вечер очень длинные песни таким серьезным тончайшим голоском, что нельзя
было слушать ее без смеха.
простое: в одном углу чердака лежала картошка, в другом - свекла, капуста,
лук и соль. За хлебом мы ходили к Петровне.
деревне. Каждое утро мы протаптывали дорожку к Петровне. Страшно было
только по вечерам: так тихо, что слышен, кажется, даже мягкий стук
падающего снега, и в такой тишине вдруг начинал выть в трубе ветер.
засыпавшая всегда в ту минуту, когда она произносила последнее слово, и
наступила эта печальная тишина, а потом завыл в трубе ветер, я услышал,
что стучат в окно.
замерзший, что когда я зажег лампу и впустил его в дом, он не мог даже
закрыть за собой дверь. Заслонив свет ладонью, я увидел, что у него
совершенно белый нос. Он хотел снять заплечный мешок, согнулся и вдруг сел
на пол.
тем, что сейчас пишу эту повесть, - замерзший до полусмерти, он вполз ко
мне чуть ли не на четвереньках. Пытаясь положить в рот дрожащие пальцы, он
сидел на полу и громко дышал. Я стал снимать с него полушубок. Он
пробормотал что то и в обмороке повалился на бок.
дула ей в рот. Точно так же поступил и я в этом случае. Мой гость лежал у
теплой печки, и неизвестно, в конце концов, что помогло ему, хотя дул я
просто отчаянно, так что и у меня самого голова закружилась. Как бы то ни
было, он пришел в себя, сел и стал с жадностью греться. Нос его отошел. Он
даже попробовал улыбнуться, когда я налил ему кружку горячей воды.
испугался: не умер ли? Но он, как будто в ответ, захрапел.
разговаривали. Она уже знала, что его зовут Иваном Иванычем, что он
заблудился и что никому не нужно о нем говорить, а то его "возьмут на
цугундер". Честно сознаюсь - до сих пор не знаю точного смысла этого
выражения, но помню, что мы с сестрой сразу поняли, что нашему гостю
грозит какая-то опасность, и, не сговариваясь, решили, что никому и ни за
что не скажем о нем ни слова. Разумеется, мне легче было промолчать, чем
Сане. Иван Иваныч сидел на лежанке, подложив под себя руки, и слушал, а
она болтала. Все уже было рассказано: отца забрали в тюрьму, мы подавали
прошение, мать привезла нас и уехала в город, я - немой, бабка Петровна
живет - второй дом от колодца, и у нее тоже есть борода, только поменьше и
седая.
было странно, что он делает руками так много лишних движений; так и
казалось, что он сейчас возьмет себя за ухо через голову или почешет
подошву. Но скоро я привык к нему. Разговаривая, он вдруг брал в руки
какую-нибудь вещь и начинал подкидывать ее или ставить на руку, как
жонглер.
из спичек, коры и головки лука какого-то смешного зверя, напоминавшего
кошку, а из хлебного мякиша - мышку, и кошка ловила мышку и мурлыкала, как
настоящая кошка, Он показывал фокусы: глотал часы, а потом вынимал их из
рукава; он научил нас печь картошку на палочках, - словом, эти дни,
которые он провел у нас, мы с сестрой не скучали.
кого болит? Сразу вылечу.
которого заболела дочка.
их или бормотал, подняв брови и сидя по-турецки перед огнем.
особенно когда он по ночам просыпался от каждого скрипа шагов за окном и
долго лежал, опершись на локоть и прислушиваясь. Или когда он прятался на
чердаке и сидел, пока не стемнеет, - так он провел один день, помнится,
праздник Егория. Или когда он отказался познакомиться с Петровной. Но
прошло два-три дня, и он заинтересовался моей немотой.
должен говорить. Это, брат, редчайший случай, коли ты все слышишь - и
немой. Может, ты глухонемой?
света, хотя был ясный солнечный день, и полез мне в ухо.
рот, смотрела на нас. - Отлично слышишь. Что же ты, милый, не говоришь?
испугался и захрипел.
что-нибудь сказать? В уме?
такой отчетливостью запомнились мне первые годы. Но от моей немой речи еще
так далеко было до всех этих "е", "у", "ы", до этих незнакомых движений
губ, языка и горла, в котором застревали самые простые слова. Мне
удавалось повторять за ним отдельные звуки главным образом гласные, но
соединять их, произносить их плавно, не "лаять", как он мне велел, - вот
была задача!
будто я произносил их когда-то, а теперь оставалось только припомнить. Так
оно и было: мать рассказывала, что в два года я уже начинал говорить и
вдруг замолчал после какой-то болезни.
какую-то металлическую светлую штуку, а я все ворочался, пил воду, садился
на постели, смотрел в замерзшее узорами окно. Я думал о том, как я вернусь
домой, как стану говорить с матерью, с тетей Дашей. Я вспомнил первую
минуту, когда я понял, что не умею, не могу говорить: это было вечером,
мать думала, что я сплю, и, бледная, прямая, с черными косами,
переброшенными на грудь, долго смотрела на меня. Тогда впервые пришла мне
в голову горькая мысль, отравившая мои первые годы: "Я хуже всех, и она
меня стыдится. Повторяя "е", "у", "ы", я не спал до утра от счастья. Саня
разбудила меня, когда был уже день.
бабушки котенок пропал, его Мурка в котел снесла. А Иван Иваныч где?
ноги. Но самого Ивана Иваныча не било. Он подкладывал под голову заплечный
мешок - и мешка не было. Он покрывался полушубком - не было и полушубка.
посмотрела, вижу - спит, думаю - пока я к бабушке сбегаю. Санька, смотри!
На столе стояла черная трубочка с двумя кружками на концах: один плоский,
побольше, другой маленький и поглубже. Мы вспомнили, что Иван Иваныч
вынимал ее вместе с другими инструментами из заплечного мешка, когда
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Гюго Виктор
Трубников Александр
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия