принесла из кухни дымящуюся яичницу с ветчиной и, поставив ее перед своим
папашей, примостилась на низенькой скамеечке у его ног, так что ее глаза
приходились вровень с чайным столом.
будто младшая мисс Пексниф была так юна, что ей в силу необходимости
приходилось сидеть на скамеечке - оттого, что у нее были коротенькие ножки.
Мисс Пексниф сидела на скамеечке потому, что была простодушна и невинна в
высшей степени, в самой высшей. Мисс Пексниф сидела на скамеечке оттого, что
она была вся резвость и девическая живость, оттого, что она была и
шаловлива, и своевольна, и игрива, как котенок. Она была самое лукавое и в
то же время самое бесхитростное существо, какое только можно себе
представить, - вот что такое была младшая мисс Пексниф. В этом и заключалась
ее прелесть. Она была слишком невинна и проста, слишком полна чисто детской
живости, чтобы носить гребенки в волосах, или зачесывать их кверху, или
завивать их, или заплетать в косы. Она носила волосы распущенными, так что
кудри падали ей на плечи, располагаясь рядами, и этих рядов было столько,
что на самый верх приходилась всего одна кудряшка. Фигурка у нее была
полненькая и очень женственная, и тем не менее иногда - не каждый день,
конечно, - она надевала детский фартучек, и до чего это ей шло! Да,
действительно эта младшая мисс Пексниф была "прелестное созданье" (как
справедливо выразился некий молодои джентльмен в "Поэтическом уголке" одной
провинциальной газеты).
возвышенными чувствами и возвышенной речью, а потому он окрестил ее Мерси.
Сострадание! Ах, какое прелестное имя для такого непорочного существа, каким
была младшая мисс Пексниф! Ее сестру Звали Чарити. Чудесно, просто чудесно!
Мерси и Чарити! Сострадание и Милосердие! И Чарити, с ее трезвым умом и
тихим, кротким, отнюдь не сварливым характером, тоже была окрещена удачно и
не менее удачно оттеняла и дополняла свою младшую сестру! Как приятно было
смотреть на них обеих, настолько несхожих между собой, видеть, как они любят
и понимают друг дружку, как преданы друг дружке и совершенно не могут
обойтись одна без другой, и как одна дополняет и исправляет другую, служа,
так сказать, противоядием. Каждая из девиц, несмотря на взаимную любовь и
восхищение, вела коммерцию на свой собственный страх и риск и на совершенно
иных основаниях, нежели ее сестрица, объявляя, что не имеет ничего общего с
конкурирующей фирмой, а если качество товаров в соседней лавочке вас не
удовлетворит, почтительнейше просим осчастливить нас своим посещением! И
весь очаровательный прейскурант увенчивало то обстоятельство, что оба
прелестных создания ничего этого совершенно не подозревали. Не имели об этом
ни малейшего понятия. Им это и в голову не приходило, даже и во сне не
снилось, точно так же, как и мистеру Пекснифу. Сама природа позаботилась о
том, чтобы они оттеняли друг друга, а девицы Пексниф были тут совершенно ни
при чем.
добродетельный. Вот именно. Быть может, никогда еще не было на свете
человека более добродетельного, чем мистер Пексниф, особенно на словах и в
переписке. Один бесхитростный почитатель как-то выразился про мистера
Пекснифа, что это целый клад добродетелей, в некотором роде Фортунатова сума
*. В этом отношении он был похож на сказочную принцессу, у которой сыпались
изо рта настоящие бриллианты, с той только разницей, что у него это были
прекрасно отшлифованные, ослепительного блеска стекляшки. Это был человек
самого примерного поведения, набитый правилами добродетели не хуже любой
прописи. Некоторые знакомые сравнивали его с придорожным столбом, который
только показывает всем дорогу, а сам никуда не идет, - но это были враги,
так сказать, тень, бегущая от света, вот и все. Даже его шея выглядела
добродетельной. Эта шея была у всех на виду. Заглядывая за низенькую ограду
белого галстука (узел которого оставался тайной для публики, ибо мистер
Пексниф завязывал его сзади), вы видели светлую долину, незатененную
бакенами и простиравшуюся между двумя высокими выступами воротничка. Эта шея
как будто говорила, предстательствуя за мистера Пекснифа: "Никакого обмана
тут нет, леди и джентльмены, здесь все исполнено мира и священного
спокойствия". То же говорили и волосы, слегка седеющие, со стальным отливом,
зачесанные со лба назад и торчащие либо прямо кверху, либо слегка нависающие
над глазами, так же как и тяжелые веки мистера Пекснифа. То же говорили и
его манеры, мягкие и вкрадчивые. Словом, даже его строгий черный костюм,
даже его вдовство, даже болтающийся на ленте двойной лорнет - все
устремлялось к одной и той же цели и громко вопияло: "Воззрите на
добродетельного мистера Пекснифа!"
мистеру Пекснифу) было начертано: "Пексниф, архитектор", к чему мистер
Пексниф на своих визитных карточках добавлял: "и землемер". В одном смысле,
и только в этом единственном, его можно было назвать землемером с довольно
обширным полем деятельности: перед его домом простиралась обширная полоса
земли, которую он мог измерять взглядом. Насчет его архитектурных занятий не
было известно ничего определенного, кроме того, что он никогда ничего не
проектировал и не строил; но вообще подразумевалось, что глубина его
познаний в этой области поистине неизмерима.
тому, что он держал учеников, ибо получение доходов, коим изредка
разнообразились, отдохновения ради, его более серьезные труды, строго
говоря, едва ли входит в обязанности архитектора. Все его таланты состояли в
том, что он умел расставлять сети родителям и опекунам и класть в карман
плату за обучение. Как только денежки за молодого человека бывали уплачены и
молодой человек переселялся в дом мистера Пекснифа, мистер Пексниф брал у
него взаймы чертежные инструменты (оправленные в серебро или представлявшие
ценность в другом отношении) и просил его с этой минуты считать себя своим
человеком в доме; затем, весьма лестно отозвавшись о его родителях или
опекунах, смотря по обстоятельствам, предоставлял ему полную свободу
действий в просторной комнате на третьем этаже, где, в обществе нескольких
чертежных досок, рейсшин, циркулей с весьма неподатливыми ножками и двух или
трех сверстников, он совершенствовался в науках года три, а то и больше,
соответственно условиям контракта, производя съемку содсберийского собора со
всех возможных точек Зрения, а также строя в воздухе множество замков,
парламентов и других общественных зданий. Быть может, нигде на земном шаре
не возводилось столько пышных построек этого рода, сколько здесь, под
присмотром мистера Пекснифа, и если бы хоть одна двадцатая доля тех церквей,
какие строились в этой самой комнате (с одной из девиц Пексниф в роли
невесты и юным архитектором в роли жениха), была действительно принята
парламентской комиссией, то по крайней мере в течение пяти столетий не
понадобилось бы больше строить церквей.
мистер Пексниф, покончив с едой и обводя взглядом стол, - даже в сливках,
сахаре, чае, хлебе, яичнице...
заключается своя мораль. Смотрите, как быстро они исчезают! Всякое
удовольствие преходяще. Даже еде мы не можем предаваться слишком долго. Если
мы пьем много чая - нам грозит водянка, если пьем много виски - мы пьяны.
Какая это утешительная мысль!
Пексниф.
человечество вообще, род человеческий, взятый в целом, а не кого-либо в
отдельности. Мораль не знает намеков на личности, душа моя. Даже вот такая
штука, - продолжал мистер Пекениф, приставив указательный палец левой руки к
макушке, залепленной оберточной бумагой, - хотя это только небольшая плешь
случайного происхождения, - напоминает нам, что мы всего-навсего... - он
хотел было сказать "черви", но, вспомнив, что черви не отличаются густотой
волос, закончил: - ...бренная плоть.
по-видимому без особого успеха, искал новой темы для поучения, - и это также
весьма утешительно. Мерси, дорогая моя, помешай в камине и выгреби золу.
уселась на скамеечку и, положив на отцовское колено руку, прильнула к ней
румяной щекой. Мисс Чарити придвинула стул поближе к огню, готовясь к
беседе, и устремила взор на отца.
которого он, безмолвно улыбаясь и покачивая головой, глядел в камин, - мне
опять посчастливилось достигнуть своей цели. У нас в доме в самом скором
времени появится новый жилец.
возможность соединить все преимущества наилучшего для архитектора
практического образования с семейным уютом и постоянным общением с лицами,
которые, как бы ни были ограничены их способности и скромна их сфера, тем не
менее вполне сознают свою моральную ответственность.
Точь-в-точь объявление!
свою дочку "певуньей", что у нее совсем не было голоса, но что мистер
Пексниф имел привычку ввертывать в разговор любое слово, какое только
попадалось на язык, не особенно заботясь о его значении, лишь бы оно было
звучно и хорошо закругляло фразу. И делал он это так уверенно и с таким
внушительным видом, что своим красноречием нередко ставил в тупик первейших
умников, так что те только глазами хлопали.
полагался на силу пустопорожних фраз и форм и что в этом заключалась
сущность его характера.