голова болит, а ты можешь жить припеваючи.
гордой, благородной душе ее что-то окаменело.
Рождество она с ним познакомилась. В прошлое Рождество вышла за него
замуж. В это Рождество родит ему дитя.
октябре, когда только и разговору было, что об открытии танцевальных
классов в гостинице "Кирпич и черепица" в Бествуде.
танцор.
танцевальными классами в клубе "Шахтерский герб".
бывало, яблоку негде упасть... и уж миловались там, все говорят.
наслушалась она их предостаточно. Поначалу соседки ее не щадили, потому
что, хотя и не ее это вина, а была она им неровня.
хлебнуть у Эллен, а там пойдут разговоры разговаривать, вот время и
проходит. Глядишь, обед и простыл... ну, так им и надо.
не сказала и опять принялась стирать.
ухаживал, очень преданно. А ей вдали от родных было отчаянно одиноко.
Одиноко было и с ним, при нем чувство это становилось только острей.
хорошенький, с темно-золотистыми кудряшками и темно-голубыми глазами,
которые постепенно светлели и стали серыми. Мать души в нем не чаяла. Он
явился на свет, когда горечь разочарования давалась ей особенно тяжело,
когда подорвана оказалась вера в жизнь и на душе было безрадостно и
одиноко. Она не могла наглядеться на свое дитя, и отец ревновал.
она обратила на ребенка, а от отца отвернулась. Он же перестал замечать
ее, собственный дом утратил для него прелесть новизны. Тряпка он, с
горечью сказала себе Гертруда Морел. Идет на поводу сиюминутного чувства.
Не может твердо держаться чего-то одного. Только и умеет пускать пыль в
глаза.
кончилась лишь со смертью одного из них. Жена добивалась, чтобы он взял на
себя обязанности главы семьи, чтобы выполнял свой долг. Но слишком он был
непохож на нее. Он был натурой сугубо чувственной, а жена старалась
обратить его в человека нравственного, человека добродетельного и
религиозного. Она пыталась заставить его смело смотреть в лицо жизни. А
ему это было невтерпеж, приводило его в ярость.
ребенку чуть провиниться, и отец накидывался на него с бранью. И чуть что
давал волю своим шахтерским ручищам. В такие минуты миссис Морел начинала
ненавидеть мужа, ненавидела не день и не два, и он уходил из дому и
напивался, только ее это уже не трогало. Но, когда он возвращался, она
безжалостно его язвила.
бессознательно, грубо ее оскорблял, чего прежде не сделал бы.
гордилась. Жила она теперь в скудости, но ее сестры наряжали мальчика. И с
густыми кудрями, в белой шапочке с развевающимся страусовым пером и в
белом пальтишке он был ее утехой. Однажды воскресным утром миссис Морел
лежала и прислушивалась - внизу отец болтал с малышом. Потом задремала.
Когда она сошла вниз, в камине пылал огонь, было жарко, кое-как накрыт
стол к завтраку, у камина в своем кресле сидел Морел, несколько смущенный,
а между его колен стоял малыш, остриженный как овца - головенка такая
смешная, круглая, - и озадаченно смотрел на нее, а газета, расстеленная на
каминном коврике, усыпана была мириадами завитков, пламенеющих в отблесках
пламени точно лепестки бархатцев.
вымолвить ни слова.
еще с поднятыми кулаками.
голову, чтоб не встретиться с ней взглядом. Ему было уже не до смеха.
обстриженную головенку и стала гладить и ласкать ее.
исказилось, она обхватила мальчика, спрятала лицо у него на плече и
мучительно зарыдала. Она была из тех женщин, которые не способны плакать,
которым это так же нестерпимо, как мужчине. Каждое рыдание будто с трудом
вырывали у нее из груди.
побелели. Чуть ли не оглушенный, кажется, не в силах перевести дух, он
безотрывно смотрел в огонь.
усыпанную кудряшками, она оставила на каминном коврике. Муж наконец поднял
ее и сунул поглубже в огонь. Миссис Морел хозяйничала, сжав губы, молча.
Морел был подавлен. С несчастным видом слонялся по дому, и каждая трапеза
была для него в этот день пыткой. Жена разговаривала с ним вежливо, ни
словом не помянула, что он натворил. Но он чувствовал, что-то между ними
решилось окончательно.
равно надо было постричь. В конце концов даже заставила себя сказать мужу,
мол, вполне можно было это сделать и тогда, когда ему вздумалось разыграть
парикмахера. Но и она, и Морел знали, из-за его поступка что-то в ней
круто изменилось. Случай этот она помнила до конца своих дней, - никогда
еще ничто не причинило ей такой душевной боли.
Прежде, яростно сражаясь с ним, она волновалась, уж не теряет ли она его.
Теперь ее не волновало больше, любит он ее, нет ли - он стал ей чужим. И
жить стало легче.
силен был высоко нравственный дух добродетели, унаследованный от
нескольких поколений пуритан. Теперь в ней говорила впитанная с молоком
матери набожность, и в отношениях с мужем она доходила чуть ли не до
фанатизма, потому что любила его, по крайней мере любила прежде. Если он
грешил, она терзала его. Если лил, лгал, нередко вел себя как отъявленный
трус, а случалось, и плутовал, она безжалостно его бичевала.
тем малым, что было ему дано; он нужен был ей таким, каким по ее понятиям
следовало быть. И вот, стремясь сделать его благороднее, чем он способен
был быть, она губила его. Себя она ранила, бичевала до рубцов и шрамов, но
все ее достоинства оставались при ней. К тому же у нее были дети.
только пиво, так что, хотя это и отражалось на его здоровье, особого вреда
ему не причиняло. Конец недели был у него любимое время для загула. Каждую
пятницу, субботу и воскресенье он весь вечер, до самого закрытия, сидел в
"Гербе углекопа". В понедельник и вторник он с большой неохотой уходил из
пивной не позднее десяти. В среду и четверг иногда проводил вечера дома, а
если уходил, то всего на часок. Работу же из-за выпивки никогда не
пропускал.
меньше. Он болтал лишнее, давал волю языку. Начальство было ему
ненавистно, и он вовсю честил штейгеров.
он в пивной Палмерстона. - "Нет, говорит, Уолтер, так не годится. Это
разве стойки?" А я ему, мол: "Чего зря болтать? Чем тебе стойки не
поглянулись?" А он: "Так не пойдет, говорит, у тебя свод не сегодня завтра
рухнет". А я ему: "Так ты стань вон на глыбу да своей головой и подопри".
Ну, он взбеленился, озлел, ругается, а ребята гогочут. - У Морела явно
была актерская жилка. Он отлично изображал самодовольного десятника,
который пытался скрипуче выговаривать слова по всем правилам, а не на
местный лад. "Я, говорит, этого не потерплю, Уолтер. Кто в деле
разбирается лучше, я или ты?" А я ему: "Почем мне знать, Элфрид, много ли
ты смыслишь. Только и умеешь, что в постель да из постели".
рассказов было правдой. Штейгер мало в чем разбирался. Мальчишками они с
Морелом росли рядом и, хоть недолюбливали друг друга, давно так или иначе
друг с другом свыклись. Но вот россказней в пивной Элфрид Чарлзуорт своему
сверстнику не прощал. И хоть тот был умелый углекоп и когда женился, иной
раз получал добрых пять фунтов в неделю, со временем забои, в которые его
ставили, оказывались все хуже и хуже, уголь в них залегал тонким слоем,
Николаев Андрей
Ильин Андрей
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Афанасьев Роман