столовый прибор. Сверкало лезвие, шелестела скатерть, а он никак не мог
оторвать взгляд от тоненькой ручки ножа, зажатого между двумя еще более
тонкими пальцами девушки. Взгляд его остекленел - с ним такое бывало
всегда, лишь только он начинал глядеть в одну точку. Что с тобой? - Бербель
положила нож и испуганно откинулась на спинку стула. Он встал, подошел к
выключателю и погасил верхний свет. Тени от посуды замысловато наклонились
над скатертью. Девушка взяла со стола квадратный графин и долила свой бокал
до краев. Она держала бокал двумя руками, медленно потягивая вино, тень
размышления отражалась у нее на лице. Бербель подняла глаза, и Герберт
увидел, что они у нее изумрудные, а ресницы длинные-длинные, и он
представил, что кусочки изумруда закутаны в черный полупрозрачный шелк.
Герберт поднялся из-за стола, обошел его и остановился рядом с девушкой. Он
стоял рядом с ее стулом, как соляной столп из старинных сказок. Полутьма
создавала ощущение завораживающей безвременности. Проемы окон за его спиною
были окутаны ночью. Мелкие летние бабочки летали под колпаком торшера.
Ощущение вечности пронзило два этих юных существа, уже глядящих на
окружающий мир слегка прищуренными глазами. Можно я тебя поцелую, - еле
слышно попросил мальчик. Можно, - еле слышно ответила девочка. Герберт
нагнулся над ней, но в последний момент поскользнулся на кусочке пищи, и
поцелуй не получился. Он поцеловал ее так, как можно поцеловать стену. Вот
черт, - выругался он; под его ногами лежала раздавленная горошина -
виновница его первой любовной неудачи. Взгляд у Бербель был внимательный и
совсем не влюбленный, а ему хотелось, чтобы она смотрела на него с
восторгом обожания, но в глазах ее не было теплоты и проникновенности.
Какая теплота, какая нежность, ей дарят корзины цветов и, может быть,
взрослые люди дерутся из-за нее на дуэли, а тебе она приносит безопасную
бритву, словно в насмешку над возрастом.
под знаком Льва и унаследовала смелость, свойственную этому знаку. После
такого неловкого поцелуя она решила исправить его ошибку: она положила ему
на плечи нежные свои руки и со всей смелостью поцеловала его прямо в губы.
Герберт почувствовал незнакомый привкус ланолина. Она села и посмотрела на
него снизу вверх, и ей показалось, что он вот-вот упадет, тогда она снова
встала и прижалась к нему, она почувствовала теплую дрожь, наводящую на
мысль о какой-то другой, более грандиозной близости, с которой она еще не
знакома. Но тут и Герберт очнулся: он словно стряхнул с себя пыль,
налетевшую на него со всего дня рождения. Неожиданно для себя он стал очень
смелым - он схватил Бербель и стал ее целовать, куда попало: в лоб, в щеки,
в нос, в губы - это был целый вихрь поцелуев. Бербель, ошеломленная таким
поворотом событий, смотрела на него широко открытыми глазами, в которых
перекатывались маленькие изумруды, формируя голубовато-зеленый фон зрачка.
Уже поздно, мне пора, - сказала она, отстраняясь от мальчика. Она подошла к
креслу и сняла со спинки малиновую сумочку, усыпанную синими точками.
Герберт и Бербель вышли через парадную дверь. Они прошли палисадник и по
каменной лесенке вышли в маленький и кривой переулок. Кое-где в домах еще
светились желтым, красным и синим занавешенные окна.
конце улицы, на повороте, горел один-единственный фонарь, он горел,
наклонившись над мостовой, и Герберт загадал, что, когда они спустятся к
этому фонарю, то хотя бы постоят рядом. Желто-белый свет так красиво
ложился на мостовую. Итак, день рождения миновал, - думал он, поддерживая
девушку под локоть. Вдалеке послышались голоса, показались люди - их было
человек двадцать: двое катили перед собой тележку, чем-то нагруженную; это
были штурмовики, одеты они были в коричневые рубахи с узкими черными
галстуками, кожаные или вельветовые штанишки и гольфы; средний их возраст
не превышал шестнадцати лет. Впереди процессии шел молодой мужчина лет
двадцати пяти, на рукаве у него была повязка со свастикой черной в белом
кружке. Герберт и Бербель отступили на тротуар. Прыщавое лицо предводителя
было совсем рядом, луна и звезды освещали его сверху, снизу оно слегка
подсвечивалось двумя карманными фонариками, которые несли юные штурмовики.
Качающийся свет этих маленьких фар произвольно раздвигал уличную темноту. У
предводителя был длинный и острый нос, на кончике которого находились очки
в металлической оправе. Он вопросительно посмотрел на двоих прохожих и
повернулся лицом к тележке, и как крыльями взмахнул двумя своими тонкими
руками в коричневой рубашке. Штурмовики везли тележку, заваленную книгами.
Луч, скользнувший по ним, высветил один корешок. На корешке крупной готикой
было написано: "Томас Манн". А Герберт, еще только создающий мнение о себе,
подумал: Сколько же я еще не знаю, как много еще предстоит узнать прежде,
чем я начну до конца осознавать себя в этом мире. Какие еще Манны и
Вейнингеры встретятся у него на пути.
какого-то фюрера. Но ни Бербель, ни Герберт еще ничего об этом не знали. Он
остановил девушку у фонаря. Под фонарем Герберту было легко романтизировать
собственное возвышенное настроение. Он попытался обнять ее, но она
отстранилась. Знаешь, я кое-что хочу сказать тебе. Что? А ты нагнись.
выпрямилась, как бы зрительно стараясь рассмотреть эффект, произведенный ее
же словами. Фраза эта со свистом пронеслась мимо него и растаяла где-то во
тьме. И хотя она была сказана еле слышно, тем не менее Герберт ощутил всю
ее будто бы материализовавшуюся значимость.
на него так, как смотрит генерал на провинившегося солдата.
например, если ты пойдешь в политическую полицию и скажешь, что вот тот -
еврей, а тот - американский шпион, то ими могут заняться, и вовсе не
обязательно им быть евреем или шпионом, достаточно того, что кто-то так
считает, а этого вполне может хватить, чтобы человека затравили или даже
убили.
кого-то убить? Хотя я не знаю, может, все так и есть, может, ты в этом
разбираешься лучше меня, только вот не верится, что можно просто так
кого-то убить.
Это ты сама так думаешь, или об этом тебе сказал кто-то другой?
надулась и тряхнула волосами - лицо у нее было нервным - посмотрев на свет,
она сощурила глаза так, что они стали похожими на щелки. Герберт тоже
сощурил глаза, и они у него тоже сделались похожими на щелки, сквозь эти
щелки он и увидел длинные и пристальные дуги света. Эти дуги составили в
голове его световой каркас, в который было заключено ее лицо с
развевающимися красными волосами. Она что- то говорила ему, губы ее
выразительно извивались. Но тут он совсем закрыл глаза, и светящийся каркас
исчез. Следующая улица, до которой они дошли, вся сплошь была залита ярким
электричеством, и ему показалось, что они проходят сквозь грандиозный
пожар. Окна в квартире Бербель были погашены, но он не стал проситься к ней
в гости, так как решил, что они и так провели вместе много времени. Когда
он возвращался, ему попалось трое пьяных: они были одеты в черное, и один
из них протянул ему черный металлический значок-свастику с белыми
прожилками. Когда пьяные ушли, он огляделся по сторонам и бросил значок в
клумбу.
влюбленности. Однажды утром его разбудил длинный звонок в парадную дверь, и
он резко откинул одеяло, так, что Вейнингер, лежащий сверху, упал на пол.
Упавший Вейнингер лишил его последних остатков сна. Он спустился вниз по
вздыхающей на каждом шагу лестнице и открыл дверь. Почтальон протянул ему
желтую кожаную книжку, в которой он расписался химическим карандашом.
Телеграмма была от отца, и звучала она следующим образом: Герберт, мне
очень плохо, приезжай. Тон ее был загадочным, а словарный запас -
ничтожным. Телеграмма произвела на Герберта сильное впечатление. Он еще
долго стоял перед закрытой дверью, сжимая в руке шершавый четырехугольник.
Бабушка стояла в дверях и смотрела на него стеклянными глазами. В отличии
от глаз Бербель, к которым Герберт всегда присматривался, и которые
находились в постоянном движении, у бабушки зрачок всегда оставался
неизменен: он не сужался и не расширялся, - взгляд ее существовал как бы
отдельно от тела.
замечаешь, что я тоже живая.
оставалось, что существование его движется вперед вопреки всякой логике, и
только одно обстоятельство радовало его: вызревание в нем самом какой-то
безусловной единицы искренности. Учти, сейчас сложно с отъездом, - сказала
бабушка, высунувшись из дверного проема.
отутюженном френче со свастикой вместо галстука и в скрипящих сапогах долго
рассматривал его.
Почему нет? - чиновник встал за спинкой стула и стал раскачиваться с пятки
на мысок, отчего Герберт решил, что его сейчас ударят в затылок или в
спину, и втянул голову в плечи, ожидая удара. Скрипящие шаги разминались у
Панов Вадим
Шилова Юлия
Березин Федор
Корнев Павел
Свержин Владимир
Конан-Дойль Артур