клятвы. И, хотя сам Коэльо никогда не думал о самоубийстве, ему была
достаточно хорошо известна сама атмосфера, царящая в заведениях для
душевнобольных: обязательные, если не насильственные лечебные процедуры,
унизительное обращение с пациентами, безразличие врачей, чувство загнанности
и тоски в каждом, кто понимает, где он находится.
Веронике навсегда покинуть эту книгу и продолжим повествование.
она на секунду очнулась, в носу и во рту все еще торчали трубки аппарата
искусственного дыхания, и как раз в это мгновение чей-то голос произнес:
сомневалась, было ли это в действительности или просто почудилось. И больше
она не помнила ничего, абсолютно ничего.
капельниц; к голове и к груди подсоединены провода электродатчиков, а руки
связаны. Она лежала голая, укрытая лишь простыней: было холодно, но с этим
приходилось мириться. Весь отведенный ей закуток, отгороженный ширмами, был
загроможден аппаратурой интенсивной терапии, а рядом с койкой, на железном
стуле, выкрашенном все той же белой больничной краской, сидела медсестра с
раскрытой книгой в руках.
усомнилась, та ли это женщина, с которой она говорила несколькими часами
или, может быть, днями ранее.
проторчать неизвестно сколько, пока не удастся их убедить, что я в здравом
уме, что со мной все в полном порядке. Потом меня выпишут, и все, что я
увижу за этими стенами, опять будет та же Любляна, центральная площадь и те
же мосты, горожане, прогуливающиеся или спешащие по своим делам.
наверное, из показного сострадания мне снова дадут работу в библиотеке. Со
временем я опять начну ходить по тем же барам и ночным клубам, где все те же
бессмысленные разговоры с друзьями о несправедливости и проблемах этого
мира, ходить в кино, гулять по берегу озера.
для отступления открыт: я не стала калекой; я такая же молодая, красивая,
умная и, значит, смогу по-прежнему, без особого труда находить себе
очередного любовника. Это значит - - заниматься любовью у него дома или,
скажем,
после оргазма будет возвращаться все то же ощущение пустоты. Постепенно
иссякнут темы для разговоров, и втайне оба мы будем думать об одном: о
поисках благовидного предлога - "уже поздно", "завтра мне рано вставать". -
а потом мы решим "расстаться друзьями", по возможности избежав утомительных
и ненужных сцен.
включаю телевизор, где все те же передачи, ставлю стрелку будильника ровно
на тот же час, что и вчера; потом на работе, у себя в библиотеке,
механически исполняю очередной заказ. В полдень съедаю бутерброд в сквере
напротив театра, сидя на все той же скамейке, среди других людей, которые с
серьезными лицами и отсутствующим взглядом поглощают свои бутерброды на
таких же облюбованных скамейках.
сплетни - кто с кем встречается, кто от чего страдает, у кого муж,
оказывается. просто подонок, - выслушиваю снисходительно, радуясь втайне
тому, что я-то особенная, я неповторимая, я красивая, работой обеспечена, а
что до любовников, то с этим никаких проблем. После работы - опять по барам.
И все сначала.
достаточно скоро придет в себя после шока, и вновь начнется: что я себе
думаю, почему не такая, как все, ведь я уже не маленькая, пора подумать о
будущем, пора устраивать свою жизнь, в конце концов все на самом деле не
настолько сложно, как я себе представляю. "Взгляни, например, на меня, я уже
столько лет замужем за твоим отцом - и ничего, не жалуюсь, потому что
главным для меня всегда была ты, я делала все что могла, чтобы дать тебе
самое лучшее воспитание, чтобы ты .получила хорошее образование, чтобы я
могла гордиться тобой".
доставить ей удовольствие, выйду за кого-нибудь замуж, уговорив с.ебя, что в
самом деле его люблю. Поначалу мы будем строить воздушные замки о собстенном
загородном доме, о будущих детях, о том, как у них все замечательно
устроится. Первый год мы еще будем часто заниматься любовью, второй -
гораздо реже,, а потом, наверное; сама мысль о сексе будет появляться у нас
раза два в неделю, не говоря о ее воплощении раз в месяц. Мало того, мы
почти перестанем разговаривать друг с другом. В растущей тревоге я начну
спрашивать себя - - может быть, это я всему виной, может быть. это со мной
что-то не в порядке, раз я его больше не интересую. Единственное, о чем с
ним можно говорить, - - это его друзья, словно на них свет клином сошелся.
родится ребенок, на какое-то время мы станем ближе друг другу, а затем
потихоньку все вернется в прежнюю колею.
медсестры, или позапозав-черашней, не помню, неважно. В сражении со
стремительно прибывающим весом, сяду на диету, изо дня в день чувствуя себя
разбитой и подавленной оттого, что все усилия бесполезны. Чтобы хоть за
что-то уцепиться, начну принимать нынешние якобы чудодейственные препараты,
снимающие депрессию, и после ночей любви, всегда столь редких, рожу еще
несколько детей. Я буду твердить направо и налево, что дети, мол, смысл моей
жизни, а ведь если подумать, то наоборот: как раз моя жизнь - это смысл их
жизни, сама ее причина.
здесь, как всюду, за видимостью счастья таится все та же горечь и тоска, все
то же беспросветное одиночество.
устрою скандал, как та самая тетка медсестры, или вновь начну обдумывать
простейший выход - самоубийство. Но к тому времени я уже буду старая и
трусливая, расплывшаяся и обрюзгшая, с двумя-тремя детьми на руках, которым
нужна моя помощь, их ведь нужно воспитать, дать им обра зевание, помочь
найти свое место под солнцем - ведь у меня обязанности, от которых никуда не
деться, так что какое уж тут самоубийство - самоубийство придется надолго
отложить. Да и не будет никакого самоубийства, будут бесконечные скандалы.
обвинения, угрозы уйти вместе с детьми. Муж, как водится, пойдет на
попятный, начнет уверять, что любит только одну меня и что такое больше не
повторится, даже не понимая, что на самом-то деле мне некуда деваться, разве
что переехать к родителям - на этот раз навсегда, до конца своих дней, - а
это значит вновь с утра до ночи выслушивать нотации и причитания, что я сама
виновата, сама разрушила семейное счастье - пусть какое-никакое, но счастье,
- что он, при всех его недостатках, был все-таки хорошим мужем, не говоря о
том, что для детей сам по себе наш развод - непоправимая психическая травма.
догадаюсь сама, когда ее увижу, либо мне кто-нибудь опять-таки поспешит об
этом сообщить, а я, конечно, закрою на это глаза, - на борьбу с прежней
любовницей ушло столько сил, что теперь лучше принять жизнь как есть, если
уж она оказалась не такой, как я себе представляла. Мать была права.
библиотеке, в полдень на площади перед театром съедать свой бутерброд,
браться за книги,
останется таким же и через десять, и через двадцать, и через пятьдесят лет.
более безнадежно толстея; и в бары теперь путь мне будет заказан, потому что
у меня есть муж, у меня есть дом, а в нем дети, которые требуют материнской
заботы, которых надо воспитывать, принося им в безоглядную жертву свою
оставшуюся жизнь.
вырастут, и все более неотвязными будут мысли о самоубийстве, но теперь о
нем остается только мечтать. И в один прекрасный день я приду к убеждению,
что на самом деле - такова жизнь, в которой все стоит на месте, в которой
никогда ничего не меняется.
еще есть силы и решимость умереть.
она отмечала, как тает гора окружающей койку аппаратуры, как тело становится
теплее, как меняются лица медсестер, но одна из них всегда дежурит рядом с
ней. Сквозь ширмы доносился чей-то плач, сто ны, спокойно и методично что-то
диктовали полушепотом чьи-то голоса. Время от времени где-то жужжал какой-то
аппарат и по коридору неслись быстрые шаги. В эти минуты голоса теряли
спокойствие и методичность, становились напряженными, отдавали поспешные
приказания.
спросила:
Только это не имеет отношения к тому, что происходит с моим телом. Вам этого
не понять - это то, что сейчас творится в моей душе.