опирался одной рукой о стол, пригнул голову и весь подался вперед, как
что-то почуявшее животное.
миссис Блумфилд, которая вышла вслед за мной и стояла теперь перед дверью
моей комнаты. У нее тоже был растерянный вид. Она смотрела на него широко
раскрытыми глазами, словно прося дальнейших указаний, спрашивая о чем-то, на
что он в эту минуту ответить не мог. Он обернулся и посмотрел на меня; было
очевидно, что он пытается подавить раздражение, вызванное какой-то неудачей.
действий, и вышел из кухни; за ним, потупившись, последовала миссис
Блумфилд.
черный ход. Направившись на Сидней-роуд, я стал прохаживаться взад и вперед,
пока не показалось свободное такси. Я окликнул его; подъехав к пансиону, я
попросил шофера подождать у меня в комнате, пока я уложу вещи в чемодан. Он
отнес его в такси. Я окинул комнату прощальным взглядом. Она была чисто
прибрана, как и тогда, когда я впервые вошел в нее. Деньги за нее были
уплачены вперед. Я закрыл за собой дверь черного хода и направился к такси.
вешает чистое полотенце на полочку за дверью, поправляет стеганое одеяло на
кровати и похлопывает подушку; все это служило прологом к важному заявлению.
тоном.
Шринк ввел меня в столовую, там находился только один жилец. Он сидел за
стоявшим посередине комнаты столом, спиной ко мне.
жильцу, не отводя при этом глаз от висевшей на стене картины в раме. На
картине была изображена девушка, которая прижимала к щеке голубка.
пожалуйста.
написанное на его лице, постепенно сменилось улыбкой - как мне показалось,
довольной.
вошла в его комнату, когда он одевался, но если я тотчас бежал из комнаты,
он поднял миссис Блумфилд на руки и понес ее на кровать. Тут она разорвала
на себе блузку и закричала. Фелкон, который дожидался в коридоре, вбежал в
комнату и оттащил его от миссис Блумфилд. Она соскользнула на пол и стала
биться в истерике, изображая женщину, спасенную благородным человеком от
сексуального маньяка.
было, довести дело до суда я не мог - слишком многое ставилось на карту.
Фелкон, казалось, был полон решимости звонить в полицию и врачу, и вполне
возможно, что он был с ними в сговоре. Я не мог рисковать. Пришлось
заплатить. Сумму он назначил сам. Думаю, что это - их обычная такса.
спросил: - Помните того парня, который всегда твердил: "Жизнь реальна, жизнь
серьезна, не могила - ее цель"?
ГЛАВА 2
рассчитывал свести знакомство с девушками, было двадцать лет. Это был
бодрый, всегда улыбающийся молодой человек, гордившийся своими мускулами,
изяществом своих движений, своей силой и энергией.
вовсю. Сегодня бегу я на поезд, а впереди еще один парень бежит, паровоз уже
гудок дал, надо нажимать. Я уступил тому парню дорожку, а сам бегу за ним и
дышу эдак ровненько. Знаешь, как надо... Бегу, значит, за ним по пятам,
руками по всем правилам размахиваю, но не вырываюсь вперед. И только на
самом финише - как рвану! Он наддал, но куда там, я его тут же обогнал. Куда
ему до меня. Здорово вышло - он весь запарился, а я бегу себе, даже не
запыхался ничуть.
силен был контраст между нами. Он не понимал, почему тот факт, что я хожу на
костылях, может как-то отразиться на моих отношениях с другими людьми.
других. Он чересчур далек от всех неприятностей и бед, которые выпадают на
долю калеки, чтобы думать, будто нечто подобное может случиться и с ним.
Только мнительным людям, воображающим у себя десятки всяких недугов,
неприятно соседство калеки.
вызывать у девушек отвращение. Он не догадывался, что те девушки, с которыми
мы иногда проводили время за столиком в кафе, терпели мое присутствие лишь
ради удовольствия находиться в его обществе; он не видел, что сам по себе я
не способен заинтересовать их.
поддержать даже самый пустой разговор, хотя наедине с Полем, пытаясь
пояснить ему, какого рода разговор может быть интересен девушкам, я иной раз
Достигал больших высот красноречия.
влиянием постепенно менялся его образ мыслей, и сам он стал выражать их
более тонко и остроумно.
видел в них повод для шуток, а не символ страдания.
костыли - так я окрестил их на потеху ребятишкам.
никогда не читал. Единственной книгой, которая что-нибудь значила для него,
была жизнь, и он старался побыстрей заполнить эту книгу яркими картинками.
времени не хватает. Каждый вечер я где-нибудь пропадаю. Была мне охота
сидеть дома!
знакомство это сулило ему много удовольствия. Поэтому-то он и пользовался их
расположением. Вместе с популярностью росла и его самоуверенность, но она
никогда не превращалась в самодовольство. Разговаривая с девушкой, он не
испытывал никакой робости, никакого смущения. Поль относился к девушкам с
уважением, он охотно брал от них все, что они позволяли, но никогда не
переступал границы, установленной девушкой, и потому они не боялись его.
чувствуешь себя подлецом. Эдак спокойненько даст понять, что в эти игрушки
не играет. Ну и отлично. Это меня вполне устраивает. С такими девушками я
люблю водить компанию. Но вот те девчонки, которые доведут тебя до белого
каления, а потом - хлоп по носу... Ну да это мы тоже умеем.
признаний с ее стороны, к чему всегда стремится человек, менее уверенный в
себе; он радовался, доставляя кому-нибудь удовольствие.
этом мне рисовалась веселая толстушка, со смехом заглядывающая ему в глаза.
цинизма стрелявшую глазками по сторонам. Звали ее Джин Шраб; у меня
сложилось впечатление, что она не станет влюбляться в Поля или еще в
кого-нибудь, пока, трезво взвесив все "за" и "против", не придет к выводу,
что замужество - следующая, логически необходимая ступень в ее карьере.
должность заведующей отделом косметики. Она часто ходила с молодыми людьми
на танцы и в кино и не думала скрывать это от Поля, оберегая его душевное
равновесие. Такого рода развлечения были частью ее жизни. Она не относилась
к ним серьезно. А Поль для нее был всего лишь один из ее приятелей, и ничего
более.
мог излить душу. Терзаемый ревностью, он нередко истолковывал какое-нибудь
случайно брошенное ею слово, как зловещее доказательство ее неверности, но
при этом явно ожидал опровержений с моей стороны.
глаза девать. Мы стояли у ворот после кино и разговаривали, и вдруг она
стала танцевать. Она это любит. Мы с ней выкидывали всякие антраша, она чуть
не задела мне кончиком туфли подбородок и вдруг говорит: "Помнишь тот вечер,
когда ты поцеловал мне ногу?"