затягивало еще один узелок в его и без того путаной биографии. Хорошо еще, что
в ту пору людям было не до "гамбургского счета", по которому проверяется
истинная слава профессиональных борцов, и под шум войны мало кто в Европе
прослышал об этой неприятной истории. Но сам Артем не мог простить себе ее.
Постыдная тайна эта; как ему казалось, волочится за ним повсюду. Когда он уже
несколько лет спустя вспоминал о ней ночью, то мучился, яростно поворачивался
на другой бок и укрывался с головой, словно боясь, что на нее сейчас падет
позор происшедшего. И все время не мог он решить, как сбросить с себя гнет
этого случая. Едва он начинал думать - и уже найденное как будто решение
ускользало от него... Встречались Артему и на ковре такие верткие
борцы-противники, которые, чуть что, спешили уползти с ковра, не давая себя
припечатать к нему.
вполне сделать это. Да и сейчас он больше всего боялся, что тут, дома, земляки
узнают, прослышат о том случае, после которого он уже никогда больше не
возвращался на арену.
окончательно принял после другого памятного случая.
захватила родные для Артема места и двинулась к Волге... Артем в то время
оказался в Италии. Жил он бедно, в небольшом городке виноградарей и рабочих
газовых заводов Альфонсинэ, неподалеку от Болоньи. Существовать было не на
что.
сорганизовал, разбрелись. Фашистская Италия уже поняла к тому времени, что
безнадежно проигрывает войну, и старалась выйти из схватки, уползти со
зловещего ковра, чтобы покорно лечь за его пределами и тем самым хоть
как-нибудь избежать ужаса полного поражения. Гитлер оккупировал Италию. И
тогда на всем севере Апеннинского полуострова вспыхнула народная война. Артем
слышал о бесстрашных действиях итальянских партизан, в рядах которых вместе с
итальянцами сражались бежавшие из лагерей смерти русские, французы, югославы,
чехи.
оккупантами, стало известно, что совершен новый побег из лагеря смертников,
Артем возвращался домой. И вдруг он услышал в полном мраке: "Синьор!..
Месье!.. Друже!.. Камрад!.. Товарищ!.." Он едва не споткнулся, разглядев у
самых своих ног лежавшего человека. До ужаса исхудалый, лихорадочно
содрогавшийся, он пытался прижаться к краю тротуара, словно хотел вдавиться в
камни, слиться с темнотой. Показалось тогда Артему или вправду лежавший
прошептал: "Товарищ"?.. Слово это было прежде очень важным в жизни Артема,
когда он работал в шахтах.
Думать было некогда. Артем подхватил на руки лежавшего, бросился в соседний
переулок. Но район был уже оцеплен. Неся на плече раненого, тело которого
показалось ему бесплотно легким, почтя невесомым и чудовищно костлявым, Артем
кинулся в узкий переулок и сразу оказался окруженным в темноте патрулем
гитлеровцев. Один из фашистов, отброшенный с невероятной силой, был перекинут
через трехметровую ограду и очнулся лишь через несколько минут с переломленным
плечом. Его автомат оказался разбитым в щепы, а одна из металлических частей
глубоко врезалась в дверь соседнего дома. В узком проходе между домами один из
патрульных фашистов, пытавшихся оказать сопротивление, был вмертвую задвинут
переставленной с тротуара массивной лимонадной будкой и по ошибке обстрелян
подоспевшими на шум гитлеровцами.
зубов вооруженных людей исполинского роста. Затиснугый в проход лимонадным
киоском гитлеровец твердил, что на него двинулась сама стена, и высказал
предположение, что в этом районе произошло что-то, вызвавшее, по-видимому,
взрыв либо небольшое землетрясение...
перевязал его, так как хорошо знал простейшие способы лечения всяких
повреждений,- спортивная практика приучила к этому.
Незабудный, менял на широком лбу раненого тряпки, смоченные под краном,
вглядывался в изможденное чернявое лицо - все в кровоподтеках и ссадинах. Было
что-то до боли и неудержимого вздрога знакомое в этом лице, в широко, чуть
раскосо поставленных глазах, хотя Артем твердо знал, что никогда в жизни не
встречал этого человека. Раненый буквально истлевал в страшном жару, бился,
стонал. Артем решил пойти на риск.
ревностному патриоту. И тот, когда совсем стемнело, поднялся в каморку Артема,
сделал укол, перебинтовал раненого и клятвенно обещал молчать обо всем.
Человек он был надежный, жил одиноко, холостяком,- нелюдимый, как бы на замок
замкнутый. На него можно было положиться.
увидел, что чернявый незнакомец сидит на кровати, беспокойно вперив куда-то
неподвижный взор огромных, широко расставленных глаз. Артем проследил
направление его взгляда: незнакомец так и впился в стоявший на столе кубок -
вазу "Могила гладиатора". Потом, отвалившись бессильно на подушку, спросил
по-русски:
синьор, и мистером был, и месье бывал, а тебе просто Артем Иванович. Лежи. А
ты кто сам-то будешь? Ты не таись, не бойся...
слегка приподнял голову и зло метнул глазами на кубок.- Видел я такой точно...
у одного гестаповца на столе. Откуда бы?
будь он неладен! Но пришлось.
раскрыть свою тайну. И беглец как будто поверил.
всю жизнь запомнился Неза-будному этот ни малейшей увертки не принимавший
взор, словно горячий ключ, забивший с глубокого дна задымленных глазных
впадин. Но через четыре дня, вернувшись домой, Артем не застал его в постели.
Только записка лежала на столе, придавленная кубком "Могила гладиатора". И вот
что было сказано в записке:
еще дома. Оставаться больше не могу. Что вы мне рассказали - верю. Но одно -
доверить самого себя, а другое - товарищей своих и общее дело. Ими рисковать
не вправе. Не имею права и вас подводить. Как я вас понял, вы слишком на
примете. Во всяком случае, спасибо за все. Такое не забыть. Может быть, живы
будем - еще встретимся дома. Счастливого вам туда пути. Ваш земляк..."
верить, если он знает про то..."
бесстрашного партизанского вожака Богритули. По слухам, он был из русских, и
Неза-будный хорошо знал, что слухи эти верные. Он вспоминал, как нес на своих
руках израненное, до ужаса легкое тело. Впрочем, тот ли это был человек, им
спасенный, или лишь назвался тогда в записке таким именем, Артем дознаться не
мог. Он с угрюмой насмешкой перечитывал расклеенные немецким командованием
объявления, которые сулили сто тысяч лир тому, кто поможет изловить грозного
Богритули или доставит его живым либо мертвым в руки немецких оккупационных
властей. Сгинул ку-да-то с того дня и доктор Саббатини, что приходил
перевязывать беглеца. Артем Иванович наведывался в больницу, где тот служил.
Но и там ничего не знали. Полагали, что старика схватили гитлеровцы.
отправиться в Ниццу, так как он списался со старыми знакомыми борцами в
Париже, и те предлагали ему поработать в частной атлетической школе.
отправился на Стальено - знаменитое генуэзское кладбище, куда непременно
заглядывает каждый, кто приезжает в Геную. Не найдя среди живых отбитого им у
фашистов человека, что назвался Богриту-ли, Артем думал, что, может быть,
найдет его среди мертвых. И все чаще тянуло его теперь побродить по печальным
местам вечного успокоения.
вершину одного из них вели марши колоссальной лестницы. Там высился храм. К
подножию его примыкало окончание грандиозной колоннады, которая, как
прямоугольная скоба, с трех сторон обрамляла площадь кладбища. Все внутреннее
пространство его было тесно заставлено невысокими беломраморными надгробиями,
на которых стояли вазоны с белыми и золотыми хризантемами. Море мрамора в
кипении бело-золотых лепестков... Но здесь были похоронены люди попроще. А те,
кто побогаче и знатнее, нашли себе вечный приют под сенью гигантской
колоннады. Там, в нишах и между колонн, в гробницах и под тяжеловесными
постаментами памятников, покоились именитые граждане, аристократия,
негоцианты, городские богатей, щедро оплатившие эту вещественную и вечную
память по себе, недоступную для кармана простого человека.
на памятник старой генуэзской бубличницы, здоровенной тетки, красовавшейся
среди знатных могил со связкой выточенных из мрамора бубликов. Уверенно
расставив толстые ноги, она утвердилась тут в той самой позе, в которой,
верно, когда-то стояла у генуэзских причалов, зазывая моряков-покупателей.
Посетитель, у которого, заинтересовавшись, попросил объяснения Артем
Незабудный, охотно рассказал ему, что бубличница сколотила за жизнь немало
деньжат, во всем отказывая себе ради бессмертия. Она еще при жизни купила себе
Шломо Вульф
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Браун Дэн
Сертаков Виталий