произведения совершенно разные по характеру и значению. В число их входят
такие шедевры, как "Задиг", "Кандид", "Простодушный", и незначительные
повестушки, как "Вавилонская принцесса", "Белый бык". Включают сюда также
и небольшие повести по десять страничек, как "Cosi-sancta" или "Одноглазый
крючник", и целые романы в сто страниц. Есть здесь эскизы, как
"Путешествия Сакрментадо", являющиеся прообразом "Кандида", и "Письма
д'Амабеда", обычно связываемые с "Персидскими письмами"; есть и диалоги -
"Человек с сорока экю", где нет абсолютно ничего от романа и никаких
вопросов, касающихся политической экономии, которые бы напоминали нам
"Диалоги о хлебной торговле" аббата Галиани, и "Уши графа де Честерфилда",
являющиеся беседой на теологические темы.
который у Вольтера всегда насмешлив, стремителен и - во всяком случае, на
поверхностный взгляд небрежен. В этих рассказах нет ни одного персонажа, к
которому автор отнесся бы вполне серьезно. Все они - или воплощение
какой-нибудь идеи, доктрины (Панглос - оптимизма, Мартэн - пессимизма),
или фантастические герои, словно взятые с лакированной китайской ширмы или
драпировки. Их можно истязать, жечь, и ни автор, ни читатель не испытают
чувства подлинного волнения. Даже рыдания прекрасной Сент-Ив, умирающей от
отчаяния - она отдала то, что называют честью, дабы спасти своего
возлюбленного, - не исторгают ни у кого слез. Все эти повести Вольтера
рассказывают о катастрофах - но с точки зрения "рацио", - а их "темп"
настолько быстр, что не успеваешь даже погоревать. Правда, престиссимо
неуместно ни в похоронном марше, ни в реквиеме, однако и престиссимо, и
аллегретто - эффекты, особенно любимые Вольтером.
на сцену священнослужителей, которых он называет магами, судей, именуемых
муфтиями, банкиров, инквизиторов, простаков и философов. Что касается
женщин, то Вольтер их уважал не слишком. Если верить ему, они только и
мечтают, что о любви красивого, молодого щедрого человека, но, будучи по
натуре продажными и боязливыми, уступают, стремясь разбогатеть или спасти
жизнь, и дряхлому инквизитору, и солдату. Они непостоянны и водят мужа за
нос; оплакивают его самыми горькими слезами, чтобы заполучить себе нового
любовника. За что только Вольтер не хулил их! "Увидев, таким образом,
решительно все, что на свете было доброго, хорошего и достойного внимания,
я решился не покидать больше моих пенатов никогда. Оставалось только
жениться, что я вскоре исполнил, и затем, став как следует рогат, доживаю
теперь на покое свой век в убеждении, что лучшей жизни нельзя было
придумать", - говорит Сакрментадо.
философия. О ней говорили как о "полном хаосе ясных мыслей, в целом
бессвязных". Так, Фаге упрекал Вольтера в том, что, все изучив и
рассмотрев, он ничего, не углубил. "Кто он - оптимист или пессимист? Верит
ли он в свободу воли иди в судьбу? Верит ли в бессмертие души? Верит ли в
Бога? Отрицает он метафизику полностью, являясь в какой-то мере
агностиком, или отвергает ее лишь до известного предела; иными словами,
метафизик ли он? Я призываю его ответить "да" или "нет" со всей
определенностью, оценивая каждое произведение".
этому всему. Однако хаос сразу приводится в порядок, стоит только
сопоставить со временем его кажущиеся противоречивыми высказывания.
Философия Вольтера менялась на протяжении его жизни, как это бывает почти
со всеми. "Видение Бабука" и "Задиг" были написаны в то время, когда
судьба улыбалась Вольтеру; он чувствовал поддержку со стороны мадам де
Помпадур, а стало быть, и большей части двора; все короли Европы
приглашали его; мадам дю Шатле дала умиротворение его чувствам, заботилась
о нем, обеспечила ему независимость. Он был склонен считать жизнь сносной,
вот почему заключительные главы "Бабука" довольно снисходительны.
Итюриель. Бабук бесстрастно наблюдает. Он присутствует при кровопролитном
сражении, в котором солдатам и той и другой стороны не дано понять, почему
они убивают и погибают сами; но эта битва изобилует бесчисленными
примерами мужества и человечности. Он входит в Персеполис, где видит
оборванных, безобразных нищих, храмы, в которых погребают мертвых под
звуки пронзительных, нестройных голосов, он видит женщин легкого нрава, с
которыми любезничают судейские чиновники. Но, продолжая свой путь, Бабук
видит и другие храмы, более красивые, и умный, вежливый народ, почитающий
короля и честный в торговых делах. Довольно быстро он привязывается к
этому городу, иногда злоречивому, легкомысленному, но вместе с тем тихому,
красивому и достойному. Выслушав отзыв Бабука, Итюриель решает не
уничтожать Персеполис, а "предоставить миру идти, как он идет, потому что
если все и не так хорошо, то, во всяком случае, сносно".
доказывает, что с нашей стороны было бы очень дерзко утверждать, будто мир
плох, только потому, что мы видим в нем некоторые изъяны. Мы не думаем,
что будет дальше, мы не знаем того, что кажущиеся ошибки Творца - залог
нашего благополучия. "Нет, - говорит ангел Задигу, - такого зла, которое
не порождало бы добра. - А что, - сказал Задиг, - если бы совсем не было
зла и было только одно добро? - Тогда, - отвечал Иезрад, - этот мир был бы
другим миром; связь событий определила бы другой премудрый порядок. Но
этот другой, совершенный порядок возможен только там, где вечно пребывает
Верховное существо..." [Вольтер, "Философские повести"]. Заключение,
которое нельзя назвать неопровержимым; если Бог добр, то почему он не
создал мир по этому бессмертному и совершенному образцу? Если он всемогущ,
то почему, создавая мир, он столь щедро наградил его страданием?
Но в "Микромегасе" он дает на них рассеивающий иллюзии ответ. Микромегас,
обитатель Сириуса, отправляется в сопровождении одного из жителей Сатурна
в путешествие по планетам. И вот однажды великан попадает на Землю, где
обнаруживает почти невидимые микроскопические существа. Он крайне удивлен,
услышав, как эти атомы разговаривают друг с другом, поражается их крайнему
самомнению. И тут одна из этих маленьких козявок в квадратном колпачке
объясняет Микромегасу, что "ей известны все тайны бытия, ибо все это
изложено в "Своде" Фомы Аквината". "Она посмотрела сверху вниз на обоих
обитателей небес и объявила им, что их собственные персоны, их миры, их
солнца и их звезды - все это было создано единственно для человека"
[Вольтер, "Философские повести"]. Эти слова вызывают гомерический смех.
мир плохо устроенным. Но для кого плохо? Для человека, который в
необъятном плане вселенной - лишь незначительное пятнышко, плесень.
Очевидно, все, что в этом плане нам кажется ничтожеством, упущением или
ошибкой, в другом плане имеет глубокое основание. Плесень немного
страдает, но где-то во Вселенной великаны ведут жизнь почти божественную.
Так он отвечает на вопрос о добре и зле. Правда, ответ этот не очень
удовлетворительный, ибо можно было и не создавать плесень, но тогда ни к
чему был бы и высший божественный порядок.
такие смешные, когда они пробуют говорить о философии, удивляют небесных
путников, умело используя свои познания; они безошибочно измеряют рост
Микромегаса, а также расстояние от Земли до Сириуса. То, что эти почти
невидимые козявки так глубоко проникли в тайны Вселенной, пусть это
случайность, уже заслуживало некоторого восхищения во времена-Вольтера и
еще сильнее поразило бы Микромегаса, путешествуй он в наше время. Паскаль
и Бэкон высказывали ту же мысль, имея в виду свою эпоху. Козявка правит
миром, и сама ему подчиняется. Ее смешные стороны искупаются ее умственным
развитием.
более печален, так как он понимал, что человек не только смешон, но и
очень зол. У писателя было личное горе. Мадам дю Шатле обманула его с его
лучшим другом и, понеся от трудов Сен-Ламбера, умерла в родах. Короли, и
французский и прусский, восприняли это с неудовольствием, и Вольтер должен
был жить в изгнании. Правда, это изгнание было позолочено: ни Делис, ни
Фернэ вовсе не были ужасны. Однако своим благополучием Вольтер был обязан
только собственной осторожности, а отнюдь не людям, тем более что
некоторые его яростно преследовали. Он всегда очень близко к сердцу
принимал общественные бедствия, особенно войны и всякого рода
нетерпимость. И вот в 1755 году вдобавок к бесчеловечности людской -
враждебные демарши природы. Это был год лиссабонского землетрясения,
разрушившего один из прекраснейших городов Европы, что глубоко взволновало
Вольтера: для него это поистине было ударом судьбы. Действительность
казалась ужасной.
преобразованием общества. В этих словах намечены вольтеровское понимание
прогресса и философия Кандида.
отчаяния, которое вызывали у него некоторые философы, например Руссо,
который писал: "Если вечное существо не сделало мир лучшим, значит, оно не
могло его сделать таковым", или Лейбниц, утверждавший, что все к лучшему в
этом лучшем из миров. Вольтер вложил эту идею в уста Панглоса,
философа-оптимиста, а его ученика, наивного молодого Кандида, отправил
путешествовать по свету, где тот на опыте познал, что такое войны,
инквизиция, стал свидетелем убийств, краж, насилий, происков иезуитов
Парагвая, повидал Францию, Англию, Турцию и констатировал в конце концов,
что человек повсюду очень злое животное. Тем не менее последними словами
книги Вольтера были: "Но надо возделывать свой сад" [Вольтер, "Философские
повести"], ибо мир наш безумен и жесток; земля дрожит от землетрясений,
Афанасьев Роман
Самойлова Елена
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей