Чтение 4–й страницы книги ~Овечка в волчьей шкуре~

Машину я заметила почти сразу. "Девятка" притулилась ближе к сараям. Ничего подозрительного в ней не было, но я знала - это они. Равнодушно мазнула взглядом по машине, оказавшись в свете фонаря, покачнулась, восстановила равновесие, бормоча ругательство, и пошла дальше. Двигатель "девятки" не заработал, значит, те, кто в ней, ничего не заподозрили. Удалившись от дома на несколько кварталов, я остановила такси и вскоре уже стояла на объездной дороге. Из города мне надо срочно выбираться, но вокзал для меня слишком опасен - там будут искать в первую очередь и милиция, и те, кто за мной охотится. Моей маскировки хватит ненадолго. Стоит первому попавшемуся милиционеру спросить у меня документы, и неприятностей не оберешься. Остается попутный транспорт. Добраться до ближайшего областного центра, а дальше в Екатеринбург. Там живут люди, способные ответить на мои вопросы и помочь разобраться в том, что происходит. Мои родители должны знать, что случилось со мной год назад...

* * *

Была ещё одна причина, по которой я так торопилась в Екатеринбург. Если Андрей жив, он позвонит моим родителям или приедет, но непременно даст знать о себе. Я даже думать не хочу о том, что он погиб.

Ночь была темной, я зябко ежилась, стоя на обочине, движение на дороге, несмотря на позднее время, было довольно оживленное, но подвезти меня никто не спешил. И тут мне наконец повезло. Старенькие "Жигули" притормозили рядом, а я, назвав соседний областной центр, удостоилась кивка пожилого дядьки за рулем, устроилась на заднем сиденье и вскоре уснула.

Мне снился тот же кошмар: темная комната, распахнутая дверь, силуэт человека и ужас, парализовавший меня. Я хочу кричать и не могу... Тут словно кто-то толкнул меня, я мгновенно проснулась, ещё до этого во сне сообразив, что машина стоит на месте. Приоткрыла глаза. Предрассветные сумерки. Мы в лесу. Мужик на переднем сиденье потрошит мою сумку. На его лбу капли пота, он завороженно смотрит на увесистую пачку долларов. Перевел взгляд на меня, облизнул губы, доллары исчезли в его кармане, а рука скользнула вниз, там под сиденьем скорее всего монтировка. Я расслабленно полулежала на заднем сиденье, выжидая, что будет дальше. Монтировкой в кабине "Жигулей" особо не намашешься... Видимо, решив так же, мужик открыл свою дверь, вышел, обогнул машину, а я подобралась. Как только он распахнул дверь с моей стороны, я обеими ногами ударила его в живот, дядька слабо хрюкнул и осел в траву, а я ударила ещё раз, теперь в голову. Выскочила из машины, монтировка валялась рядом, он попытался схватить её, но я его опередила.

- Где ты украла деньги? - пробормотал он. - Ты ведь их украла? Откуда у тебя деньги? Тебя в тюрьму посадят. - Дослушивать я не стала, ударила его по голове, и он отключился.

Я достала деньги из его кармана, затем подтащила мужика к дереву, выдернула старенький ремень из брюк и связала ему руки. Если учесть, что руками он обхватывал ствол, сидя к нему спиной, освободиться будет не просто. Пошарив в машине, я нашла полотенце и, вернувшись к незадачливому грабителю, очень ловко соорудила кляп.

Колеса на влажной траве буксовали, и я потратила минут десять, прежде чем выехала на лесную дорогу. Я понятия не имела, с какой стороны мы сюда прибыли, и отправилась наугад. Дорога вывела меня к леспромхозу. Судя по запустению, здесь либо был выходной, либо леспромхоз вообще приказал долго жить.

Я развернулась возле давно не крашенных металлических ворот и поехала назад. Через несколько минут песчаная дорога расширилась, на смену соснам пришли чахлые березки, из травы торчали пни, а я усомнилась, смогу ли выбраться из этого богом забытого места. Затормозив, вышла из машины и прислушалась: где-то совсем рядом шумело шоссе.

Я продолжила движение по единственной дороге и через некоторое время выбралась на асфальт. Ни одного указателя. Оставалось только гадать, в какой стороне мой город, а в какой тот самый, куда я желала попасть. Первый указатель появился через несколько километров, ехала я в нужном направлении, с чем себя и поздравила. Вряд ли дядька сможет быстро освободиться (места здесь не очень оживленные, да и с ремнем ему придется повозиться), но все равно: машина не лучший вид транспорта для меня. Первый же инспектор прервет мое путешествие. Однако до областного центра я добралась без происшествий, остановилась в пригороде, переоделась в машине, оставила её возле гастронома и дальше отправилась пешком.

Через сорок минут тряски на стареньком трамвае я стояла на площади со зданием железнодорожного вокзала в центре, построенном ещё при царе Горохе, давно не ремонтированном, грязным и каким-то неприютным. Здесь мне опять повезло: поезд в нужном мне направлении отправлялся меньше чем через час. Купив билет, я едва успела позавтракать в кафе, таком же обшарпанном и неуютном, как и вокзал. Еда тоже оставляла желать лучшего, но я особо не привередничала и съела все, что мне подали.

Через десять часов я опять стояла на площади, почти точной копии предыдущей, с билетом в кармане до Екатеринбурга, перекусила в ресторанчике со скромным названием "Метрополь", а ещё через два часа, лежа на верхней полке, наблюдала, как исчезают в ночной темноте редкие огни, вновь дремала, вздрагивала, чего-то пугаясь, прислушивалась к стуку колес и пыталась отгадать, что ждет меня впереди.

Солнечным днем я стояла на площади рядом с вереницей такси, смотрела по сторонам и пыталась успокоиться. Сердце билось так, что я всерьез подумала: может, стоит устроиться где-нибудь на скамейке и переждать? И тут я увидела четырнадцатый троллейбус. Он совершенно не отличался от других, прогрохотавших мимо меня, но я, разом вспомнив рассказы Андрея, бросилась к остановке и успела вскочить в него. Не знаю, на что я рассчитывала, но торопливо оглядела салон и вздохнула: наверное, всерьез верила, что увижу здесь мужа. Он так же, как и я, добрался до Екатеринбурга и, повинуясь безотчетному порыву... Три остановки я таращилась в окно, силясь прийти в себя от разочарования, затем начала приставать к пассажирам, и вскоре к разочарованию прибавилось чувство тревоги: мои родители жили в другом районе, так что добираться домой на четырнадцатом троллейбусе я не могла. Либо мои родители переехали, либо Андрей что-то напутал. Наверное, до дома я добиралась с пересадкой, ведь я понятия не имею, где находится институт, в котором училась. Из-за какого-то странного упрямства я доехала до конечной, а здесь пересела на такси.

Родители жили в сто двадцать восьмом доме, но я попросила остановить возле восьмидесятого. Очень возможно, что те, кто преследуют меня, уже здесь. Нырнув в ближайшую подворотню, я переоделась в спортивные штаны и футболку, нахлобучила на голову парик, который однажды уже выручил меня, и в таком виде достигла сто двадцать восьмого дома. Типовая девятиэтажка с застекленными лоджиями, пять подъездов, квартира родителей во втором, этаж, должно быть, третий. Я мельком заглянула во двор, проходя мимо, через два квартала свернула и вышла к дому с другой стороны только для того, чтобы убедиться: поблизости нет безопасного места, откуда я могла бы вести наблюдение за подъездом. Все осложнялось ещё и тем, что я не знала, как выглядят мои родители, и если я даже увижу их на улице... Выход один: позвонить и узнать, интересовался ли кто мной. Это тоже опасно, телефон могли прослушивать... Я должна встретиться с мамой, я должна все выяснить, мама знает, что со мной было до одиннадцатого мая прошлого года, мне никогда не разобраться одной во всей этой чудовищной ситуации. Я должна встретиться с мамой...

Тут я сообразила, что стою возле магазина "Продукты", пожилая женщина с подкрашенными голубоватыми волосами сошла со ступенек, недовольно косясь в мою сторону.

- Вы не скажете, где здесь телефон-автомат? - спросила я.

- Понятия не имею. - Голос её звучал строго, она поспешно отвела глаза, а я, не придумав ничего лучшего, вошла в магазин и выглянула в окно. Женщина не торопясь пересекла двор и исчезла в нужном мне подъезде.

Минут пятнадцать я наблюдала за просматривавшейся отсюда частью двора, прекрасно понимая всю наивность подобных предосторожностей. Они могли находиться в любой из квартир, чьи окна выходили во двор, в десятке машин, замерших на стоянке слева, в конце концов, они могли ждать в квартире родителей. Милиция так просто обязана была связаться с ними и даже устроить засаду, ведь меня обвиняют в убийстве их сотрудника...

На меня уже обращали внимание, продавец кондитерского отдела нет-нет да и косился в мою сторону. Надо решаться.

Телефон оказался за углом, я набрала номер и вскоре услышала мамин голос.

- Да?

- Мама, - вышло хрипло, так я волновалась. - Мама, это я.

- Анечка? - В её голосе зазвенела радость. - Здравствуй, дочка. Как твои дела? Я звонила вам вчера, почему-то никто не отвечал. Ты слышала мое сообщение на автоответчике?

- Нет, мама. Меня никто не спрашивал? Андрюша не звонил?

- Андрюша? Нет. А что случилось?

- Мама, кто-нибудь интересовался мною?

- У нас? Нет, а что случилось?

- Из милиции не звонили?

- Господи, Аня, что за странные вопросы? Ты меня пугаешь. Что происходит?

- Не знаю, мама. Я ничего не знаю. Мне очень страшно.

- Анна, прекрати меня пугать и объясни, в чем дело.

- Мама, я в трех шагах от твоего дома.

- Ты в Екатеринбурге?

- Конечно.

- Тогда почему ты, не идешь к нам? У тебя много вещей, ты на такси? А где Андрюша?

- Я сейчас приду, - ответила я и повесила трубку. Затем ещё раз набрала номер родителей: короткие гудки. Мама кому-то звонит или просто неаккуратно положила трубку?

Оглядевшись, я торопливо пересекла двор и вошла в подъезд, нужная мне квартира находилась на втором этаже. Внушительная металлическая дверь, обитая дерматином. Я надавила кнопку звонка, рука дрожала. Дверь открылась сразу, точно мама поджидала с той стороны, не отходя ни на шаг... Дверь открылась, и я с некоторым удивлением увидела женщину, с которой столкнулась на ступеньках магазина. Пушистые, совершенно седые волосы, оттого-то они и имели после окрашивания немного смешной голубоватый оттенок, строгое лицо, в котором не было ничего от моего, тонкие вытянутые в нитку губы, но главное, глаза: какого-то странного цвета, словно выцветшие, они смотрели сурово и даже зло, а я растерялась, и только мамин вопрос вернул меня к действительности:

- Вам кого? - резко спросила она, с явным намерением захлопнуть дверь перед моим носом.

- Мама, - позвала я жалобно, точно пытаясь избавиться от наваждения, и лишь тогда вспомнила, что я нелепо одета, в дурацком парике, и мама попросту меня не узнала.

- О господи, - пробормотала она испуганно, втянула меня в просторную прихожую и захлопнула дверь. - Анечка, что за странный маскарад?

Я стянула парик, наблюдая за ней. Выражение её лица изменилось, теперь на нем читалась тревога, и только глаза остались прежними. Она вглядывалась в меня, точно надеясь прочитать мои мысли, затем торопливо обняла меня и прижала к груди, а я удивилась: на первый взгляд она казалась хрупкой и гораздо старше своего возраста, но теперь, прижимаясь к ней, я ощутила силу, идущую от её костистого тела, к тому же мама была выше меня ростом почти на полголовы.

- Девочка моя, - прошептала она, гладя узкой рукой мою спину. - Как я рада, что ты приехала. Но почему так неожиданно? Идем выпьем чаю. Папа только что уснул, не стоит его беспокоить. Вот он удивится... - "Удивится", а не "обрадуется" почему-то резануло мне слух, и что-то похожее на тревогу, не страх перед теми, кто преследовал меня, а именно тревога шевельнулась в глубине моего сознания и начала расти. - Идем в кухню.

Кухня была небольшой, чистенькой и уютной. Я устроилась на стуле, пытаясь понять, что меня беспокоит, все казалось неправильным, нереальным, точно мне снился сон и уже во сне я знала, что сплю и все это не взаправду.

- Хочешь чаю?

- Мама, сколько мы не виделись? - спросила я, не зная, с чего начать наш разговор.

- Почти год. - Она вроде бы удивилась. - Почему ты спрашиваешь?

- Происходит что-то странное. Кто-то пытался меня убить, стреляли в Андрюшу, я даже не знаю, жив он или нет. Он не звонил?

- Андрюша? Не звонил. Ты говоришь безумные вещи. Кто хотел убить вас? С какой стати? Андрюша ведь не бизнесмен, он рядовой труженик... Ты ничего не выдумываешь?

- Мама, - позвала я в отчаянии, она поставила передо мной чашку и сказала:

- Ну-ну, успокойся и расскажи по порядку. Нам совершенно некуда торопиться. Ты ведь не на полчаса заскочила?

Я подумала: моя мама была учительницей, и этот тон, и этот пронизывающий взгляд выработан годами, это отметины профессии, и тут же мне в голову пришла другая мысль и так поразила, что я на мгновение лишилась дара речи. Я никогда не любила свою мать. И она тоже не любила меня. Ни сейчас, ни в детстве. Я была любимицей отца и любила его. Он был самым близким для меня человеком: отцом, другом, наставником, кем угодно, и в этой моей любви совершенно не было места для женщины, то есть для матери.

- Ты плохо выглядишь, - сказала она участливо.

- Где папа? - спросила я.

- Отдыхает. Не беспокой его.

- Я только взгляну.

- Он просыпается от малейшего шума. Честно говоря, мне нелегко с твоим отцом. Пусть спит. Расскажи мне о том, что произошло.

- О чем?

- Да ты меня с ума сведешь. - Ее тонкие брови сошлись у переносицы. - Ты являешься сюда, рассказываешь совершенно нелепую историю... Вы что, поссорились с Андреем?

Я потерла виски, уговаривая себя, что все это не сумасшествие, я не проснусь от собственного крика и это все взаправду: кухня, мама и я сама.

- Мама, ты слышала, что я сказала: нас пытались убить.

- Разумеется, я слышала. По-моему, это глупость. С какой стати тебя кому-то убивать?

- Я не знаю. Я ничего не помню из того, что было со мной раньше. Я помню день, когда Андрюша выписывал меня из больницы. Я лежала одна в палате, белые шторы на окнах, вошла сестра и сказала: "За вами приехал муж", а потом я увидела Андрюшу. Но это не была больница в Екатеринбурге, потому что из той больницы мы ехали на машине не больше часа, и он привез меня к нам домой. По дороге рассказывал, кто я и что произошло со мной. И от него я узнала, что я Шульгина Анна Ивановна, что мои родители живут в Екатеринбурге, что ты уехала домой, потому что у папы сердечный приступ.

- Да, так и было, - растерянно ответила мама. - Почему ты говоришь, что ничего не помнишь?

- Мама, как же так, если авария произошла в Екатеринбурге, почему я оказалась за сотни километров отсюда, в какой-то больнице...

- Это вовсе не больница, это был санаторий. У тебя были проблемы с позвоночником, и нам посоветовали отправить тебя туда. И мы поехали. Потом папа вернулся домой, чтобы продлить отпуск, и тогда с ним случился сердечный приступ.

- Меня перевезли в санаторий в бессознательном состоянии?

- Нет, конечно. Это было бы попросту невозможно.

- Но я ничего не помню. Совершенно ничего. Ни тебя, ни отца, ни врачей, ни аварию, ни своего имени. Совершенно ничего. Что со мной было и кем я была до одиннадцатого мая прошлого года?

- Невероятно, - нахмурилась мама. - Почему ты раньше мне ничего не рассказывала?

Я что-то ответила, но не мой ответ и даже не то, что говорила мама, занимало меня, а только одна мысль: я сижу в углу, прямо напротив двери в кухню, зажатая между столом и холодильником, слева окно, но что толку мне от этого окна, если мы на втором этаже? Мама устроилась рядом, и теперь, чтобы покинуть этот угол, мне придется...

- Я все-таки хочу взглянуть на папу, - пролепетала я. - Не думаю, что он рассердится, увидев меня.

- Конечно, дорогая, я совсем не это имела в виду...

Я поднялась, не дослушав её, и она вынуждена была подняться и отступить под моим напором.

- Где он?

- В спальне.

- Мама, я не помню, где у нас спальня.

- О господи, идем за мной.

Я вышла в прихожую, узким коридором достигла спальни и распахнула дверь. В кресле в профиль ко мне сидел мужчина, старый, лысый, свет от окна падал на его лицо, а я в ужасе замерла, потом сделала несколько шагов, он повернулся, а я едва не закричала.

- Здравствуй, дочка, - елейным голосом сказал он, хотя глаза его смотрели с откровенной ненавистью, а я, холодея и цепляясь за тонкую нить здравого смысла, вдруг совершенно отчетливо и неотвратимо поняла: это не мой отец. Этот человек никогда не был моим отцом. Я резко повернулась и увидела глаза матери, она прижалась спиной к двери и исподлобья смотрела на меня.

- Это не мой отец, - чеканя слова, сказала я. - Что вы сделали с моим отцом?

Человек в кресле поднялся, зло хихикнув, а та, что стояла у двери, злобно пробормотала:

- Ты сошла с ума. Разве ты ещё не поняла? Ты сумасшедшая. Ты убийца, ты убиваешь в припадке безумия. Тебе нужна помощь. Слышишь? Ты должна лечиться, ты опасна. - Она шипела, слюна скопилась в уголках рта, и оттого, наверное, женщина с бесцветными глазами напомнила мне змею. А тот, что находился сзади, все приближался. И в его походке, поджарой, тренированной фигуре не было ничего от больного старика. Они оба дышали неприкрытой ненавистью и походили на вампиров из дурного фильма ужасов. Не оборачиваясь, я ударила ногой, с удовлетворением отметив, как он взвыл от боли, стремительно развернулась на пятках и ударила ещё раз. Женщина отлепилась от двери и бросилась на меня, желтоватые ногти нацелились в лицо, удар кулаком в грудь отбросил её в сторону, но не остановил; взвыв, она бросилась ещё раз, левая рука вцепилась в мое лицо, а мне показалось, что это не ладонь, а когтистая лапа. Я ударила её очень сильно, лицо женщины посерело, она рухнула на колени, взвыв не от боли даже, а от отчаяния, я бросилась в прихожую, схватила сумку, и пока доставала пистолет, они оба уже появились в коридоре, двое нелюдей с горящими ненавистью глазами. "Таких не остановить", - с ужасом подумала я, но пистолет в моих руках все же заставил их замереть.

- Ты ведь не станешь стрелять в свою мамочку? - спросила она и даже улыбнулась, а я подумала: "Я действительно сошла с ума, по-настоящему такого не бывает". - Доченька, дорогая, мы поможем тебе, ты ляжешь в хорошую больницу, ты выздоровеешь...

- Где Андрей? - спросила я в отчаянии.

- Ты убила его. Ты всех их убила. Ты больна, тебе надо в больницу. Доверься мне, и все будет хорошо. - Она смотрела мне в глаза и шаг за шагом приближалась, и тот, что был с ней, тоже. Я отступила, щелкнула предохранителем. Что-то стекало с подбородка, я провела по лицу ладонью и обнаружила кровь на пальцах, распахнула дверь, подхватила сумку и вышла, на одно мгновение увидев свое отражение в зеркале: бледное лицо, залитое кровью, рысьи глаза, безумное, почти нечеловеческое лицо. Я захлопнула дверь и бросилась вниз по ступенькам, ожидая, что они кинутся следом или закричат, но было тихо, только мои торопливые шаги, и ничего больше.

Я открыла подъездную дверь и оказалась в узком пространстве между первой и второй дверью и только тогда подумала: "Мне нельзя на улицу". Рядом ещё одна дверь, должно быть, в подвал, я дернула за ручку, и дверь открылась, я торопливо спустилась вниз. Солнечный свет сюда не доходил, а где включатель, я не знала, да он был мне и не нужен сейчас, темнота казалась спасительной.

Я продвигалась вперед очень осторожно и прислушивалась. Вот подъехала машина, шаги на лестнице, чьи-то голоса, ребенок плачет. Слева пробивался свет, там окошко, забранное решеткой, вокруг множество дверей, номера квартир написаны мелом. Обыкновенный подвал с клетушками... Они в основном заперты, навесные замки, это мне не подходит... дверь с личиной, открыть её плевое дело... Я вошла в темный чуланчик, аккуратно закрыла дверь, заблокировала её ржавой лопатой. Сюда могут явиться хозяева, хотя в такое время года делать здесь особенно нечего - заготовки на зиму давно подъели, а клетушки эти в основном для них и существуют.

Помещение было маленьким, яма для картошки, большой ящик, в котором хранили морковь, полки вдоль стены, сейчас пустые. Я устроилась на нижней и стала ждать. Где-то за перегородкой шуршали мыши, затем к их возне прибавился ещё звук, а сердце мое тревожно забилось. Кто-то, не один, двое, нет, трое двигались по узкому коридору. Двигались почти бесшумно, мысленно я видела их напряженные лица, их вытянутые вперед руки... Сквозь щели двери на мгновение мелькнул луч фонарика, а я усмехнулась: ребята неосторожны, а может, чересчур самонадеянны?

На осмотр подвала они потратили минут пятнадцать, я слышала их удаляющиеся шаги, хлопнула дверь. Тишина. Где-то рядом должна быть их машина, а может, и две. Дом будут держать под наблюдением. Даже если они уверены, что я сбежала, все-таки рисковать не станут. Если "родители" остались в квартире, они скорее всего не ждут моего возвращения. Почему бы не навестить их и наконец кое-что не узнать?

Я поднялась с полки, на которой сидела, сунула сумку в угол, завалив её старыми мешками, сняла пистолет с предохранителя и очень осторожно открыла дверь. Длинный коридор тонул в темноте, я преодолела его минуты за две и вскоре поднималась по лестнице. Мелькнула мысль: они могли запереть дверь, но дверь в подвал оказалась открыта, я постояла в небольшом пространстве между дверью в подъезд и дверью на улицу, детский голосок что-то напевал совсем рядом. Я распахнула дверь в подъезд, поднялась на три ступеньки и оказалась перед лифтом, вошла и нажала кнопку девятого этажа. На площадке было пусто. Тишина такая, точно весь дом вдруг вымер. Я спустилась по лестнице на третий этаж. Несколько минут стояла, прислушиваясь, потом спустилась ещё на один пролет. Дверь в квартиру "родителей" была закрыта неплотно, будто кто-то нарочно приглашал меня войти, а внутренний голос отчаянно взвыл: "Опасность", но я распахнула дверь и вошла. Запах... Такой знакомый запах, вызывающий тошноту и головокружение. Я сделала несколько шагов, прежде чем увидела кровь на стене, кто-то цеплялся за стену окровавленными пальцами. Я свернула в комнату. Та, что называла себя моей матерью, лежала возле самого порога. Ковер, пол, стена, одежда на женщине - все было залито кровью. Трудно поверить, что столько крови могло содержать её сухопарое тело. Мужчину я нашла в кухне, он пытался открыть окно...

Я быстро проверила квартиру, заперла дверь и вернулась к трупам. Было странно ощущать в себе равнодушие при виде изувеченных тел. Ни страха, ни отвращения, только досада, что я опоздала. ТЕ меня опередили.

Торопливо выдвигая ящики комода в спальне, я выбрасывала их содержимое на пол, прекрасно понимая, что никаких улик здесь не найду. Они не оставляют улик, и все-таки я продолжила обыск. Одежда, какие-то бумаги, квитанции, я бегло их просмотрела: ничего. Ничего, что давало бы возможность понять: кто эти люди и почему они выдавали себя за моих родителей? Женщина сопротивлялась убийцам, её руки в порезах, она хватала нож, которым её убивали, и умерла не сразу, её ударили несколько раз. Что это за типы, которые не могли убить с одного удара? Я не верила, что ТЕ послали не профессионалов. Значит, в этом кровавом кошмаре есть смысл, это послание? Что они хотели сказать им?

Мне надо было уходить, возможно, женщина кричала, возможно, её кто-то услышал и вызвал милицию. Но уйти я не могла, я надеялась найти хоть что-то, обрывок бумаги с моим именем, фотографию, паспорта моих мнимых родителей...

В дверь позвонили, я замерла, на мгновение перестав дышать. Ну вот, я упустила свой шанс, я не должна была оставаться здесь, это глупо, глупо. Звонок повторился. Очень настойчивый. Стало ясно: тот, кто стоял за дверью, просто так не уйдет. Я оглядела комнату: истерзанное тело на полу, пятна крови на стенах, разбросанные вещи, выдвинутые ящики шкафов... Хмыкнула, покачав головой, и засмеялась. ТЕ ребята - молодцы, они лишили меня последней возможности...

Раздался страшный треск, входная дверь распахнулась, топот ног... "Зря они надеялись", - все ещё смеясь, подумала я и шагнула к окну. На то, чтобы открыть его, потребуется время. Я подхватила с пола тяжелые бронзовые часы, машинально отметив, который час они показывают, и запустила их в окно. Со звоном посыпались стекла, а я, вскочив на подоконник, шагнула вниз вперед спиной, потому что мне хотелось увидеть лицо того, кто ворвется в комнату, лицо человека из моего сна, убийцы отца, я хотела увидеть его прежде, чем умру.

- Она выпрыгнула. - закричал кто-то, а я опять едва не рассмеялась - сдали нервы, - потому что лица не увидела.

Я ударилась обо что-то спиной, зажмурилась от боли и только тогда сообразила: под окном высокие кусты, кажется, сирень, я упала на них, ветки смягчили удар, я скатываюсь вниз, вниз, вниз...

* * *

Ему было лет пятьдесят, усталое лицо, усталые глаза, на меня он смотрел с брезгливым сожалением.

- Я вас ещё раз спрашиваю: ваше имя?

- Шульгина Анна Ивановна, - заученно повторила я. Это длилось второй день, второй день я здесь. Выпрыгнув со второго этажа, я заполучила с десяток синяков и ссадин, умудрилась остаться живой и даже не сломала ни одной кости. Пролежав несколько дней в больнице, вчера я впервые встретилась с Петром Петровичем. Он устал от меня, я от него, а дело не сдвинулось с мертвой точки. Для него вообще-то все ясно: на момент ареста при мне не было документов, зато был пистолет (его нашли в кустах с моими отпечатками пальцев), в квартиру я проникла с целью ограбления и зверски убила пожилую супружескую пару. Выражение брезгливости на его лице сменяет отвращение: что я надеялась найти в квартире: золото-бриллианты? Шульгина Анна Ивановна, твержу я упрямо.

- Убитые - мои родители, Осипенко Людмила Васильевна и Осипенко Иван Иванович. Я приехала к ним в гости, вышла на несколько минут из дома, мама попросила сходить меня за хлебом, а когда вернулась, нашла их убитыми.

Он не верил ни одному моему слову, усмехался, смотрел зло, надеясь, что мне надоест все это и я скажу правду. А я твердила, как урок, одно и то же, зная, что в этом мой единственный шанс. Возможно, ТЕ вовсе не хотели, чтобы я погибла. Они хотели изолировать меня лет на десять. Занятно. И в квартиру ворвались вовсе не они, а милиция. Кто-то из соседей действительно слышал крики и позвонил.

Следователь устало ловит меня на мелочах:

- Вы пошли за хлебом?

- Да.

- В хлебнице мы обнаружили достаточно хлеба. Свежего.

- Значит, она решила иначе.

- Кто она?

- Моя мать.

- Почему же вы убили своих родителей? - Кажется, этот вопрос очень его занимал.

- Я не убивала. - Они должны проверить мои данные, запрос скорее всего уже послали. И что им ответят: убитый мною следователь, побег, труп в квартире, труп соседа на пороге. Я чувствую странное спокойствие, им придется разбираться со всем этим, чем нелепей и фантастичнее будет то, что они узнают, тем тщательнее им придется разбираться.

- Расскажите подробнее о себе.

- Я вам уже говорила: о себе я ничего не помню. Одиннадцатого мая прошлого года я попала в аварию. У меня была травма головы. Мое первое воспоминание относится к концу февраля этого года. Я сидела в кресле-коляске... Эта женщина... моя мать... сказала, что я в то время была в санатории... возможно. Так вот, вошла девушка, медсестра и сказала: "За вами приехал муж". Он взял меня на руки, перенес в машину... Я вам уже рассказывала.

- Расскажите ещё раз, - нахмурился он. И я рассказываю.

- Я хотела встретиться с матерью, чтобы её расспросить...

- Расспросили? - Голос звучит язвительно.

- Не успела. Когда я вернулась из магазина, и она, и её муж были убиты.

- А вы принялись копаться в ящиках?

- Да. Я хотела узнать что-нибудь о себе.

- Что-нибудь о себе?

- Да. Что-нибудь.

- Вы продолжаете утверждать, что вы Шульгина Анна Ивановна, девичья фамилия Осипенко?

- Это единственное имя, которое я считаю своим.

- Очень интересно. Взгляните сюда. - Он положил передо мной лист бумаги, отпечатанный на компьютере текст, строчки прыгают перед глазами.

- Что это?

- Читайте. - Я тупо смотрела в бумагу, а он, не выдержав, сказал: - Осипенко Анна Ивановна умерла в возрасте восьми лет от лейкемии.

Я на мгновение зажмурилась, испуганно метнулась мысль: "Господи, кто я?" Но особого удивления не было. Те, что погибли в квартире, не мои родители, значит, я не их дочь.

- Может, вы действительно Шульгина Анна Ивановна, но ни в каких родственных связях с убитыми вами людьми не состояли.

- Она звонила мне не реже раза в неделю. И я звонила ей. Проверьте на телефонной станции. Эти люди утверждали, что они мои родители. - Он говорит что-то и задает свои вопросы, я уговариваю себя быть терпеливой. Здесь, за толстыми стенами с решетками на окнах, я в безопасности. Милиции придется поработать, если они хотят довести дело до суда. Это мой шанс, в одиночку мне не справиться.

Я не знаю своего имени, я не знаю, кто я и откуда, ТЕ позаботились о том, чтобы люди, способные рассказать мне об этом, исчезли: мои родители, мой муж... Я должна быть терпеливой и ждать.

Дни тянулись за днями, лицо Петра Петровича приобрело мученическое выражение, глаза пустые, вопросы прежние. Какого черта они не шевелятся? Я смотрю в лицо следователя, и во мне растет раздражение, а потом приходит страх, он пульсирует в висках, от него потеют руки, и я говорю зло:

- Они здесь.

- Что?

Чужая бестолковость доводит меня до бешенства.

- Они здесь, слышите вы, идиот несчастный. Они здесь, совсем рядом, я чувствую. Ваш коллега тоже не верил, они вошли в кабинет, а он даже ничего не успел понять, и они убили его.

- Успокойтесь, - пробормотал он, неожиданно меняясь в лице, я вскочила и заметалась по комнате, потому что чувствовала: они рядом, за этой стеной. Он, кажется, закричал, дверь распахнулась, а я бросилась к ней, истошно вопя, красная пелена застилала взор, а потом все исчезло: крики, топот ног, какие-то лица... Сделалось пронзительно тихо, а чей-то голос прошептал на самое ухо:

- Не бойся.

* * *

Своего я добилась, меня поместили в психушку. Удрать отсюда не в пример легче, правда, и ТЕМ тоже проще добраться до меня. Железные решетки, двери с "глазками", сходство с тюрьмой бросается в глаза, только вместо охранников - санитары в белых халатах. Санитарам со мной никаких хлопот, веду я себя на редкость спокойно, а вот врач, мужчина лет тридцати семи, высокий, пижонистый, с окладистой бородой и очках в золотой оправе, явно намучился: с тех пор как меня привезли сюда, я не сказала ни слова. Он что-то говорит, я слушаю, глядя ему в глаза, иногда хмурюсь, иногда улыбаюсь, но никогда не отвечаю.

Обрывки разговоров, доносящихся из коридора, несколько между делом брошенных фраз... Они и в самом деле считают меня чокнутой. Посттравматическое состояние, амнезия, приступы ярости, во время которых я способна убить, и вновь амнезия, я могу действительно не помнить, что убила. В общем, обычная медицинская чушь с заумными словечками. Одно совершенно ясно: меня запрут в психушке надолго. Это меня не пугает. Сбежать отсюда я сумею, главное, чтобы ТЕ не добрались до меня раньше.

Прошла неделя, таблетки, что мне давали, я совала под язык, а потом выплевывала. Неизвестно, чем они меня травят, окончательно съехать с катушек я не хочу. Во вторник сразу после обеда в палате появился молодой человек. Сначала я решила, что это Андрей, и едва не упала в обморок. Человек вошел, солнечные лучи падали в окно, и в этом трепетном свете он стоял, точно в огненном ореоле, рыцарь из сказки. Рост, фигура, цвет волос. Лица не разглядишь. Я еле сдержалась, чтобы не крикнуть: "Андрюша", но он сделал шаг, и сказка кончилась. Тонкий с горбинкой нос, карие глаза в сочетании со светлыми волосами - это выглядело каким-то неправильным, впрочем, сами по себе волосы не были такими уж светлыми. Приглядевшись, я поняла: скорее всего парень много времени проводил на солнце, и они выгорели. Под белым халатом джинсы и футболка. На вид мужчине было лет тридцать, узкие губы раздвинулись в улыбке, а глаза смотрели настороженно. С минуту он разглядывал меня, а я его, он показался мне искренним, и я решила: он не из ТЕХ.

Вошел мужчина один, и это было странно. Он прикрыл за собой дверь, улыбнулся, сказал:

- Здравствуйте. - А потом представился: - Рябов Вадим Николаевич. Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете.