могли позволить себе лежать гладко, нависали над ними легким сводом), ему
стало почти стыдно за свои писания, которые она готова была превозносить.
Он понимал, что ему было бы приятнее привлечь ее к себе чем-то другим.
Черты ее лица носили отпечаток зрелости, но в цвете его и в изгибе губ
было что-то детское. Прежде всего, она была естественна - в этом теперь не
могло уже быть никаких сомнений, - более естественна, чем ему показалось
вначале, может быть, из-за налета эстетизма на ее туалете, который,
казалось бы, следуя моде, поражал однако своей необычностью и в котором за
буйством причуд лишь с трудом угадывалась изначальная простота. В других
людях он этого всегда боялся, и жизнь подтверждала его страхи. Хоть он и
был художником до мозга костей, какая-нибудь претенциозная современная
нимфа с торчащими из складок одежды ветками куманики и с таким видом, как
будто ее волосами только что играли сатиры, легко могла испортить ему
настроение. В мисс Фэнкорт было больше непосредственности, чем в ее
туалете, и лучшим доказательством этого была ее убежденность, что подобное
одеяние соответствует ее свободному образу мыслей. Так обычно одеваются
пессимистки, но Оверт в душе был уверен, что она любит жизнь. Он
поблагодарил ее за высокую оценку его романов, и в то же время ему не
давала покоя мысль, что он слишком расплывчато выразил эту свою
признательность и что она может счесть его неблагодарным. Он боялся, как
бы она не попросила его разъяснить ей что-либо из написанного им, а он
всегда этого избегал (может быть, впрочем, недостаточно решительно), ибо
всякое истолкование произведения искусства казалось ему бессмыслицей. Но
девушка ему так нравилась, что он проникся уверенностью, что в дальнейшем
сможет убедить ее, что не просто уклоняется от этого разговора. К тому же
было совершенно очевидно, что ее не так-то легко обидеть; она не
выказывала ни малейшего признака раздражения, и можно было надеяться, что
она окажется терпеливой. Поэтому, когда он сказал:
есть другой человек, он-то и есть наше настоящее! - когда он изрек этот
короткий искренний протест, он верил, что она не увидит в его словах ни
насмешливого самоуничижения, ни неблагодарности преуспевающего писателя,
который пресытился похвалами.
лучезарным светом.
вами, - продолжала мисс Фэнкорт, у которой, очевидно, была привычка
говорить людям то, что, как она сама же стремительно решала, может
доставить им удовольствие. Оверт догадался, что расчет этот основывался на
том, что, в ее глазах, отношения между людьми складывались просто.
вас все рассказала.
это уходит столько сил. Я ведь и сама тоже пыталась и убеждена, что это
действительно так. Я пыталась написать роман.
Пол Оверт.
лицом.
писателем? - продолжал молодой человек. - Это такая жалкая, такая жалкая
доля!
сделалось серьезным.
испытал на себе все то, о чем мы только пишем.
говорю о настоящем искусстве? - спросила девушка. - Мне думается, что
это-то и есть настоящая жизнь: все остальное так нелепо!
продолжала она.
Азии.
в Индии провинциями, и не было у вас там разве пленных раджей и
данников-принцев, прикованных к вашей колеснице?
время была там с отцом. Жилось нам чудно, мы были одни на целом свете! Но
вокруг не было никакого общества, а для меня это самое важное. Никаких
картин, никаких книг, разве что самые скверные.
картину?
воскликнула она.
потрудиться.
простительная ирония, которой девушка, однако, не почувствовала и приняла
все за чистую монету.
ответила она совершенно серьезно. - Он рассказывает о ней столько всего
интересного. Послушаешь его, так действительно хочется что-то делать.
ощущая в эту минуту и смысл сказанного, и чувство, которое ею владело,
равно как и то, как воодушевляюще звучал этот призыв в устах Сент-Джорджа.
рада послушать вас обоих вместе, - воскликнула девушка.
собственный взгляд на вещи. Я склоняюсь перед ним.
кажутся мне ужасно плохими.
Оверт.
видеть. Он сказал, что ни во что их не ставит. Он мне такие удивительные
вещи рассказывал - он такой интересный.
они говорили, был вынужден сделать столь откровенное признание и унизил
себя, сделав его невесть кому: ведь, как ни прелестна мисс Фэнкорт,
все-таки это совсем еще юная девушка, которую он повстречал случайно в
гостях. Но именно таким было в известной мере и его собственное чувство,
которое он только что высказал; он готов был простить своему старшему
собрату все его погрешности не потому, что не дал себе труда углубиться в
его романы, но как раз потому, что он в них внимательно вчитался. Его
благоговение перед ним наполовину состояло из нежного чувства, которое он
испытывал к тем наскоро наложенным штрихам, к которым - он был в этом
уверен - сам писатель относился наедине с собою крайне сурово и за
которыми скрывалась некая трагическая тайна его личности. У него должны
были быть свои основания для этой психологии a fleur de peau [здесь:
поверхностного отношения к жизни (фр.)] - и основания эти могли быть
жестоки; и от этого он только становился еще дороже для тех, кто его
любил.
но... я люблю его, - решительно сказал Оверт. - И то, что я в первый раз в
жизни его вижу, для меня большое событие.
рада вас познакомить!
до чего же странно, что вы до сих пор еще не знакомы.
было в Англии, за последние годы я несколько раз уезжал.
лучшие куски написаны за границей, и притом в самых печальных местах.
легче. Но легче ей не становилось нигде. Мы ездили на эту мерзкую Ривьеру
(я ее ненавижу!), в Верхние Альпы, в Алжир и очень далеко - это была
отвратительная поездка - в Колорадо.
когда-нибудь о вашей матери, - добавила она.