неважнецки, не певцы, люди случайные, да еще вдруг пришел жалкий Тете-
лин. Как и Я, втиснулсЯ к столу и сразу хвать, хвать куски себе на та-
релку. И жует торопясь. Двое приглядывающих за жильем (Я и Тетелин) на
такой огромный многоквартирный дом С оно и немного. Но на одной, не
слишком богатой свадьбе, два голодных сторожа С уже перебор. К тому же
Тетелин сел напротив меня. Сейчас будет приставать с разговором. Я ушел.
(Я сыт, Я пьян, чего еще.)
рожной правдивостью вываливали здесь, у меня, свой скопившийсЯ слоеный
житейский хлам. ТЗаглянуть к ПетровичуУ С вот как у них называлось (с
насмешкой, конечно; в шутку). ТПришел исповедоваться?У С ворчливо спра-
шивал Я (тоже шутя). ПробуЯ на мне, они, Я думаю, избавлялись от прита-
енных комплексов, от предчувствий, да и просто от мелочного душевного
перегруза. На Западе, как сказал Михаил, психиатры драли бы с них огром-
ные суммы. А Я нет. А Я поил их чаем. Иногда водкой. (Но, конечно, чаще
Являлись с водкой они, с бутылкой.) Так что Я был нужен. Нужен как раз и
именно в качестве неудачника, в качестве вроде бы писателя, потому что
престиж писателЯ в первые постсоветские времена был все еще высок С так
раздут и высок, что, будь Я настоящим, с книгами, с фотографиями в од-
нойРдвух газетенках, они бы побоялись прийти, позвонить в мою дверь даже
и спьяну. (А если бы, отважась, пришли, говорили бы газетными отрывка-
ми.)
кивок головой наверх; игривый кивок, пока, мол, он три днЯ пьянствовал,
Я ведь мог успеть смотатьсЯ в Кремль и поболтать там со скучающим Горби.
О ценах, конечно. Я нехотЯ отвечал. Потом о жене. О детях. О суке на-
чальнике. О плохо стоящем члене (на свою жену С слушай, это волнами или
уже навсегда?). О соседях. О Солженицыне. О магазинах на Западе и у нас.
О Крыме С опять выворот в политику, С побежали по кругу. Но поскольку ко
мне пришли, и какРникак вечер, гость с исповедью, Я всегда их терпел и
выслушивал. (Не испытываЯ от их пьяненького довериЯ ни даже малой гор-
дости.) Знал, конечно, что за глаза по некоему высшему своему счету они
менЯ презирают. Они трудятся, а Я нет. Они живут в квартирах, а Я в ко-
ридорах. Они если не лучше, то во всяком случае куда надежнее встроены и
вписаны в окружающий, как они выражаются, мир. Да и сам мир длЯ них
прост. Он именно их и окружает. Как таз. (С крепкими краями по бокам.)
Подчас разговор С вялаЯ вата, туфта, мой собеседник бывает что и глуп,
косноязычен, но даже в этом (напряженном длЯ меня) случае на душе у него
в итоге заметно теплеет. њем Я его так пригрел, длЯ менЯ загадка. Разве
что по времени он выговорился, а по ощущению С освободился. Улыбается.
Готов уйти. Он свое получил и сейчас унесет с собой. њто именно? С он
тоже не знает, но какРникак полученное тепло при нем. Теперь Я не нужен.
Мой гость встает уйти и С у самых дверей С вдруг радостно вспоминает,
что в общем Я говно, неработающий, нечто социально жалкое, сторож.
Этот запоздалый плевок (самоутверждения) С его неловкаЯ плата за мою го-
товность выслушать его накопившиесЯ житейские глупости.
чувства человечности он тоже никак не может от менЯ отлипнуть. Как род-
ные. Мы бредем по этажу коридора, по ступенькам подымаемсЯ на другой,
также притихший и безлюдный этаж С уже ночь. Я провожаю его до квартиры,
до пахнущих женой и детьми кв метров. До самых дверей, тут он вспомина-
ет, что надо покурить. Мы стоим у дверей и курим.
устраиваются, С говорит он, еще разок в менЯ походЯ плюнув. И пожелав
спокойной ночи отмашкой руки, скрываетсЯ в темном проеме двери.
свою чашки. И машинально напеваю песню, которую когдаРто вогнала мне в
душу покойнаЯ мать.
Лампы редки. Это Курнеев, жалуясь на судьбу весь вечер, словно бы пере-
дал мне нечаянно свою эстафету С искать и найти в коридорах женщину.
денное (поиском) мужское сердце подталкивает, провоцирует и возбуждает к
поиску женщины другого мужчину С в общемРто случайного. Сердца четырех
или он и она , вот как это у менЯ называлось, вечный мотив. (Вечный, как
и любовный треугольник.) В огромном доме и за много лет Я знал разных
женщин, но времЯ шло, год был уже закрыт годом, а лицо С лицом; веер лет
и лиц, который уже трудно раскрыть. А потому здесь и сейчас Я мог в
столь позднее времЯ рассчитывать разве что на Татьяну Савельевну,
фельдшерица, седьмой этаж. Она, правда, тоже не вполне свободна. Но в
поздний ночной час (психология), если посещение женщины требует осторож-
ности и сколькоРто риска С это в плюс, это как охотничий гон и, как из-
вестно, лишь прибавляет мужчине возбуждениЯ в его ночных поисках. Вот и
седьмой. И памятный на этаже обшарпанный поворот. ДлЯ начала (прислушал-
ся) проходим мимо. Тихо. Но тишина может значить и да , и нет. (У
Татьяны Савельевны сожитель, даже, кажется, муж; шофер.) Я иду коридором
за угол и выглядываю из окна с восточной стороны С там внизу, на улице,
за крыломРК (и чуть левее гастронома) расстелилсЯ квадрат заасфальтиро-
ванной площадки, где пристраиваютсЯ на ночь машины. Там обычно и его
грузовик. Вглядываюсь: грузовика нет. Но его можно приткнуть и за углом.
поворот (отсюда из окон виднее). Сам себе удивляюсь. В пятьдесят с лиш-
ним лет на ночь глядЯ следует читать. Книжку, журнал и чтоб в домашнем
тепле (в теплом кресле). Перед сном почитать, что может быть прекраснее.
Разве Хайдеггер не лучше, чем вот так шастать. Но иду. Постепенно кураж
нарастает, он и она! В кармане та самаЯ четвертинка; печень не болит.
Как молодой. Пустые коридоры приветствуют меня. Это Я. Торжество минуты
обдает столь сильным чувственным ветром, что вотРвот сорвет с неба все
мои звездочки. (Можно представить, сколько здесь, в бывшей общаге, в
свой час бродило мужчин ночью.)
В конце коридора чьяРто тень. Но, пугливее меня, он
первый уходит в сторону. Ладно. (ГдеРто прошипела дверь
лифта. КтоРто вернулсЯ домой.) Вот и севернаЯ сторона.
Вряд ли шофер здесь приткнет грузовик на ночь. Но огни с
улицы так слепят, что никак не разглядеть. (А на улицу Я
не пойду. Это уж слишком. Не по летам.)
воздухе горючее) требует, чтобы Я действовал уже напрямую. Иду к ее две-
рям. Фельдшерица Татьяна Савельевна должна же понять. Рука разбивает ти-
шину: стучу решительнее и громче. Теперь фельдшерица не может менЯ не
услышать. ТКто там?.. Мы спиСииим!У С Ее сонный голос, а еще больше ус-
талаЯ интонациЯ и приглушенное, постельное ТмыУ все объясняют. Можно
возвращатьсЯ в теплое кресло, к Хайдеггеру.
латике, стоит в дверях в полутьме. ТДома он...У С сообщает шепотом
Татьяна Савельевна. Она едва разлепляет сонные губы. (СтараетсЯ сделать
примиренческую улыбку.) Глаза вовсе не разлепляет.
движением квартирный дух бросает мне напоследок запах прикрытого наспех
халатом ее тела.
ный чейРто крик. Или стон? Конечно, когда ночь и возбужден, возможно
преувеличение, и почемуРто всегда услышитсЯ либо боль, либо вскрик
страсти. (Подумалось вскользь: именно этого крика столько лет ждал бега-
ющий по этажам Курнеев.)