Девочка поджала губы.
- Пап, но он мне тоже нужен.
- Анюта, мы уже это обсуждали. Ты должна стать хорошим специалистом,
неважно, какую сферу деятельности ты изберешь. У тебя будут верные друзья,
умные коллеги, любящий муж. Все в твоих руках. Индивид тебе не поможет.
- Но я хочу, чтобы у меня был настоящий друг!
Жулавский остановился.
- Анна, индивид и человек - принципиально разные существа.
- Тогда зачем ты их делаешь?
- Чтобы люди использовали их, любовались ими. Это искусство, детка.
Искусство созидания.
- Тогда я хочу научиться этому искусству! Давай, я буду тебе помогать.
Отец в первый миг растерялся.
- Ты еще слишком... юная.
- Маленькая, ты хотел сказать? Папа, ты забыл? Мне скоро шестнадцать лет!
Я поступлю в университет, как Филипп. Ты думаешь, я неспособная? Думаешь,
только парни могут стать настоящими биологами?
- Ну что ты, что ты, - спокойствие давалось Жулавскому с большим трудом. -
Твой брат выбрал науку. Это верно. Он сделает неплохую карьеру. Но я не
ученый, я творец. И вот этого как раз Филипп не понимает.
- Поэтому вы поссорились?
- Почему ты считаешь, что мы поссорились? - в голосе отца появился холодок.
- Ну... он тогда так спешно уехал. Я решила, что вы поругались. И Антон
сказал, что Филипп сделал что-то очень нехорошее, а ты его вздрючил.
- Антон слишком много говорит. Да, Анна, Филипп сделал нечто плохое. Он
украл у меня одно из моих творений.
- Индивида?!
- Хм,.. не совсем. Он взял основную,... как бы попроще выразиться,...
главную часть будущего индивида.
- Чтобы сделать своего? И сделал? - глаза девочки загорелись азартом.
- Нет. Он не знает, как я создаю альтернативную жизнь.
- А мне ты расскажешь?
- Потом. Анюта, я тебя очень люблю. Обещаю, когда ты вырастешь и
выучишься, я обязательно открою тебе эту тайну. А ты обещай, что никогда,
никому не будешь рассказывать о моей работе.
- Да я давно обещала, - фыркнула Анна. - И между прочим, никому ничего не
говорила. Даже Олегу.
- Ты у меня умница.
Жулавский чмокнул дочку в лоб. Этот дежурный поцелуй девочку раздражал,
однако она мило улыбнулась и доверительно прижалась к отцовской руке.
Крах
"В холода, в холода от насиженных мест нас другие зовут города, - Будь то
Минск, будь то Брест, - в холода, в холода..."
Старая запись, восстановленная на самом совершенном оборудовании, которым
располагали люди, потрескивала и сипела. Хриплый мужской голос казался
далеким и все же живым. Баллада впитывалась в сознание и прорастала
спонтанными ассоциациями. Глаза закрыты. Картины всплывают и уходят,
возвращаются и вновь уходят. Дороги, уводящие в неизвестность. Как ни
старался Глеб отогнать этот образ, дороги появлялись снова и снова. Он
увидел себя стоящим под железнодорожной насыпью. Приближался поезд.
Огромный черный паровоз, существующий ныне разве что в музее, грохотал над
головой. Дым тянулся над вагонами сизым шлейфом, опускался на землю, и
полевые цветы ложились под тяжелым горячим воздухом.
Внешний сигнал. Еще раз. Глеб очнулся. Кто-то стучал в дверь. Сев на
кровати, он выключил проигрыватель.
- Войдите.
Анна заглянула в комнату.
- Привет.
Глеб поднялся навстречу.
- Добрый вечер, Аня.
- Слушаешь музыку? - она с любопытством оглядела полупустое, похожее на
чулан, помещение, где кроме низкой тахты, стола со стулом и одинокой
книжной полки не было никаких предметов.
- Песни. Алексей Андреевич позволил мне пользоваться аудиоархивом.
- А-а, - девочка изобразила участие и для порядка повертела в руках
коробку от музыкального минидиска, на котором стояла пометка "В.В., том ј
2". - Я попрощаться пришла. Завтра уезжаю в колледж.
- Начало занятий перенесено на более ранний срок?
- Не, просто Антон сказал, что у отца какие-то незапланированные дела.
Лучше мне быть в городе. Ты не знаешь, что происходит?
Глеб не знал. После гибели лаборанта он несколько дней провел в своей
комнатушке. Решение не представлялось логичным с точки зрения рассудка. Но
нечто иное, до сих пор известное ему как "ассоциативная база", настойчиво
требовало уединения.
- И я не знаю, - вздохнула Анна. - Я беспокоюсь за отца. Антон торчит за
своим компьютером, читает все, что появляется в сети. Зачем? - И не
получив ответа, продолжала. - Отец сказал, что за тобой человек приедет
буквально на днях. Раньше, чем договаривались. Мы, наверное, никогда
больше не увидимся. Я желаю тебе удачи. Будешь меня помнить?
- Да. Обязательно. Оставайся такой, как ты сейчас.
- Как это? - девочка удивленно улыбнулась.
- Доброй, искренней.
- Постараюсь. Ну... пока, - она протянула индивиду руку.
Глеб аккуратно пожал девичью ладонь.
- Пока.
Плотно закрыв за собой дверь, Анна глубоко вздохнула. Что-то произойдет, -
упорно твердило шестое чувство. Под ложечкой опять противно сосало. "Все
как всегда и не как у людей! А я ничего, ничегошеньки не знаю. Олег
поднимет меня на смех, если я поделюсь с ним своими тревогами. Отец -
отшельник. Меня никто не понимает. Ну и судьба мне выпала!" От жалости к
себе к горлу подкатил тугой комок. Чтобы отвлечься, она опять подумала о
пареньке, который ей нравился. Не так, что очень, но все-таки нравился. И
это делало ее похожей на всех остальных. Приятельницы в колледже поменяли
в ее годы не одного кавалера. Что ж, у нее еще все впереди.
В кабинете отца горела единственная настольная лампа.
- Папа, ты опять портишь глаза в потемках! - заявила Анна, встав за спиной
у Жулавского.
Тот вздрогнул: не расслышал ее шагов.
- Анюта? Фу-ты, егоза. Когда ты вошла?
- Только что, - Анна с подозрением покосилась на большой микроскоп,
стоящий перед отцом. - Па, я с просьбой.
- Конечно, конечно, - Жулавский отложил иглу, которой ковырял что-то
темное на лабораторном стекле под линзой, и отодвинул в сторону папку.
Анна прекрасно знала эту папку: в ней хранились рисунки матери - странные
разноцветные узоры, составленные из прямых и ломаных линий, углов и точек.
- Пап, подари мне одну вещь.
- Какую, милая?
Анна замялась. Отец выжидающе смотрел в ее юное, уже недетское лицо.
- Диск с данными о Глебе.
Резко скрипнул отодвинутый стул.
- Зачем тебе? - Алексей Андреевич поднялся над дочерью. - Там просто набор
фактов, которые нужны мне для анализа.
- Ну... ты же говорил, что Глеб как бы мой.
- Я создавал его, думая о тебе, дорогая.
- Да, знаю. Но раз ты отдаешь Глеба другим, оставь мне хотя бы память о
нем. Просто память, пап.
Жулавский направился к шкафу. Медленно, будто сомнения пудовыми гирями
отягощали каждый его шаг.
- Аня, я подарю тебе диск, но, пожалуйста, никому его не показывай.
- Я буду беречь его, как зеницу ока!
- Это часть тайны. Помнишь?
Анна помнила, как в детстве, когда мама еще была с ними, они играли в
Тайну - говорили шепотом, ходили на цыпочках, хранили Тишину, пока папа
работал. Мама придавала Тайне какое-то особое значение. Анне казалось
поначалу, что Антон и Тайна одно и то же. В речах матери, обращенных к
индивиду, звучало нечто возвышенное, ласковое и божественное. "Мама любит
Антона больше, чем меня", - как-то раз пожаловалась девочка брату. Филипп
посмеялся над ней и заявил: "А что ты хочешь? Антон - совершенное
творение, а ты обычная сопливая девчонка". Теперь детские обиды
представлялись несуразными выдумками, намешанными в голову вместе с
бестолковыми мультяшками. Никто не любил Анну так, как любила мать.
Сколько удивительных стихов услышала она от мамы, сколько прекрасных снов
было навеяно чудным мелодичным голосом. Ни один стандартный "чмок" в лоб,
которым отец выражал свою любовь к дочке, не мог сравниться с искренним
небесным теплом материнского поцелуя.
Отец работал днями и ночами, появлялись и уходили индивиды, и Тайна как-то
незаметно исчезала из дома. Незадолго до того, как Ольга Жулавская
отправилась на прогулку к реке, после которой уже никто и никогда не видел
ее на земле, восьмилетняя Анна застала мать на террасе с альбомом и
цветными карандашами.
Пехов Алексей
Перумов Ник
Сапковский Анджей
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей