и тела, и души, и женского своего естества - собирать их воедино,
увязывать в композиции рассказа. Это и волновало, и увлекало Конни.
домашнее хозяйство... но и им занималась экономка, долгие годы
прослужившая еще при сэре Джеффри. Высохшая, безупречных манер и
поведения... такую даже горничной неудобно назвать или застольной
прислужницей. Ведь она в доме уже сорок лет! Да и служанки долгие-долгие
годы при усадьбе. Ужас! Уклад усадебной жизни неколебим. Лучше и не
трогать. Пусть себе стоят многочисленные комнаты (куда хозяева и не
заглядывают), и пусть наводят там столь привычную и столь же бессмысленную
чистоту и порядок - так заведено в этих краях. Клиффорд, правда,
вытребовал себе новую повариху, эта искусная стряпуха готовила ему еще в
Лондоне. А в остальном в доме царила особая анархия, бездушная и
механистичная. Все совершалось в определенной последовательности, все было
расписано по минутам. Честность слуги блюли не менее строго, чем чистоту.
И все же за таким бездумно-бездушным распорядком виделась Конни анархия.
Ибо только теплом и лаской можно связать воедино и наполнить смыслом все
эти ритуалы. А пока что дом жил уныло и безотрадно, словно забытая улица.
трогать. Так она и поступила. Изредка наведывалась сестра Клиффорда; на ее
худощавом породистом лице всякий раз запечатлевалось нескрываемое
ликование: в доме все по-прежнему! Нет, вовек она не простит Конни, ведь
та порушила ее духовный союз с братом. Эмма первой привозила и только что
вышедшие в свет рассказы Клиффорда. Несомненно, это новое слово в
литературе, и принадлежит оно роду Чаттерли - единственное мерило ценности
для Эммы. Все мыслители и писатели прошлого не в счет. Ценится в мире
только новое, а новое - это книги Чаттерли, столь доверительные и
интимные.
он так отозвался о рассказах Клиффорда: "Пишет умно, да только копнешь, а
внутри пусто. Бабочки-однодневки его рассказы!"
всю жизнь лишь себе на пользу, - и ее большие, еще по-детски изумленные
голубые глаза затуманивались. "Внутри пусто!" Что он хотел сказать? Что
значит "пусто"? Ведь критики расхваливают Клиффорда, он уже стал
известным, книги его стали доходными. Так что же хотел сказать отец,
назвав мужнины рассказы "пустыми"? Какой содержательности им не хватает?
минуту. А минуты, увы, быстротечны, и они подчас не являют непрерывную
цепочку.
demi-vierge?
собственно, и нет?
попятный отец.
французского.
красит. Воблой сушеной она отродясь не была, всегда ладненькая:
круглобокая, как форель у нас в Шотландии.
ей оставаться девушкой при живом муже. Но так и не набрался храбрости.
Близкое, доверительное отношение к супруге порой словно натыкалось на
преграду. Душой и мыслями они были едины, телом - просто не существовали
друг для друга и избегали любого напоминания об этом, боялись, как
преступники - улик.
ом и чем-то Клиффорд крепко озабочен. Она знала, что его не беспокоит -
demi-vierge она или demi-monde [дама полусвета (фр.)] - лишь бы сам он
ничего не ведал и никто б не указал. Чего глаз не видит, о том душа не
болит, того просто не существует.
целиком поглощала Клиффордова работа. В этом интересы супругов никогда не
расходились. Они обсуждали каждый поворот сюжета, спорили, в муках рождая
рассказ, и обоим казалось, что их герои и впрямь живут, дышат... но в
безвоздушном пространстве.
существовало. Усадьба, слуги - все казалось бесплотным и ненастоящим.
Конни ходила гулять и в парк, и в лес сразу за парком: лес дарил ей
уединение и тайну. Осенью она ворошила палую листву, весной - собирала
первоцветы. Словно один бесконечный сон, похожий на жизнь. Порой она
видела себя будто в зеркале: вот она, Конни, ворошит листву, а вот женщина
(она напоминает героиню какого-то рассказа) собирает первоцветы. И цветы -
лишь тени воспоминаний, отзвуки чьих-то слов. И она сама, и все вокруг -
бесплотны. И некому протянуть руку, не с кем обмолвиться словом. Все, что
у нее есть, - это жизнь с Клиффордом, плетение нескончаемых словесных
кружев с тончайшим орнаментом подсознательного, хотя и говорит ее отец,
что рассказы пустые, "бабочки-однодневки". А почему, собственно, должны
они полниться чем-то? Почему должны жить вечно? Довольно для каждого для
своей заботы [Евангелие от Матфея, 6:34], как довольно для каждого мига не
правдивого изображения, а правдивой иллюзии.
приглашал их в Рагби. Люд бывал самый разный: и критики, и писатели, но
каждый усердно подпевал в хоре славословий хозяйским рассказам. Им льстило
приглашение в Рагби, вот они и старались. Конни все это отлично понимала,
но не противилась. Подумаешь - мелькают в зеркале тени. Ну и что из того?
и редких мужниных родичей - дворян. И те, и другие, видя милую, румяную,
голубоглазую простушку с тихим голосом (чуть ли не конопатую!), полагали
ее несовременной - сегодня такие крутые, вальяжные бедра не в почете.
Сегодня и впрямь в моде "воблы сушеные", девушки с мальчишескими фигурами,
плоскогрудые и узкобедрые. А Конни слишком уж женственна для современной
красавицы.
распрекрасно. Она же, зная, как уязвит Клиффорда даже малейший намек на
флирт, не принимала никаких знаков внимания. Держалась спокойно и чуть
отстраненно, намеренно отгораживаясь от какого-либо общения. Клиффорд в
такие минуты гордился собой несказанно.
боялись ее. Но раз не боялись, значит, и не уважали. И с родней мужа у
Конни не складывалось никаких отношений. Пусть говорят ей любезности,
пусть едва скрывают снисходительное высокомерие - опасаться ее не стоит,
так что острый булат их злословия может почивать в ножнах. Ведь Конни, по
сути дела, отстояла от них далеко-далеко.
она так замечательно самоустранилась от всего окружающего мира. Жили они с
Клиффордом среди литературных замыслов. Скучать Конни не доводилось: в
доме почти всегда были гости. Тик-так, тик-так, тикали дни и недели,
только они явно спешили...
3
заполняло пустоту, завладевало ее разумом и телом. Вдруг, вопреки желанию,
начинали дергаться руки и ноги. Или словно током било в спину, и Конни
вытягивалась в струнку, хотя ей хотелось развалиться в кресле. Или
начинало щекотать где-то во чреве, и нет никакого спасения, разве что
прыгнуть в реку или озеро и уплыть от щекотливой дрожи прочь. Наваждение!
Или вдруг отчаянно заколотится сердце - ни с того ни с сего. Конни еще
больше похудела и осунулась.
упадет ничком в зарослях папоротника. Только бы подальше от дома, подальше
ото всех. В лесу обретала она и приют и уединение.
ей удавалось спрятаться от всех и вся. А к истинной душе леса, если вообще
о ней уместно говорить, Конни так и не прикоснулась.
понимала: жизнь, люди - точно за стеклянной стеной. Не проникают сквозь
нее живительные силы! Рядом лишь Клиффорд и его книги - бесплотные миражи,
то есть - пустота. Куда ни кинь - лишь пустота. Конни это чувствовала и
понимала, но смутно.
ирландец-драматург, сколотивший состояние в Америке. Некогда его с
восторгом принимали в лучших домах Лондона. Как же! Ведь его пьесы о них,
аристократах. Со временем в лучших домах поняли, что их просто-напросто
высмеял дублинский мальчишка из самых что ни на есть низов общества. И его
возненавидели. В разговоре его имя стало олицетворять хамство и
ограниченность. Вдруг выяснилось, что настроения у него - антианглийские.
Для некогда поднявших его на щит аристократов это было самым страшным
Панов Вадим
Сертаков Виталий
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий