желания слишком мало для этого. И все же, сам не знаю почему, я предложил
Беюкши ехать дальше.
это ничего не стоит.
Захочет работать -- останется, человеком сделаем.
свернули с шоссе влево и поехали проселочной дорогой, придерживаясь южного
направления.
парень гнул шею, доставал зубами рукав рубашки и рвал его. На мои вопросы
отвечал враждебным молчанием.
без неприязненности, что-то необъяснимо привлекательное почудилось мне и в
округлом лице, обожженном солнцем, и в темно-серых, скорее вдумчивых, чем
злобных, глазах, прятавшихся под пушистыми бровями. Плотно сжатые губы и
прямо срезанный подбородок свидетельствовали о волевом характере парня.
рана, ужасная по размерам, была запущена до крайности. Я не спросил, кто
стрелял в него и где он получил эту рану. И вообще решил не проявлять
любопытства к его жизни, будто она совсем не интересовала меня.
опаленная июльским солнцем. Ни деревца, ни тени.
скотом в горы, и от этого равнина казалась пустынной.
почти не разговаривал. Жил под бричкой с Казбеком -- злым и ворчливым
кобелем. Спал па голой земле, прикрывшись лохмотьями. По всему было видно,
что он не собирался расставаться с жизнью беспризорника и надеялся уйти от
нас, как только заживет рана.
костыли, и он разгуливал между палатками или выходил на курган, под которым
стоял лагерь, и подолгу смотрел на север. О чем думал парнишка, всматриваясь
в мглистую степную даль? Он напоминал мне раненую птицу, отставшую от своей
стаи во время перелета. Возвратившись с кургана, он обычно ложился к Казбеку
и долго оставался грустным.
калекой. Он ничего не ответил. Со мною в палатке жил техник Шалико
Цхомелидзе.
была исписана рубцами давно заживших ран. Но мы ни единым словом не выдали
своего любопытства, хотя очень хотели узнать, что это за шрамы. Утром
товарищи сделали балаган, и беспризорник переселился туда вместе с Казбеком.
звали Трофимом. У юноши зарождалось ко мне доверие, очень пугливое и,
вероятно, бессознательное. Я же, оставаясь внешне безразличным к его прежней
жизни, осторожно, шаг за шагом, входил в его внутренний мир. Хотелось
сблизиться с этим огрубевшим парнем, зажечь в нем искорку любви к труду. Но
это оказалось очень сложным даже для нашего дружного коллектива.
нем тоску по преступному миру. Вспомнилось, как в его возрасте мне страшно
хотелось иметь ружье, как я завидовал своим старшим товарищам, уже бегавшим
по воскресеньям на охоту. Я тогда считал за счастье, если они брали меня с
собой хотя бы в роли гончей. Может быть, и в натуре Трофима таится охотничья
страсть?
беспризорника зарядил патроны и выстрелил в цель.
что парень мог идти без костылей.
направились к арыку. Шли рядом. Я наблюдал за Трофимом. Парень будто забыл
про больную ногу, шагал по-мужски твердой поступью, в глазах нескрытый
восторг, но уста упрямо хранили молчание.
вдоль арыка. Я взял у беспризорника ружье, зарядил его, отмерил тридцать
шагов и повесил бумажку.
прижимай ложе к плечу. Теперь целься и нажимай спуск.
Трофим, поняв, что промазал, смутился.
целься не торопясь. Ружье нужно держать так, чтобы прицельной рамки не было
видно, а только мушку, ты и наводи ее на бумагу.
мрачное лицо слегка оживилось.
достану!
он легкими прыжками стал улепетывать от нас через лужайку. Я выстрелил.
Косой в прыжке перевернулся через голову, упал, но справился и бросился к
арыку. А следом за ним мчался Трофим. В азарте он прыгал через кусты,
метался, как гончая за раненым зайцем, падал и все же поймал. Подняв добычу,
беспризорник побежал ко мне.
кто-то невидимой рукой смахнул с его лица радость. Он дико покосился на
меня. В сжатых губах, в раздутых учащенным дыханием ноздрях снова сквозила
непримиримость. Я ничего не сказал, поднял зайца, и мы направились в лагерь.
Трофим, прихрамывая, шел за мною. Иногда, оглядываясь, я ловил на себе его
взгляд.
Трофима зажила. Иногда, скучая, он собирал топливо по степи, носил из арыка
воду, но к нашим работам не проявлял сколько-нибудь заметного любопытства.
криком ворвался техник Амбарцумянц.
вместе с цепочкой, и пока я вытирал лицо, цепочка оказалась на земле, а часы
исчезли.
решиться на такую кражу, заранее зная, что именно его обвинят в ней?
отъедут, задержите подводу и обыщите его.
беззаботно отщипывая кусочки хлеба и бросая их Казбеку. Тот, неуклюже
подпрыгивая, ловил их на лету, и Трофим громко смеялся. В таком веселом
настроении я его видел впервые. "Не поторопился ли я с решением? --
мелькнуло в голове. -- А вдруг не он?" Мне стало неловко при одной мысли,
что мы могли ошибиться. Нет, я наверное знал, что часы украдены именно им,
что смеется он не над Казбеком, а над нашей доверчивостью. И все же, как ни
странно, желание разгадать этого человека, помочь ему стало еще сильнее. Я
вернул Амбарцумянца и отменил распоряжение.
стоянке. Не бросит же он их здесь, -- сказал я.
шагали верблюды, за ними ехал Беюкши на бричке, а затем шли и мы вперемежку
с завьюченными ишаками. Где-то позади плелся Трофим с Казбеком.
пропал бумажник с деньгами на следующий день были выкрадены еще одни часы.
Все это делалось с такой ловкостью, что никто из пострадавших не мог сказать
когда и при каких обстоятельствах случилась пропажа.
по душам. Я уже привязался к нему и был уверен, что в этом чумазом
беспризорнике живет смелый, сильный человек, и, возможно, бессознательно
искал оправдания его поступкам.
головой и без смущения взглянул на меня ясными глазами.
вещи, возьмите их у себя в изголовье, под спальным мешком. Я должен
тренироваться, а то загрубеют пальцы, и я не смогу... Это моя профессия. --
Он шагнул вперед и, вытянув худую руку, показал мне свои тонкие пальцы. -- Я
кольцом резал шелковую ткань на людях, не задевая тела, а теперь с трудом
вытаскиваю карманные часы. Мне нужно вернуться к своим. Тут мне делать
нечего. Да они и не простят мне... В палатке собрался почти весь наш отряд.