удастся уйти без отпечатков его зубов на горле. Затем я невзначай
осведомился у Айки, разбирается ли он в ружьях. А когда он ответил: "О да,
сэр, я уж сумею узнать хорошее ружье, если увижу его", - я предложил ему
зайти в дом и поглядеть на мое.
двустволку, которую я купил в Нью-Йорке несколько лет назад. - Уж это точно.
руку, - если во всех этих историях про призраки есть хоть крупица правды, то
величайшая услуга, какую только я могу оказать тебе - это стрелять по той
фигуре. И клянусь тебе Небом и Землей, я выстрелю из того самого ружья, что
ты видел.
поспешностью, осушив перед этим стакан ликера. Я поделился с ним своим
секретом отчасти потому, что так и не забыл, как преловко запустил он шапку
в колокол, а отчасти потому, что как-то ночью после того, как колокол
очередной раз неожиданно прозвенел, заметил неподалеку от него что-то,
весьма смахивающее меховую шапку; и потому еще, что, по моим наблюдениям,
каждый раз, как он навещал нас вечерком, чтобы успокоить прислугу, мы
переживали самые привиденческие времена. Не будем же слишком несправедливы к
Айки. Он боялся этого дома и верил, что там водятся привидения - и все же
развлекался, подделываясь под них, при каждом удобном случае. С Чудачкой
была ровно такая же история. Она постоянно пребывала в состоянии самого
неподдельного ужаса, и все же охотно врала самым чудовищным образом и
выдумывала большую часть всех тревог, которые поднимала, давала многие из
непонятных звуков, что мы слышали. Я приглядывал за этой парочкой, и знаю
это наверняка. Мне вовсе ни к чему объяснять здесь это нелепое состояние
мыслей; скажу лишь, что оно хорошо знакомо любому умному человеку, который
имеет медицинскую, судебную или иную практику, связанную с наблюдением за
человеческой природой и что оно столь же общеизвестно и распространено, как
и любое другое, известное наблюдателям; и что в любом случае, подобном
нашему, именно его надлежит заподозрить в первую очередь, а заподозрив,
искать тому подтверждения.
вместе, это вытянули жребии, кому в какой спальне спать. Потом, исследовав
весь дом, мы распределили всевозможные домашние обязанности, как будто всей
компанией съехались на вечринку, прогулку на яхте или охоту или потерпели
кораблекрушение. Затем я перечислил все слухи, что ходили про даму в плаще,
сову и мастера Б., равно как и прочие, еще более неопределенные, что успели
расползтись за время нашего пребывания и относили какому-то смехотворному
старому призраку женского пола, который бродил вверх-вниз, волоча за собой
призрак круглого стола, а еще про некоего неуловимого осла, которого никто
не мог поймать. Сдается мне, будто все эти домыслы наша прислуга умудрялась
каким-то болезненным образом внушать друг другу, не обмениваясь ни единым
словом. Затем мы торжественно призвали друг друга в свидетели, что собрались
здесь не для того, дабы обманывать или обманываться - мы считали, что оба
эти состояния суть одно и то же - и что с полнейшей ответственностью будем
абсолютно честны друг с другом и будем неуклонно следовать истине. Мы
договорились, что любой из нас, кто услышит вдруг ночью необычные звуки и
захочет проследить их, постучит в мою дверь; и наконец, что в Двенадцатую
Ночь, последнюю ночь Святого Рождества каждый отдельный опыт каждого из нас,
начиная с момента прибытия в дом с привидениями, будет вынесен на свет
всеобщего обозрения ради общего блага, а до той поры мы будем хранить его
каждый про себя, если только что-либо непредвиденное не заставит нас
нарушить молчание.
поскорее отделаться от нас с сестрой - были мы двое. По жребию моей сестре
досталась ее прежняя комната, а я вытянул мастера Б. Далее, с нами был наш
кузен Джон Гершелл, названный так в честь великого астронома, про которого я
считаю, что не рождался еще на свет человек, лучше него управлявшийся с
телескопом. С ним приехала его жена: очаровательное создание, на котором он
женился прошлой весной. Я подумал (учитывая обстоятельства), что несколько
опрометчиво было брать ее с собой, потому что кто знает, что может натворить
ложная тревога в такое время - но решил все же, что ему лучше судить о своих
делах, а от себя готов прибавить, что, будь она моей женой, я бы ни за что
не расстался с таким прелестным и ясным личиком. Им досталась Комната с
Часами. Альфред Старлинг, мой исключительно милый молодой друг двадцати
восьми лет отроду, вытянул Двойную Комнату, которую прежде занимал я. Своим
названием она была обязана тому, что в ней находилась еще и гардеробная с
двумя огромными нелепыми окнами, которые, сколько я не подбивал под них
клинья, не переставали дребезжать ни при какой погоде, вне зависимости от
ветра. Альфред - чрезвычайно приятный юноша, он изо всех сил претендует на
звание "гуляки" (еще один синоним "бездельника", насколько я понимаю это
слово), но слишком умен и деятелен для всей этой чепухи и, безусловно, мог
бы уже немало преуспеть на жизненном поприще, когда бы отец его не имел
неосторожности оставить ему независимый капиталец в две сотни в год, в силу
чего единственным его занятием является проживать шесть сотен. Тем не менее,
я все же еще надеюсь, что банк его может лопнуть или же сам он может
ввязаться в какую-нибудь сомнительную спекуляцию из тех, что обещают
принести двести процентов прибыли, - я убежден, что если бы только ему
удалось прогореть, судьба его, считай, у него в кармане. Белинда Бейтс,
закадычная подруга моей сестры, в высшей степени умная, приветливая и
славная девушка, получила Комнату с Картинами. Белинда имеет несомненный дар
к поэзии наряду с настоящими деловыми качествами, а вдобавок еще и
"подвинута" (пользуясь выражением Альфреда) на Призвании Женщины, Правах
Женщины, Обидах Женщины и всем прочем, чем Женщина с большой буквы
незаслуженно обделена или же, напротив, от чего бы хотела избавиться.
вознаградят вас за это, - шепнул я ей в первый же вечер, расставаясь с ней у
двери Комнаты с Картинами, - только смотрите, не переусердствуйте. И при
всем почтении к несомненной необходимости даровать Женщине больше радостей
жизни, нежели покуда даровала ей наша цивилизация, не набрасывайтесь на зло-
получных мужчин - хотя, быть может, на первый взгляд все они до единого и
кажутся жестокими угнетателями вашего пола, но, Белинда, поверьте мне, что
они иногда тратят все свои сбережения среди жен, дочерей, сестер, матушек,
тетушек и бабушек и что пьеса жизни на самом-то деле называется отнюдь не
"Красная Шапочка и Серый Волк".
и у нас осталось только три свободных спальни - Угловая Комната, Буфетная
Комната и Садовая Комната. Мой стат рый друг, Джек Гувернер, как он
выражается, "подвесил койку" в Угловой Комнате. Я всегда считал Джека одним
из лучших моряков в мире. Он уже сед, но все же не менее красив, чем
четверть века тому назад - нет, даже, пожалуй, стал еще красивее. Это
жизнерадостный крепко сбитый и широкоплечий здоровяк с открытой улыбкой,
сверкающими черными глазами и черными, как смоль, бровями. Я помню их в
обрамлении столь же черных волос и должен сказать, что под серебристой
сединой они смотрятся еще лучше. Наш Джек, он побывал повсюду, где
развевается по ветру его знаменитый тезка, и даже в далях Средиземноморья и
по ту сторону Атлантики мне доводилось встречать его старинных товарищей по
кораблям, которые при случайном упоминании его имени светлели и восклицали:
"Вы знакомы с Джеком Гувернером? Значит, вы знаете настоящего принца морей!"
Вот он какой! Вся его внешность столь безошибочно выдает в нем военного
моряка, что доведись вам повстречать его где-нибудь в эскимосском иглу в
одеянии из тюленьих шкур, у вас все равно осталась бы смутная уверенность,
что он был в полной морской амуниции.
все же так, что он женился на другой и увез ее с собой в Южную Америку, где
бедняжка умерла. Случилось это уже более десяти лет тому назад. Он привез с
собой в дом с привидениями небольшой мешок солонины, потому что пребывает в
неколебимом убеждении, будто солонина, которую он не сам выбирал, просто
тухлятина. Каждый раз, как он навещает Лондон, он не забывает прихватить ее
с собой. Также он вызвался привезти с собой некого "Ната Бивера", старинного
своего приятеля, капитана торгового судна. Мистер Бивер, с его деревянным
выражением лица и деревянной же фигурой, с виду совершенный чурбан, оказался
весьма неглупым человеком с необъятным опытом мореплавании и обширными
практическими знаниями. Временами на него нападала вдруг странная
нервозность - по-видимому, результат какой-то старой болезни, но она редко
длилась подолгу. Ему досталась Буфетная Комната, а в следующей разместился
мистер Андери, мой друг и поверенный, который приехал в качестве любителя
"посмотреть, в чем тут дело" и который играет в вист лучше всего
Адвокатского Списка в красном сафьяновом переплете.
счастливейшими и для моих друзей. Джек Гувернер, человек недюжинных
талантов, стал шеф-поваром и готовил нам блюда, лучше которых мне пробовать
еще не доводилось, включая и бесподобные карри. Сестра моя была кондитером.
Мы со Стерлингом исполняли роль Кухонных Мальчиков на побегушках, а при
особых случаях шеф-повар "привлекал" мистера Бивера. У нас хватало работы и
помимо домашнего хозяйства, но в доме ничто не находилось в небрежении, а
между нами не было никаких ссор и размолвок и наши совместные вечера
протекали столь приятно, что у нас имелась по крайней мере одна причина не
торопиться расходиться по постелям.
мне постучался Джек Гувернер с диковинной корабельной лампой в руках,
похожей на жабры какого-то глубоководного морского чудовища, и уведомил
меня, что "собирается подняться на главный клотик" и снять флюгер. Ночь
выдалась ненастная, и я воспротивился, но Джек обратил мое внимание на то,
что скрип флюгера напоминает жалобный плач и, если его не убрать, может