Ну, задумался человек, а я сразу рычу. Подумаешь, задержался в лифте ненадолго. Он потер виски и отвернулся. Тут мы приехали на четвертый этаж.
Я вышла и направилась к своей квартире, но, доставая ключи, заметила, что сосед с шестого и не думает закрывать лифт. Он смотрел на меня с интересом.
- Простите, вы - родственница Валентина Сергеевича?
- В некотором роде, - неохотно подтвердила я.
Все понятно, он из тех мужчин, которые разговаривают вежливо только с интересными женщинами, а всяких замухрышек в старом мамином плащике откровенно презирают, просто в упор их не видят. Небось, когда на машине ездит, окатывает бедных старушек грязью из лужи, сволочь!
- Как поживает Гораций? - продолжал белобрысый.
- Вы же видите, прекрасно, - я кивнула на дверь, за которой раздавался басовитый лай - этот лежебока все же решил отреагировать на поворот ключа и голоса.
- Привет ему от меня.
- Так вы знакомы? - удивилась я.
- Немножко. Мы общались с вашим.., с Валентином Сергеевичем до того, как.., случилось несчастье.
Чудно! Сначала четыре месяца больной человек чахнет в четырех стенах в обществе угрюмой собаки, а после его смерти начинается форменное паломничество, все вдруг уверяют, что дружили с Валентином Сергеичем и страшно его любили. Если провести параллель с Луизой, которая ходила, чтобы пошарить по квартире в поисках материалов, то что надо от меня этому белобрысому и явно не бедному типу?
Очевидно, такие нелестные мысли отразились у меня на лице, потому что сосед пробормотал не то "простите", не то "всего наилучшего" и уехал наконец на свой шестой этаж.
Гораций встретил меня ласково, я даже удивилась. Возможно, он просто хотел есть.
Когда вечером мы возвращались с прогулки, у подъезда стоял молодой человек и под присмотром Раисы Кузьминичны устанавливал домофон. Раиса рассказала, что последнюю квартиру в подъезде расселили, теперь живут люди приличные, и что домофон - мера временная, потом переделают двери и посадят либо вахтершу, либо настоящего охранника, как жильцы договорятся. Я сказала, что заранее согласна на охранника, сколько бы это ни стоило.
Вот и еще один день прошел, а я и не прикоснулась к Бельмону, - с грустью констатировала я за ужином. Если так дальше пойдет, то я и за год его не закончу. Еще, чего доброго, меня опередит какой-нибудь ушлый тип, переведет роман кое-как, и люди его не оценят. Хорошо бы сесть сейчас за перевод, но по ночам я работать не могу-, так уж устроен мой организм. Вечер я провела у телевизора, попивая чаек с сахаром вприкуску. И даже фильм понравился, что-то террористическое в пустыне и джунглях.
Меня разбудила луна. Она нахально светила в окошко прямо сквозь занавески. Я села на диване, кутаясь в одеяло. В квартире была полная тишина, даже Гораций не возился.
И внезапно на меня нахлынула лютая тоска.
Эта квартира, где много лет жили двое любящих людей, сохранила часть их счастья. Вот на стене висит мамин портрет в раме, любовно сделанной самим Валентином Сергеевичем, на столе часы с надписью "Любимому...", весь уют, созданный мамой не просто так, а для него, единственного, самого лучшего. И я со своими комплексами и отвратительным характером никогда здесь не приживусь. Квартира меня не примет. Я здесь только для того, чтобы опекать Горация.
Раздался не то вздох, не то стон. Я встала и потащилась в кабинет. Там на полу возле пустого кресла распластался Гораций. Вся его поза выражала глубочайшее отчаяние. Я нагнулась, и под руку попался горячий шершавый нос.
- Гораций, миленький, ты не заболел?
Гораций не заболел, он страдал. Луна разбудила его, и он вспомнил, как он был счастлив здесь, когда были живы хозяева. Он зарычал на меня низко, утробно: "Уйди по-хорошему". И я подумала, что Гораций хотя бы знает, по ком страдает. А отчего же тоскую я? По ком, выражаясь словами Хемингуэя, звонит колокол? Неужели по мне самой?
Глупости, просто расшатались нервы.
Скоро начнем с Горацием хором выть на луну. Определенно, квартира на меня плохо влияет. И так ли уж не прав Олег, когда утверждает, что я изменилась? Разумеется, к худшему, - думает он, но вслух сказать это боится.
Я совершенно сознательно вызвала в себе мысли о мужьях, чтобы разозлиться. Немного помогло, но спать по-прежнему не хотелось. Моя мать абсолютно серьезно утверждала, что лучшее средство от бессонницы - это плечо любимого человека, дескать, как только опустишь на него голову, так сразу все неприятности отходят на задний план, и спокойно засыпаешь. Подумать только - трое мужей, и ни у одного на плече я не могла спать спокойно! Однако одной в комнате находиться в эту ночь было невозможно - проклятая луна действовала на нервы. Горация было не зазвать, даже если бы я перетащила его подстилку, он бы все равно не пришел. Поэтому я надела шерстяные носки, связанные мамой, ее же теплый халат и расположилась в кабинете за письменным столом Валентина Сергеевича.
Обычно я работаю у себя, в их бывшей гостиной, там стоит мой компьютер. И сплю я там же, на диване.
Я подвигала ящики письменного стола.
Кое-что я уже разобрала раньше, перед визитами несносной Луизы Семеновны, не тем будь помянута. Остался один верхний ящик.
Там лежали какие-то отчеты, отдельные листочки бумаги с тезисами, и между ними я нашла тетрадь. Обычная такая тетрадка в клеточку, не очень толстая, сорок восемь листов.
Довольно затрепанная тетрадочка. И нарисованы на первом листке какие-то каракули, как будто трехлетний ребенок баловался. Как она здесь очутилась?
Машинально я пролистала тетрадку. Рисунки, сделанные нетвердой рукой, детские стихи. Все написано крупными неуверенными буквами, а вот в некоторых местах - четкий, летящий, с наклоном почерк Валентина Сергеевича. Мне ли его не знать - вон сколько рукописей пересмотрела опять-таки из-за Луизы! Понятно: этой тетрадкой Валентин Сергеевич пользовался уже после аварии. Очевидно, у него бывали просветления, и бедный старик занимался тогда тем, что привык делать всю жизнь - записывал свои мысли.
"...раньше, до аварии, синий форд" ехал за мной по улице, их слежка была совершенно беззастенчивой. И за рулем всегда сидел Дж. М. Теперь я вижу из окна, как знакомая машина приезжает, Дж. М, выходит и курит, облокотясь на капот. Не узнать его невозможно..."
Синий "форд" - это, конечно, плод его больного воображения. Но я так сочувствовала бедному Валентину Сергеевичу, что решила честно прочитать всю тетрадку от корки до корки. Тем более что все равно делать было нечего. Вот именно: в два часа ночи мне было совершенно нечего делать. Никто не ждет меня, никто не придет в кабинет и не спросит: милая, что же тебе не спится, болит что-нибудь или просто грустно? И как дошла я до жизни такой?
Ну уж это - оборот из моего любимого Бельмона. "Утраченная добродетель"!
Пожалуй, лучше перейти к тетрадке. На первой странице был нарисован домик с трубой, из которой идет дым, и два деревца рядом, а под ними подпись детскими каракулями:
"Вот дом, который построил Джек".
М-нда-а, тяжелый случай. Господи, как жалко Валентина Сергеевича! Кстати, жалость тоже раньше не входила в список качеств, которыми я обладала. На следующей странице было намалевано нечто и вовсе несуразное, а внизу опять-таки домик и подпись:
"А это пшеница, которая в темном чулане хранится, в доме, который построил Джек".
И в самом уголке домика была стрелочка, обведенная в кружочек. Дальше я пролистала несколько страниц, где было сказано и про синицу, и про кота, и опять-таки нарисованы варианты различных домиков.
Очевидно, в детстве это стихотворение Маршака так глубоко врезалось Валентину Сергеевичу в память, что он вспомнил его даже после аварии. Наконец я дошла до ровно исписанных страниц. Было там и про синий "форд", который часто стоял под окном, и про таинственного Дж. М.
"...именно они преследовали меня раньше, до аварии. Очевидно, авария - тоже их рук дело. Но почему они так поспешили?
Дж. М, даже не делал попытки изменить свою внешность. Но главный в этой преступной группировке не он, а человек с нависшими бровями. Брежневские брови"...
Но на этом его сходство с покойным генсеком заканчивается. У этого волосы достаточно длинные, но жидкие, гладко зачесанные, глаза маленькие и очень близко посажены, так что иногда кажется, что они могут скатиться по носу. Нос длинный, и рот с плотно сжатыми узкими губами. Выглядит он как злодей в оперетте, но таковым в жизни и является. Теперь мне уже не страшно.
Что они могут мне сделать? Все плохое уже случилось. Да и раньше я боялся не за свою жизнь, потому что мало осталось, и Тебя со мной уже нет... Странно, я всегда думал, что я уйду первым, все-таки десять лет разницы.
Но Бог рассудил иначе. Но я не отчаиваюсь, все равно, скоро мы вместе. А им никогда не найти..."
Дальше было такое впечатление, что пишущая рука сделала зигзаг, и потом опять пошли каракули. Очевидно, просветление закончилось. Я перечитала несколько листков еще раз. Если это бред, а это несомненно бред больного человека, то достаточно логичный. Он вспоминал маму, обращался к ней с такой любовью и тоской...
Но мания преследования налицо. Кто мог следить за пожилым человеком и желать ему зла? Особенно потом, после аварии. Да, кстати, авария. Что-то там говорила следователь про угнанную машину? Ай, да какая теперь разница. Валентина Сергеевича все равно нет в живых. И я перевернула страницу. Дальше был опять сплошной Маршак.
"Вот дом, который построил Джек".
На это раз дом был нарисован другой - двухэтажный, с крыльцом-портиком, который поддерживали две деревянные резные колонны, а сбоку была деревянная же башня аж в три этажа. Симпатичный такой домик.
Дальше опять шли стихи, но дома рядом не было. И все то же самое:
"Дом, который построил Джек, а вот страница, которая в темном чулане хранится в доме, который..." и так далее.
.Синица, пшеница, страница... - старик определенно заговаривался, если можно так выразиться про человека, который вообще молчал четыре месяца. Надо пролистать тетрадь до конца и убрать подальше, нет сил наблюдать деградацию личности. Я вспомнила, как профессор, друг Валентина Сергеевича, бормотал со слезами на глазах: "Пропала, пропала голова", - и поняла, почему никто из сотрудников не навещал Валентина Сергеевича: им, кто знал его как человека блестящего ума, невыносимо было видеть его жалкого, потерянного, не сознающего, кто он. Так что там дальше про Джека?
"Вот коробка, в которой страница, которая в темном чулане хранится, в доме, который построил Джек".
Очень складно, не хуже, чем у Маршака;
Я перевернула страницу.
"А вот ленивый и толстый пес без хвоста..."
Дальше были сплошные рисунки, изображающие Горация. Вот Гораций спит, положив голову на лапы, вот сидит, улыбаясь слюнявой мордой, а вот ест суп из здоровенной миски, вид сзади. Действительно, пес без хвоста, потому что тот симпатичный обрубочек, что у него сзади, хвостом считать нельзя.
И что мы имеем в итоге?
"А вот человек, одинокий и старый,
Который гуляет с псом этим парой,
Который совсем не имеет хвоста,
Но по характеру очень неробкий.
Интересуется желтой коробкой,
В которой находится в папке страница,
Которая в темном чулане хранится,
В доме, который построил Джек".
И дальше опять пошли сплошные каракули. Я посидела еще немного, тупо пялясь в тетрадку, а потом пошла спать, предварительно запрятав ее подальше в ящик, решив, что подумаю над этим на свежую голову.
Разбудил меня телефонный звонок. Хорошо, что не в дверь ломятся, а то я уже привыкла, что покоя не дают. Телефон звонил настойчиво, и пришлось встать.
Звонила следователь, фамилия ее была Громова. Она требовала, чтобы я пришла к ней сегодня в два часа дня на предмет дачи свидетельских показаний о смерти Плойкиной Л. С.
- А сейчас сколько времени? - слабым голосом спросила я.
- Сейчас восемь тридцать, - железным голосом отчеканила следовательница. - Я специально позвонила пораньше, чтобы вы не ушли на работу.
Значит, этот козел Мехреньгин телефон следователю мой дал, а сказать, что я работаю дома, не удосужился. И теперь ни свет ни заря... Да ладно, все равно нужно вести на прогулку свое сокровище.
- Буду, - буркнула я в трубку и отключилась.
Выглянув в окно, чтобы узнать, какая нынче погода, я увидела, как из подъезда выходит белобрысый сосед с шестого этажа. На улице шел дождь, сегодня на нем было темное пальто, достаточно дорогое и элегантное.
Но хватит пялиться на чужие пальто', ни к чему хорошему это не приводит. Настроение было хуже некуда. Во-первых, я не выспалась, потому что полночи просидела в кабинете, во-вторых - сегодня опять не удастся толком поработать над Бельмоном, потому что придется тащиться к следователю Громовой. Я узнала ее по голосу. Это она звонила мне тогда по поводу Валентина Сергеевича.
Кстати и выясним, нашли ли ту угнанную машину, так, для разговора. И если выскочить с Горацием ненадолго, то потом я смогу выкроить часа два на Бельмона, как раз закончу третью главу. Но и в этот раз мои намерения пошли прахом, потому что когда мы с Горацием подходили к дому, то увидели знакомую голубую "девятку", и из нее вышел мой второй муж Евгений.
- Редко заходишь! - приветствовала я его, а про себя добавила: "Отлыниваешь от дежурства".
Евгений не уловил сарказма в моем голосе, он вообще ко всему относился очень серьезно. Примером тому может служить его имя. "Меня зовут Евгений", - представился он мне в свое время при первом знакомстве.
И в дальнейшем вежливо, но твердо пресекал мои попытки называть его Женей, Женечкой и Жекой.
"Ведь невозможно представить себе, чтобы Евгения Онегина звали Женькой, - говорил он строго. - Есть имя - Евгений, запомни, это очень важно".
Я запомнила и так прониклась важностью момента, что даже решила выйти за Евгения замуж. Скорее всего только потому, что он был полной противоположностью Артему - невысокий, худой, безукоризненно вежливый и страшно серьезный. Он очень любил рассуждать о смысле жизни, о месте человека среди себе подобных и так далее. А еще он очень любил выяснять отношения. В течение первого года нашей совместной жизни он так часто объяснял, что он ко мне чувствует, что мне это надоело. Однако года четыре мы с ним продержались. После развода Евгений больше не женился, он увлекся восточной философией, эзотерической литературой и трудами разных шарлатанов с индийскими фамилиями.
Евгений запер машину, пренебрежительно отмахнулся от Горация и протянул мне пачку книг.
- Ты обязательно должна это прочесть!
- Господи помилуй! "Дао самосовершенствования - путь к твоему внутреннему Катманду"! - прочитала я на обложке. - Зачем мне это?
- Ты не понимаешь. Это восстановит карму, - твердо ответил он. - У тебя очень плохая карма, нарушенная, тебе нужна новая.
- Чем же она так плоха? - Я пожала плечами. - По-моему, еще вполне ничего, можно немного походить. Знаешь ведь, как я не люблю резко что-то менять. Я к новой карме могу не привыкнуть.
Видя, что он смотрит на меня по-прежнему строго и серьезно, я рискнула продолжить.
- К тому же вдруг новая карма будет узка мне в бедрах или жать под мышками?
- Ты все шутишь, - покорно произнес он, - а ведь я говорю совершенно серьезно.
- Я в этом не сомневаюсь, - кивнула я. - Ты всегда говоришь совершенно серьезно.
- Да, и вот еще - тибетский чай.
Я понюхала пакетик - пахло ужасно.
- Этим что - тараканов морят?
- Это пьют, - твердо ответил он, - а кофе и чай выброси.
- Да-да, - вздохнула я, - обязательно.
С Евгением лучше не спорить, а то он никогда не уйдет. Он поднялся со мной наверх, причем не позволил ехать в лифте, а заставил тащиться пешком на четвертый этаж.
- Ты бы хоть собаку пожалел, - твердила я, запыхавшись, но Евгений был неумолим.
В квартире Гораций сразу же уполз подальше, а я хотела было прошмыгнуть в ванную, но не тут-то было.
- Сейчас я помогу тебе снять напряжение! - заявил Евгений. - Нужно еще карму выправить, но этим мы займемся позже.
Я взглянула на часы - прощай, Бельмон!
- Встань посредине комнаты босиком и подними руки! - скомандовал Евгений и открыл окно настежь.
Мне было очень стыдно стоять, как дура, босиком, с поднятыми руками, но не хотелось ругаться с утра пораньше - А теперь скажи на выдохе "О"!
- О-о! - простонала я.
- Ну что, прошло напряжение?
Напряжение, может, и прошло, но во мне разрасталась жуткая злость. Что же это такое?
Когда они все оставят меня в покое? Нет, так жить нельзя, нужно срочно принимать меры.
- А теперь мы выпьем тибетского чаю, - гнул свою линию Евгений.
- Только если потом ты отвезешь меня куда скажу!
- Ладно, - он согласился.
Жидкость была бурого цвета и пахла клопами.
- Ты уверен, что у меня не будет расстройства желудка? - опасливо спросила я. - Видишь ли, мне сегодня нужно в такое место... Будет очень неудобно.
- Ты должна выпить! - не отставал он.
Пообещав себе в ближайшее время разобраться со всеми мужьями оптом, я выпила.
Евгений, кажется, сам удивился, как это ему удалось меня заставить, и пока великодушно решил не трогать мою карму.
К следователю Громовой я приехала раньше назначенного срока и полчаса томилась в коридоре.
Кабинет был хорошо проветрен и достаточно просторен. Мебель хоть и старая советская, но не обшарпанная. Дама-следователь выглядела очень представительно, в строгом сером костюме. Приглядевшись, я с некоторым удивлением обнаружила, что костюм достаточно дорогой и неплохо сидит.
- Меня зовут Громова Анна Николаевна, - сказала она и сняла очки в красивой оправе.
Обычно очки человека делают старше и солиднее, но тут наоборот. Очки скрывали морщины и выражение маленьких глаз. А выражение это было, прямо скажем, не очень приветливое. Но, возможно, это у нее такая манера.
Громова задала мне дежурные вопросы, для протокола, а потом я сама честно рассказала ей про Луизу, зачем она ко мне ходила и почему оказалась в нашем районе довольно поздно.
- Да, вот именно, - оживилась следователь, - почему она пришла так поздно?
Обычно пожилые люди стараются не выходить из дома в темноте. Времени у них много, стараются все дела сделать днем.
- Вы хотите сказать, что Луиза... Семеновна не работала?
- Она была на пенсии, но, согласно показаниям соседки по коммунальной квартире, дежурила на телефоне в Речном экипаже, через два дня на третий по двенадцать часов.
Я помолчала. Обычная работа для нестарой пенсионерки - дежурство на телефоне.
Но это дежурство как-то не укладывалось в моей голове с написанием монографии.
- И кстати, - продолжала Громова, - в коммунальной квартире, знаете ли, телефон стоит в коридоре, и соседи прослушивают разговоры друг друга. Так вот, соседка Плойкиной утверждает, что двадцать четвертого сентября утром, в тот день, когда ее убили, Луиза Семеновна разговаривала с вами по телефону.
- Ну да, - недоумевала я; - я же вам рассказывала.
- Минутку, - строго сказала Громова, - я не люблю, когда меня прерывают. Так вот, Плойкина хотела прийти к вам сразу же, с утра, а вы настойчиво просили ее перенести визит на вечер.
- У меня были свои планы. Днем мне хотелось поработать. А она отвлекла бы меня разговорами.
Страницы: 1 2 3 [ 4 ] 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
|
|