стати в самом выгодном свете". Тот же авторитетный ценитель находит, что
"экстерьер у нее безупречный", и, в частности, по поводу ее прически
отмечает, что она "самая выхоленная кобылица во всей конюшне".
преследуемая великосветской хроникой) приехала в Лондон из линкольнширской
усадьбы, чтобы провести дня три-четыре в своем городском доме, а затем
отбыть в Париж, где ее милость собирается прожить несколько недель; куда она
отправится потом, пока еще не ясно. А в городском ее доме в этот слякотный,
хмурый день появляется старосветский пожилой джентльмен, ходатай по делам, а
также поверенный при Верховном Канцлерском суде, имеющий честь быть
фамильным юрисконсультом Дедлоков, имя которых начертано на стольких
чугунных ящиках, стоящих в его конторе, как будто ныне здравствующий баронет
не человек, а монета, беспрерывно перелетающая по мановению фокусника из
одного ящика в другой. Через вестибюль, вверх по лестнице, по коридорам, по
комнатам, столь праздничным во время лондонского сезона * и столь унылым
остальное время года - страна чудес для посетителей, но пустыня для
обитателей, - Меркурий в пудреном парике * провожает пожилого джентльмена к
миледи.
очень богат, ибо нажил большое состояние на заключении брачных договоров и
составлении завещаний для членов аристократических семейств. Окруженный
таинственным ореолом хранителя семейных тайн, он, как всем известно, владеет
ими, не открывая их никому. Мавзолеи аристократии, век за веком врастающие в
землю на уединенных прогалинах парков, среди молодой поросли и папоротника,
хранят, быть может, меньше аристократических тайн, чем грудь мистера
Талкингхорна, запертые в которой эти тайны бродят вместе с ним по белу
свету. Он, что называется, "человек старой школы", - в этом образном
выражении речь идет о школе, которая, кажется, никогда не была молодой, - и
носит короткие штаны, стянутые лентами у колен, и гетры или чулки. Его
черный костюм и черные чулки, все равно шелковые они или шерстяные, имеют
одну отличительную особенность: они всегда тусклы. Как и он сам, платье его
не бросается в глаза, застегнуто наглухо и не меняет своего оттенка даже при
ярком свете. Он ни с кем никогда не разговаривает - разве только, если с ним
советуются по юридическим вопросам. Иногда можно увидеть, как он, молча, но
чувствуя себя как дома, сидит в каком-нибудь крупном поместье на углу
обеденного стола или стоит у дверей гостиной, о которой красноречиво
повествует великосветская хроника; здесь он знаком со всеми, и половина
английской знати, проходя мимо, останавливается, чтобы сказать ему: "Как
поживаете, мистер Талкингхорн?" Он без улыбки принимает эти приветствия и
хоронит их в себе вместе со всем, что ему известно.
Мистер Талкингхорн как будто сознает, что принадлежит Дедлокам по праву
давности, а это всегда приятно сэру Лестеру; он принимает это как некую
дань. Ему нравится костюм мистера Талкингхорна: подобный костюм тоже в
некотором роде - дань. Он безукоризненно приличен, но все-таки чем-то
смахивает на ливрею. Он облекает, если можно так выразиться, хранителя
юридических тайн, дворецкого, ведающего юридическим погребом Дедлоков.
быть, и нет; но следует отметить одну замечательную особенность,
свойственную миледи Дедлок, как дочери своего класса, как одной из
предводительниц и представительниц своего мирка: смотрясь в зеркало,
созданное ее воображением, она видит себя каким-то непостижимым существом,
совершенно недоступным для понимания простых смертных, и в этом зеркале она
действительно выглядит так. Однако любая тусклая планетка, вращающаяся
вокруг нее, начиная с ее собственной горничной и кончая директором
Итальянской оперы *, знает ее слабости, предрассудки, причуды,
аристократическое высокомерие, капризы и кормится тем, что подсчитывает и
измеряет ее душевные качества с такой же точностью и так же тщательно, как
портниха снимает мерку с ее талии.
обычай, нового певца, новую танцовщицу, новое драгоценное украшение, нового
карлика или великана, новую часовню - что-нибудь новое, все равно что. Этим
займутся угодливые люди самых различных профессий, которые, по глубокому
убеждению миледи Дедлок, способны лишь на преклонение перед ее особой, но в
действительности могут научить вас командовать ею, как ребенком, - люди,
которые всю свою жизнь только и делают, что нянчатся с ней, смиренно
притворяясь, будто следуют за нею с величайшим подобострастием, на самом же
деле ведут ее и всю ее свиту на поводу и, зацепив одного, непременно зацепят
и уведут всех, куда хотят, как Лемюэль Гулливер увел грозный флот
величественной Лилипутии *.
и Спаркл, подразумевая под "нашими" леди Дедлок и ей подобных, - вы должны
помнить, что имеете дело не с широкой публикой; вы должны поразить их в
самое уязвимое место, а их самое уязвимое место - вот это.
галантерейщики Шийн и Глосс своим знакомым фабрикантам, - вы должны
обратиться к нам, потому что мы умеем привлекать светскую клиентуру и можем
создать моду на ваш товар.
клиентов, сэр, - говорит книгопродавец мистер Следдери, - если вы желаете
ввести этого карлика или этого великана в дома моих высокопоставленных
клиентов, сэр, если вы желаете обеспечить успех этому спектаклю у моих
высокопоставленных клиентов, сэр, осмелюсь посоветовать вам поручить это
дело мне, ибо я имею обыкновение изучать тех, кто задает тон в среде моих
высокопоставленных клиентов, сэр, и, скажу не хвастаясь, могу обвести их
вокруг пальца.
преувеличивает.
Дедлоков; но скорей всего знает.
ли, мистер Талкингхорн? - спрашивает сэр Лестер, протягивая ему руку.
всегда, неторопливо кланяясь миледи, которая сидит на диване у камина и,
держа перед собой ручной экран, защищает им лицо от огня.
говорит миледи с таким же скучающим видом, какой был у нее в линкольнширской
усадьбе.
отзывается мистер Талкингхорн.
денег стоят уйму, зато соответствуют британскому духу и конституции. Правда,
сэр Лестер не очень заинтересован в тяжбе "Джарндисы против Джарндисов",
хотя, кроме участия в ней - и, значит, надежды на наследство, - миледи не
принесла ему никакого приданого, и он только смутно ощущает, как нелепейшую
случайность, что его фамилия - фамилия Дедлок - встречается лишь в бумагах,
приобщенных к какой-то тяжбе, тогда как должна бы стоять в ее заголовке. Но,
по его мнению, Канцлерский суд, даже если он порой несколько замедляет
правосудие и слегка путается, все-таки есть нечто, изобретенное - вкупе со
многими другими "нечто" - совершенным человеческим разумом для закрепления
навечно всего на свете. Вообще он твердо убежден, что санкционировать своей
моральной поддержкой жалобы на этот суд, все равно что подстрекать
какого-нибудь простолюдина поднять где-нибудь восстание... по примеру Уота
Тайлера *.
коротких, - начинает мистер Талкингхорн, - и ввиду того, что у меня есть
прескверный обычай докладывать моим клиентам, - с их разрешения, - обо всех
новых обстоятельствах их судебного дела, - осторожный мистер Талкингхорн
предпочитает не брать на себя лишней ответственности, - и далее, поскольку
вы, как мне известно, собираетесь в Париж, я принес с собой эти показания.
хроника жадно интересуется только его супругой.)
великолепный позолоченный столик, у которого сидит миледи, и, надев очки,
начинает читать при свете лампы, прикрытой абажуром:
судейскую тарабарщину".
несколько строк, продолжает читать. Миледи с небрежным и презрительным видом
перестает слушать. Сэр Лестер, покоясь в огромном кресле, смотрит на пламя
камина и, кажется, величественно одобряет перегруженное бесчисленными
повторами судейское многословие, видимо почитая его одним из оплотов нации.
Там, где сидит миледи, становится жарко, а ручной экран, хоть и драгоценный,
слишком мал; он красив, но бесполезен. Пересев на другое место, миледи
замечает бумаги на столе... присматривается к ним... присматривается
внимательней... и вдруг спрашивает:
необычным для нее тоном.
- спрашивает она, снова приняв небрежный вид, и, обмахиваясь ручным экраном,
пристально смотрит мистеру Талкингхорну в лицо.
бумаги. - Вероятно, этот почерк приобрел писарской характер уже после того,
как установился. А почему вы спрашиваете?
продолжайте, пожалуйста, продолжайте!
Свержин Владимир
Маккэфри Энн
Прозоров Александр
Круз Андрей
Орлов Алекс
Андреев Николай