Пассажиры взрывом смеха приветствовали кувыркание фокстерьера и добродушную важность Майкла. Но они смеялись еще и тому, что одновременно с этим натянутые нервы капитана Дункана не выдержали и он подскочил на месте.
- Но, сэр, - с возрастающей уверенностью обратился к нему баталер, - бьюсь об заклад, что и вы с ним станете друзьями через сутки.
- В течение пяти минут он должен быть брошен за борт! - крикнул капитан. - Боцман, бросай его!
Боцман сделал шаг, и среди пассажиров послышался ропот неодобрения.
- Взгляните на мою кошку и взгляните на меня! - оправдывался капитан Дункан.
Боцман подвинулся еще на шаг, но Дэг Доутри с угрозой посмотрел на него.
- Валяй! - приказал капитан.
- Постойте, - снова заговорил шортлендский плантатор. - Будьте же справедливы к этому псу. Я видел всю историю сначала. Он никого не задирал. Сначала на него напала кошка. Она бросалась на него дважды, пока он стал защищаться. Ведь иначе она бы ему глаза выцарапала. Затем на него бросились обе собаки. Он их не трогал. Затем вы бросились на него. Он вас не трогал. Затем еще явился этот матрос со шваброй. А теперь вы еще хотите, чтобы на него бросился боцман и выбросил его за борт. Будьте же к нему справедливы. Чего вы хотите от пса? По-вашему, он должен распластаться и позволить всякой чужой кошке или собаке себя попирать. Он ведь только защищался. Он знает свое дело. Вы здорово задали ему. Надо же было ему защищаться!
- Вы отлично защищаете его, - улыбнулся капитан Дункан, начиная приходить в свое обычное добродушное настроение. Он осторожно ощупал свое окровавленное плечо и печально осматривал изодранные штаны. - Вот что, баталер. Если ты можешь помирить нас в пять минут, пусть он остается на борту. Но тебе придется возместить мне убытки парой новых штанов.
- С удовольствием, сэр, благодарю вас, сэр! - воскликнул Доутри. - И я достану вам новую кошку, сэр. Иди, сюда, Киллени-бой! Этот большой господин хороший, понял, Киллени?
Майкл прислушивался. Он слушал, не задыхаясь от истерики, как фокстерьеры, его мускулы не дрожали, нервы были спокойны, он слушал хладнокровно и рассудительно, точно не было сейчас ни великой битвы, ни укусов, ни ударов, от которых горело и ныло все его тело. Он все же не мог не ощетиниться, обнюхивая ногу, в которую недавно впивался зубами.
- Погладьте его, сэр, - попросил Доутри.
И капитан Дункан, пришедший окончательно в себя, наклонился и без колебаний положил свою руку на голову Майкла. И даже больше - он погладил его уши и почесал за ушами. И Майкл, боровшийся, как лев, и умевший забывать и прощать, как человек, перестал ощериваться, замахал обрубком хвоста, улыбнулся ему всем своим существом и лизнул руку того, с кем только что воевал.
ГЛАВА VII
После этого происшествия Майкл свободно бегал по всему пароходу. Ласковый со всеми, он не считал ниже своего достоинства играть с фокстерьерами, но любил только своего баталера.
- Это самый игривый пес, какого я когда-либо видел, при этом совсем не глуп, - характеризовал его Доутри шортлендскому плантатору, продав тому черепаховый гребень. - Видите ли, некоторые собаки только и умеют, что играть, и ни на что другое не способны. Но Киллени-бой не таков. Он в один миг может бросить игру. Вот, посмотрите-ка, он и до пяти сосчитать может и с беспроволочным телеграфом знаком. Вот, смотрите!
И баталер чуть слышно причмокнул губами, он сам не слыхал звука и не был уверен, удалось ли ему подать знак; звук был так тих, что шортлендский плантатор и не подозревал о нем. Майкл лежал на расстоянии двенадцати футов, развалившись на спине и подняв все четыре лапы, и играл с фокстерьерами, яростно нападающими на него. Он повернулся на бок, быстро вскочил и, навострив уши, вопрошающе посмотрел на баталера. Доутри повторил свой призыв, и шортлендский плантатор опять ничего не услыхал и даже не заподозрил.
Тогда Майкл рванулся к нему и стал около своего господина.
- Что, хороша собака? - похвалился баталер.
- Но как же он понял, что вы его зовете? - спросил плантатор. - Ведь вы же не подали ему знака.
- Телепатия, родство душ, - мистифицировал его баталер. - Видите ли, Киллени и я сделаны из одного материала, только отлиты в разные формы. Он должен был быть моим братом, а я - его, только тут где-то произошла ошибка. А теперь я покажу вам, что он и в арифметике силен.
И, вынув из кармана бумажные шарики, Дэг Доутри, к великому удивлению и удовольствию столпившихся вокруг них пассажиров, продемонстрировал умение Майкла считать до пяти.
- Итак, сэр, - заключил свое представление Доутри, - если бы мне в кабачке на берегу пришлось заказать четыре бокала пива, и я, задумавшись, не заметил, что мне принесли только три, Киллени-бой поднял бы целую бурю.
Теперь, когда присутствие Майкла на пароходе было обнаружено, Квэку незачем было наслаждаться своей музыкой над топкой, и он при удобном случае возобновлял свои опыты с Майклом в каюте баталера; как только раздавались варварские звуки варганчика, Майкл терял над собой всякую власть. Он открывал пасть и начинал непроизвольно и неудержимо подвывать в такт. Но это вытье у Майкла, как и у Джерри, нельзя было назвать простым воем, - оно скорее напоминало мягкое замирающее пение. И Квэк, в пределах определенного регистра, мог заставить Майкла следовать за собой, то повышая, то понижая голос, правильно передавая ритм и тональность.
Майкл не любил этих уроков, потому что, относясь свысока к Квэку, он возмущался всякой зависимостью от чернокожего. Но все изменилось, когда Дэг Доутри застал их обоих за пением. Он вытащил свою гармонику, на которой любил играть на берегу в кабачке во время выпивки. Он открыл, что легче всего заставить Майкла петь, наигрывая ему печальные мелодии. Раз начав, он уже пел до тех пор, пока музыка продолжала играть. За отсутствием музыкального инструмента Майкл мог петь под аккомпанемент голоса баталера, который начинал с жалобного подвывания и переходил затем к какой-нибудь старинной балладе. Майкл ненавидел петь с Квэком, но очень любил петь с баталером даже тогда, когда последний устраивал музыкальные сеансы на палубе перед покатывающимися со смеху пассажирами.
В конце рейса баталеру пришлось иметь два серьезных разговора: один с капитаном Дунканом, а другой с Майклом. Голова Майкла лежала на коленях господина, и он с обожанием смотрел ему в лицо, не понимая изо всей речи ни слова, но вслушиваясь в ласку, звучащую в голосе.
- Я тебя украл ради денег, и когда я в первый вечер увидел тебя на берегу, то понял, что повсюду получу за тебя десять монет. Десять монет - это очень много денег. Это пятьдесят американских долларов и сотня мэз у китайцев… Ладно, на пятьдесят долларов я могу напоить до смерти целую роту, или же я могу утонуть в пиве, если мне вздумается в нем топиться… Теперь я хочу спросить тебя одну вещь. Можешь ли ты себе представить, как это я отдам тебя за десять монет? Ну же, говори! Можешь?
Майкл, колотя обрубком хвоста, пронзительным лаем давал свое полное согласие на все предложения.
- Ну, скажем, двадцать монет, ладно. Это хорошенькое дельце. Отдам ли? А? Отдам ли? Никогда в жизни. Что ты скажешь о пятидесяти монетах? Это становится интересным, но сотня фунтов еще интереснее. Ведь на сотню фунтов хватит пива, чтобы утопить всю эту старую калошу. Но кто же это на всем свете предложит мне сто фунтов? Я бы хотел посмотреть на него одним глазком. Хочешь знать, для чего мне это нужно? Ладно, я так и быть, шепну тебе на ушко. Мне только нужно послать его к черту в пекло. Верно, Киллени-бой, именно так - о, конечно, я только очень вежливо предложил бы ему убраться туда, где ему не придется зябнуть.
Любовь Майкла к баталеру была так глубока, что переходила в какое-то помешательство. Каково было отношение к нему баталера, лучше всего видно из разговора последнего с капитаном.
- Очевидно, сэр, он последовал за мной на пароход, - закончил Доутри свой малоправдоподобный рассказ. - Я этого и не подозревал. Я его видел на берегу, а затем увидел уже спящим у себя на койке. Но как он попал туда, сэр? Как он разыскал мою каюту? Предоставляю вам судить, сэр. Я считаю это чудом, прямо чудом.
- С помощником штурмана, дежурящего у сходней, - фыркнул капитан Дункан. - Точно я не знаю твоих штук, баталер. Тут чуда нет в помине. Тут самое простое воровство. Он последовал за тобой на пароход? Да этот пес попал на пароход совсем с другой стороны. Через иллюминатор, и не без посторонней помощи к тому же. Этот твой негр, иду на пари, приложил руку к этому делу. Но довольно толочь воду в ступе. Отдай собаку мне, и я никогда не напомню о кошке.
- Если вы действительно верите в то, что говорите, то, значит, вы хотите заняться укрывательством, - ответил Доутри, и его упрямо сдвинутые брови указывали на принятое решение. - Я, сэр, всего-навсего корабельный баталер, и мне не стыдно быть арестованным за кражу собаки. Но вам, сэр, капитану большого судна, как это вам покажется? Нет, сэр, гораздо благоразумнее сохранить эту собаку мне - собаку, которая пошла за мной на судно.
- Я дам за нее десять фунтов, - предложил капитан.
- Нет, это не пойдет, совсем не пойдет, сэр, ведь вы - капитан, - продолжал повторять баталер, мрачно покачивая головой. - Кроме того, я знаю, где найти в Сиднее великолепную ангорскую кошку. Ее хозяин уехал за город, и она ему больше не нужна. Было бы добрым делом, сэр, дать ей возможность вести правильный образ жизни на "Макамбо".
ГЛАВА VIII
Новый трюк, которому Доутри обучил Майкла, так высоко поднял его в глазах капитана, что он предложил дать баталеру пятнадцать фунтов и "никогда не вспоминать о кошке". Сначала Доутри проделывал это в компании старшего механика и шортлендского плантатора. Только тогда, когда все пошло как по маслу, он дал публичное представление.
- Представьте себе, что вы полисмены или сыщики, - обратился Доутри к первому и третьему помощникам капитана, - а я совершил какое-то ужасное преступление. Теперь вообразите, что Киллени является для вас единственной уликой и вам удалось его поймать. Если он узнает своего хозяина - меня, конечно, - ваше дело в шляпе. Ведите его на веревке и ходите с ним по палубе, затем вернитесь, точно вы идете по улице, и когда он меня узнает, арестуйте меня. Но если он меня не узнает, вы не имеете права меня арестовать.
Помощники увели Майкла и через несколько минут вернулись обратно. Майкл, натягивая веревку, бежал впереди, отыскивая баталера.
- Что вы хотите за эту собаку? - спросил Доутри, когда они приблизились. Это был пароль, которому он обучил Майкла.
И Майкл, натягивая веревку, прошел мимо, даже не помахав хвостом и не удостоив его взглядом. Помощники остановились и подтянули Майкла к себе.
- Эта собака потеряла своего хозяина, - сказал первый помощник.
- Нам нужно его найти, - прибавил другой.
- Хорошая собака, сколько вы за нее хотите? - спросил Доутри, критически оглядывая Майкла. - Какого она нрава?
- Посмотрите сами, - был ответ.
Баталер протянул руку и хотел погладить Майкла, но ему пришлось быстро отдернуть ее, так как Майкл, ощетинившись, зарычал, оскалив зубы.
- Ничего, валяйте, он вас не тронет! - кричали восхищенные пассажиры.
Между тем Майкл чуть не вцепился в руку баталера, и тот едва успел отскочить от свирепо прыгнувшего на него пса.
- Держите его, - сердито закричал Доутри. - Подлая бестия! Мне его и даром не надо!
Они подтянули веревку, и Майкл, в пароксизме бешенства, скакал, натягивая ее, и злобно рычал, глядя на баталера.
- Ну как? Кто бы сказал, что он меня знает? - торжествовал баталер. - Сам я никогда этого трюка не видел, но много о нем слышал. В прежнее время браконьеры в Англии обучали ему своих собак. Ни один лесной сторож или контрабандист не мог поймать чужого браконьера при помощи его собаки - собака была нема.
Да, сказать вам, он много чего знает, этот пес. И английский язык тоже. Вот как раз дверь моей каюты открыта, и он может все что угодно принести оттуда - башмаки, туфли, шапку, полотенце, щетку для волос или табак. Ну, что хотите? Скажите только - и он принесет.
Пассажиры заговорили хором, выкрикивая разные предметы.
- Нет, вы должны выбрать что-нибудь одно, - сказал баталер.
- Туфли, - с общего одобрения сказал капитан Дункан.
- Одну или обе? - спросил Доутри.
- Обе.
- Сюда, Киллени! - наклоняясь к нему, начал Доутри и отскочил назад, потому что зубы Майкла щелкнули у самого его носа.
- Это я виноват, - оправдывал он Майкла. - Я не предупредил его, что та игра окончена. Теперь последите-ка за нами, посмотрите, сможете ли уловить, когда я ему подам какой-нибудь знак.
Никто ничего не увидел и не услышал, когда Майкл, с восторженным визгом, извиваясь всем телом, бросился к баталеру, ласкаясь и прижимаясь к любимым рукам, которым он только что угрожал, бешено лизал их и пытался подскочить к самому лицу и лизнуть его. Нелегко далось Майклу нервное и умственное напряжение, требуемое для того, чтобы разыграть ярость и угрожать своему любимому баталеру.
- Ему нужно прийти в себя после той игры, - объяснил Доутри, лаская Майкла. - Ну, Киллени, ступай и принеси мне туфли! Погоди! Принеси мне одну туфлю! Принеси две туфли!
Майкл, насторожив уши, вопросительно смотрел на него. Его глаза светились разумом и сознанием.
- Две туфли! Живо!
Майкл сорвался с места с такой поспешностью, что его тело распласталось на палубе, и, обогнув рулевую будку, он соскользнул вниз по лестнице.
В один миг он уже вернулся с обеими туфлями в зубах и положил их у ног баталера.
- Чем больше я смотрю на собак, тем больше поражаюсь, - говорил вечером шортлендскому плантатору Дэг Доутри, кончая четвертую бутылку пива. - Возьмите Киллени-боя. Он проделывает все эти штуки совсем не механически, только потому, что его им обучили. Нет, тут дело не в этом. Он проделывает их из любви ко мне. Я не сумею объяснить вам, но я это чувствую, знаю.
А впрочем, может, я и сумею объяснить это: Киллени не умеет говорить так, как говорим мы с вами. Он не может сказать, как он меня любит, а он весь дышит любовью - каждый волосок в нем. Дела говорят больше, чем слова, и он, исполняя все мои желания, говорит мне о своей любви. Трюки? Конечно. Но перед ними красноречие человека дешевле грязи. Ведь это его речь. Собака говорит без языка. Разве я не понимаю? Разумеется, понимаю и вижу, что он счастлив, проделывая для меня все эти трюки… так же счастлив, как человек, протягивая в трудный момент руку своему товарищу, или влюбленный, укутывая от холода любимую девушку своей курткой. Скажу вам…
Тут Дэг Доутри запнулся от непривычки выражать мысли, витающие в его возбужденной пивом голове, и, пробормотав что-то, начал снова:
- Знаете, все дело в разговоре, а Киллени не может говорить. Он не мало передумал у себя, там, в голове, - посмотрите, как светится мысль в его милых коричневых глазах, - но он не может передать ее мне. Я иногда замечаю, как он напряженно старается сказать что-то. Между нами большая пропасть, и язык был бы единственным мостом через нее; он не может перескочить через эту пропасть, хотя он полон тех же чувств и мыслей, что и я.
Но вот послушайте! Ближе всего мы, когда я играю на гармонике, а он подвывает мне. Музыка - это почти мостик между нами. Это настоящая песня без слов. И… не объясню вам, как это выходит… но все равно, когда мы кончаем петь, я чувствую, что мы гораздо ближе друг другу и что наша близость не нуждается в словах. И, знаете, когда я играю, а он поет, то наш дуэт - это как раз то, что всякие там верующие называют религией и познанием Бога. Уверяю вас, что когда мы вместе поем, я становлюсь верующим, становлюсь ближе к Богу. Это очень большое чувство - такое же большое, как земля, океан, небо и звезды. Я тогда чувствую, что мы все сделаны из одного материала - вы, я, Киллени-бой, горы, песок, морская вода, черви, москиты, солнца, мерцающие звезды и сверкающие кометы.
Полет фантазии слишком далеко увлек Дэга Доутри, и он заключил свой монолог, скрывая смущение под хвастовством:
- Поверьте, не каждый день рождаются такие собаки. Верно - я его украл. Но он мне сразу понравился. И если бы мне пришлось начать сначала, зная его так хорошо, как я его знаю сейчас, я бы опять украл его, хотя бы мне пришлось поплатиться за это собственной ногой. Вот какой это пес!
ГЛАВА IX
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Мурич Виктор