что предстояло ему в этом мире свершить. Никогда еще так сильно не
чувствовал истину слов, которые однажды, в детстве, сказал матери, когда
она спросила, хочет ли он быть священником:
- Хочу, но боюсь.
Однако мало-помалу на него снизошел покой вместе с влажной ночной
прохладой. Черные призраки отдалились, и спокойный, тихий сон принес
отдохновение. А запах сена все же доносился из мешка и припоминались ему
сельские труды и ощущение стекающих по спине капель пота. И снова
возвышенный и нежный образ матери принес ему во сне душевный мир перед
великим предприятием и грозящей ему великой опасностью.
3
Тем временем Казюк, шумно ступая, спустился по лестнице и, погасив
свечку, вернулся по знакомому до мелочей переходу в гостевую горницу.
Оглядев всех, кто там был, он с блуждающей, еле заметной усмешкой присел к
столу, за которым сидели хозяева и гости. Пани Юзефа усмехнулась ему в
ответ и спросила:
- Ну что, Казюк, проводил бедненького?
Казюк утвердительно кивнул.
- Он лег спать.
- А водку все же выпил, - сказал Володкович, стукнув черным крючковатым
пальцем по столу. - Не такой уж, видно, он воздержный.
Истопник засмеялся.
Володкович, изрядно навеселе, подтолкнул ксендзова парубка, который,
чавкая, жевал огромные куски колбасы.
- Ну-ка, скажи ты, - вскричал он, - ты их все время видишь там, в их
монастыре, воздержные они или нет?
- Воздержные, воздержные, - давясь колбасой, произнес возница, - только
гроша за душой у них нет.
- Бедные?
- Ну нет! Есть там одна женщина, вдова, пани Сыруц, так она им то денег
даст, то подсвинка...
- И что? Лопают сало? Лопают?
- А что поделаешь? Другой еды у них нет...
Володкович бурно захохотал и обнял пани Юзю, та со страху подскочила,
но, видя, что пьяный шляхтич ничего дурного не делает, осталась на месте и
даже налила еще по стаканчику.
- Ну, а наши людыньские сестрички, - спросил он, - тоже едят свиное
мясо?
- Зачем им свиное мясо? - сказала пани Юзя. - У них есть другие
удовольствия...
И она плотоядно захихикала.
Пан Янко, сидевший рядом, хлопнул жену по спине.
- Что ты тут болтаешь, да еще на ночь глядя.
- Все это знают, - возразила толстуха.
- А что мне с того, что все знают! Не болтай, и все. Еще, упаси бог, в
недобрый час помянешь...
Тут истопник басовито вставил:
- Я из пани хозяйки мигом беса выгоню. Клин клином вышибают.
Пани Юзя засмеялась, потом лицо ее стало серьезным.
- Нельзя так говорить, пан Одрын. Тут страшные дела творятся.
Володкович придвинулся к пани Юзе и, тараща глаза, сказал:
- Не будь я Винцентий, скажи нам, пани Юзефа, скажи нам всю правду, что
там делается в этом монастыре. Как там бесы куролесят? Ух, так мае
любопытно, что до завтра, право, не дотерплю... - И крепко потер руками,
чуть искры из них не посыпались.
- Завтра экзорцизмов не будет, - степенно ответила пани Юзя.
- О, жаль! А послезавтра?
- И послезавтра не будет - монахини наши на исповедь идут.
- На исповедь? Дьявол у них внутри сидит, а они на исповедь ходят?
- Дьявол дьяволом, а бог богом, - изрек Одрын, даже Казюк поднял
задумчивое лицо и внимательно на него посмотрел. Одрын слегка смутился под
этим взглядом.
- Не болтайте такое попусту, - добавил пан Янко.
- Как попусту, дорогой пан хозяин, как попусту? - трясся от смеха
Володкович. - Да ведь это для моего поучения пани должна мне рассказать
все - какие они, эти монашки, да как все это получилось. Правда ли, что
ксендз Гарнец был колдун? И как там вышло с этим чудаком? Ну, что же вы
все молчите?
Действительно, в эту минуту пани Юзя отошла к стойке и словно бы чем-то
там занялась, а остальные опустили головы над столом и даже не смотрели на
Володковича. Тот окинул компанию быстрым взглядом своих маленьких, круглых
глазок и вдруг захихикал - все вздрогнули.
- Ах боже, да вы, знать, правду скорбите по покойном ксендзе!
- Скорбеть не скорбим, - глубоким басом молвил Казюк, - а все равно
жаль человека, даже самого дурного.
- А какой он был? - спросил Володкович.
- Святым-то не был, - серьезно сказал Янко.
- А мясо шипело, как у кабана, - с отвращением сказал Одрын.
- Как это можно вот так жечь человека? - вдруг неожиданно для всех
сказал парубок ксендза.
- Ешь, ешь, - ответил ему на это Володкович.
- Ешь, ешь, - мягко повторил Казюк.
Парубок с приязнью взглянул на Казюка и умолк. Вскоре и есть перестал.
- И как же его сожгли? - спрашивал неугомонный Володкович. - Взяли,
потащили да и сожгли? А облачение-то с него сняли?
- Облачение на огне сгорает, и человек остается голый, - деловито
пояснил Одрын.
- Суд был... епископский, - сказал хозяин.
- Те-те! - удивлялся Володкович. - Епископы приезжали? Да? И осудили
его? Ну, значит, ясно, что он был чернокнижник, раз епископы осудили.
Право слово! Уж я-то верю в нашу святую католическую церковь... - И он
вдруг разразился бессмысленным смехом. Сивуха заметно на него
подействовала.
Пани Юзя перекрестилась широко, почти по-православному.
- Упаси нас, боже, - прошептала она, - упаси от дурного слова.
Хозяин, не расположенный шутить, подвинулся к Володковичу и начал тихо
ему втолковывать:
- Говорю тебе, приятель, замолчи! Здесь теперь не до шуток! Один только
новый приходский ксендз, тот еще ничего, знай, молится и больше ни на что
внимания не обращает, а все прочие здешние люди - это истинная кара божья.
Только и делают, что друг за другом шпионят да ксендзам в монастырь
доносят...
- И много их там?
- Теперь четверо, пятый вот приехал. А на суд над покойным Гарнецом так
двенадцать собралось. Те, что сейчас живут здесь, следят, не скажет ли кто
что-либо греховное, и сразу на допрос - где, да что, да как? Господь бог
тебя вдохновил или дьявол? А бес его знает, кто меня вдохновил, чтобы я
цену за ночлег повысил! Может, и какой-нибудь праведник проезжий! Бедного
нашего приходского ксендза вовсе безвинно сожгли - теперь они сами это
понимают...
- А сестры плясать не перестали?
- Помилуй бог! Они еще похлеще штуки показывают! Что Гарнеца сожгли,
ничего это не помогло!
- Значит, не был-он колдуном! - заключил Володкович, рад-радешенек,
будто ему табун в сотню голов подарили, оглядел сидевших за столом и
весело заржал. Казюк хмуро посмотрел на него.
- Понапрасну душу загубили! - заметил Одрын.
- Ну да, понапрасну, дорогой мой, понапрасну! Вот чепуха-то какая! -
веселился Володкович. Пани Юзя между тем снова вытерла стаканы полотенцем
и, сладко улыбаясь, налила из кружки сивуху.
- За здоровье покойника! - засмеялся шляхтич.
- Эй, ваша милость, иди-ка ты, пан, спать, - со злостью сказал Казюк.
Пани Юзя удивленно посмотрела на него.
- Казюк, ты чего такой злой?
- Спать хочу.
- Ну, так иди. Возьми с собой этого парня.
Пани Юзя была родом из-под Варшавы и выговаривала слова мягко, нежно,
добрые ее глазки, заплывшие жиром, смотрели на всех ласково, особенно на
Казюка, который был парнем статным, хоть и неотесанным.
- Идем, - сказал он, хлопнув парубка по плечу.
Оба встали из-за стола и перекрестились.
- Спокойной ночи!
- Спокойной ночи!
На дворе было темно и тихо, против корчмы сплошной черной тенью высился
монастырский костел, строгий и угрюмый. В монастырских окнах было темно,
лишь в одном светился слабый огонек лучины. Парни пошли по хлюпающей грязи
двора, было еще не поздно, хотя и темно. И вдруг с колокольни донесся
одинокий, прерывистый звон маленького колокола.
- Звонят, - сказал парубок.
Они вошли в конюшню и уселись на широкой, покрытой кожухами лежанке.
Лошади фыркали, бренчали цепями, в открытые ворота конюшни глядела теплая
осенняя ночь, и, когда глаза привыкли к темноте, стали видны те самые
звезды, которые ниспослали молитву отцу Сурину.
- Звонят, - повторил парубок. - Зачем они звонят?
Казюк лениво перекрестился и залез поглубже на лежанку.
- Такой здесь обычай, - сказал он. - Звонят за заблудившихся путников.
Громыко Ольга
Лондон Джек
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Посняков Андрей