нашей семье. У мамы был файф-о-клок 10, и
одна из дам принесла популярный журнал для женщин, а потом не потрудилась
унести его с собой.
библиотеки очередную охапку книг. Предаться своему любимому вечернему
занятию он также не мог. Папа любил покопаться в земле в садике за домом, но
сегодня москиты были слишком назойливы. Он остался в доме и бесцельно
слонялся по гостиной, пока у мамы не лопнуло терпение.
почитай журнал. Он там, на столе, у моего стула.
это. Она редко бывала такой несообразительной.
не разобрал. Матт, который спал у меня в ногах и видел сны, совсем ничего не
слышал. Никто из нас не ожидал того отчаянного вопля, который в следующее
мгновение огласил весь дом. Голос моего папы вгонял в оторопь даже тогда,
когда сами слова вообще было понять невозможно.
доме грязное исподнее? -- прогремел он.
Шамплейн вылетел у меня из головы, и я судорожно стал перебирать в памяти
свои проступки. Затем мы услышали успокаивающий, миролюбивый голос мамы,
пытавшейся все уладить. Мой пульс снова стал нормальным, а любопытство тут
же вытолкало меня в холл и заставило заглянуть в дверь гостиной.
раскрытым журналом. Я мельком увидел многокрасочную, во всю страницу
рекламу, на которой была изображена невыразимо грязная пара кальсон, как
позорный флаг, развевающаяся на бельевой веревке. Через всю страницу
крупными красными буквами шло убийственно оскорбительное для любой хозяйки
обвинение: "ЭТО, МОЖЕТ БЫТЬ, ВАШИ!"
хочет жить, а если эта компания не может иначе продать свою синьку для
белья, то как же ей быть?
пропустила его замечание мимо ушей.
должна бросаться в глаза читателю, вот она и бросается. Разве не так? -- Уж
кому-кому, а папе реклама заскочила в глаза. -- Ведь так, не правда ли? --
закончила мама торжествующе. Такими словами она всегда завершала свои
доводы.
подумали, что вопрос исчерпан. Мы ошибались, ибо не знали законов работы
подсознания. Мы не догадывались, что где-то там, в самой глубине, этот
случай все еще бередит папину душу.
сгорели -- наступил сезон засухи. В обжигающем воздухе постоянно висел слой
пыли, и мы избавлялись от ее песчаного прикосновения, только когда
сбрасывали одежду и шли окунуться в ванну. Для Матта такого облегчения не
было. Его длинная шерсть впитывала и удерживала пыль до тех пор, пока не
спутывалась в колтун и не меняла свою обычную окраску на цвет желтого
шафрана, но в ту раннюю пору, чтобы избавиться от страдания, он еще не
научился добровольно залезать в воду.
видел так мало воды, что имел право относиться к ней подозрительно. Во
всяком случае он шарахался от любого количества воды так же, как индейская
лошадка шарахается от гремучей змеи. Когда мы решались искупать его
насильно, он не только сопротивлялся и притворялся глухим, но, если ему
удавалось от нас вырваться, заползал под гараж и сидел там без пищи и питья,
пока мы не сдавались и не заверяли его клятвенно, что купания не будет.
подозревающего Матта в подвал, где уже наготове стояли лоханки. Эта проблема
требовала каждый раз новых уловок, ибо Матт ничего не забывал, а подозрения
насчет возможного купания возникали мгновенно. Однажды для этого мы
запустили в подвал живого гофера и затем, якобы неожиданно обнаружив
зверька, позвали Матта, чтобы он его поймал. Но этот гениальный прием
сработал только один раз.
участие. Во время первых попыток на нас были дождевики, зюйдвестки и
резиновые сапоги, но этого оказалось недостаточно. Позднее мы бывали в одних
трусах. Матт никогда не сдавался и ни перед чем не останавливался, чтобы
оставить лоханку и нас в дураках. Однажды он вырвал у меня из рук зеленое
мыло и проглотил его -- не знаю, случайно или из упрямства.
ветеринара.
основном сводилась к лечению фурункулов у лошадей и затвердения вымени у
коров. Ветеринар отказался поверить, что Матт добровольно проглотил мыло, и
ушел раздраженный. Матт, воспользовавшись перепалкой, исчез. Собака
вернулась через сутки осунувшаяся, слабая -- убедительное доказательство
рвотного действия зеленого мыла.
старались откладывать это мероприятие как можно дольше. Собаку уже давно
нора было купать, когда в конце июля я уехал на несколько дней к приятелю на
озеро Маниту.
озер Запада. Мой друг и я целыми днями пытались в нем поплавать, но вода
была настолько соленой, что нам никак не удавалось ни погрузиться достаточно
глубоко, ни добиться равновесия, а потом на солнце соль вызывала болезненные
ожоги и сильный зуд.
Саскатун. Я подошел к дому по главной дорожке, высвистывая Матта: у меня был
для него подарок -- мертвый гофер, которого только что мы подобрали на
обратном пути. Матт не ответил на мой свист. Немного обеспокоенный, я
толкнул входную дверь и увидел маму, которая сидела на диване с выражением
глубокого страдания на лице. При моем появлении она встала и судорожно
прижала меня к своей груди.
бедная собака!
мне в глаза.
Он под гаражом.
можно было попасть только через узкий лаз. Я встал на четвереньки и заглянул
в нору. Когда глаза привыкли к темноте, мне удалось различить нечто похожее
на Матта. Он свернулся клубком в самом дальнем углу, половина головы была
прикрыта хвостом, и из мрака угрюмо сверкал один глаз. Я понял, что его не
покалечило серьезно, и с облегчением приказал ему вылезти.
силу, тянуть его наружу за хвост. На свету вид моего Матта так поразил меня,
что я выпустил его хвост, и пес снова мигом исчез в своем укрытии.
был ярко-черным с синим. Те участки его шкуры, которые когда-то были белыми,
светились теперь неземным ультрамариновым цветом. Впечатление было ужасным,
особенно от головы, так как нос и морда просто были ярко-синими.
Маниту. Он был раздражен и недоволен тем, что его оставили дома, и всю
вторую половину дня дулся. Когда пес увидел, что никто не жалеет его, как он
того заслуживает, он убежал и пропадал до вечера. Его возвращение было
примечательным.
человечеству: дохлую лошадь, очень удобную для того, чтобы вываляться в
тухлятине.
его до тех нор, пока ему не удастся незаметным образом пробраться в свое
убежище. Матта захватили врасплох: из засады на него прыгнул папа. Пес
сделал отчаянный рывок и убежал на короткое время. Его сцапали на заднем
дворе и, не взирая на горькие вопли, приволокли наконец в подвал. Двери
закрыли, заперли на ключ, а в лоханках приготовили воду.
что затем произошло, но мама, хотя сама она не спускалась в подвал, смогла
описать мне все достаточно красочно. Происходила, должно быть, героическая
борьба. Она длилась почти три часа, и звуки и ароматы этой битвы достигали
маминых ушей и носа через вентиляционные отдушины без заметных искажений. Я
узнал, что к концу второго часа и папа и Матт охрипли и умолкли, но звуки
воды, шумно перекатывавшейся по полу, ясно говорили о том, что борьба еще
продолжается.
лестницы, ведущей из подвала. Он был раздет догола и близок к изнеможению.
Глотнув спиртного и приняв ванну, он пошел спать, не сказав маме и слова о
тех ужасах, которые он пережил в подвале на залитом водой поле битвы.
был слишком измотан, чтобы тут же дать выход своему раздражению и
отправиться к дохлой лошади... Хотя, может быть, из коварства он приберег