наступление. Какие ужасы мы там найдем? Что стало с городом? Неужели я увижу
то же, что в Харькове?
Я был в комиссии по расследованию большевистских злодеяний.
стенах, рассказы свидетелей. Мясная фабрика. Все это зафиксировано в
документах. Все это показано европейским газетчикам. Сфотографировано.
Запротоколировано. На века.
русая коса, чья-то бывшая гордость - с окровавленным куском кожи. Кто она
была? Гимназистка, поповна княжна, мещанка? Видимо, ее подвешивали за косу.
и ошметки. Отчего же, господи, во времена смут, резни, потрясений на
поверхность всплывают садисты и насильники? Они концентрируются в службах
безопасности. Вспомнить опричнину, что они творили. Сумасшедший
царь-параноик устроил кровавую утеху для потрошителей, каннибалов и
насильников. Потому что безнаказанность.
Интересно, когда у него именины? Нужно будет подарить ему собачий череп и
метлу.
свидетелями вдруг всплыла фамилия Крестовской. Я насторожился. Стал
выспрашивать. И понял - она!
Питер, а я через два дня, так и не продав родовое гнездо, отправился в
Москву, к стародавнему другу Дмитрию Алейникову.
к нему, бросили вещи и сразу махнули в "Яр". Мы гудели, прощаясь с
беззаботной молодостью. Он, выбрав военную стезю, должен был уезжать на
службу в Тифлис, а мне предложили хорошее место в Польше, в Вильно. (Я уже и
сам забыл, что по специальности учитель словесности!)
наскучило, Димка предложил сходить на революционную сходку.
памяти были питерские события пятого года, волнения в Москве. Все студенты
играли в революцию. Доигрались.
Сухаревской башни на извозчике.
приводить. Я - надежный товарищ одного прыщавого юноши и уже несколько раз
посещал их мероприятия, должны были запомнить. Ну а ты - мой надежный
товарищ. В принципе, они за привлечение новых людей. И сегодня вечером как
раз собираются. Если хочешь, я оттелефонирую своему знакомцу, и пойдем
свергать царя.
фамилий, даже племянник московского генерал-губернатора. Я тебе его покажу.
тоже пристрастился царя свергать с этими народниками? Дело же не в том, кто
туда хаживает, а в том, что там делают.
читают марксову литературу, Плеханова, какую-то экономическую ахинею. Зато
потом коллективно борются с буржуазными условностями и бытом.
условности. Нет. Эта борьба потруднее будет. Они занимаются единственно
коммунистическими, то есть единственно правильными отношениями между
революционными мужчинами и революционными женщинами. Коллективными половыми
сношениями.
старые девы?
любви к таким приключениям, ты бы должен уже стать завзятым революционером,
большим государственным преступником, грозой буржуазного быта и этих...
условностей.
город. Да и учеба. Да и опасаюсь, четно говоря, дурную болезнь подцепить от
охранного отделения. В военной среде революционные поползновения сугубо не
поощряются.
революционные сходки, даже, помню, подписывал какие-то петиции. Но вскоре
все это мне наскучило, показалось несерьезным, брошюры скучными. Бросил... Я
жене знал, что можно так успешно и с пользой свергать ярмо самодержавия, Ты
обязательно этому своему юному Прометею телефонируй. А как же! В жизни все
надо попробовать. Пока молодые. А то жизнь-то уже кончается, дальше одна
мещанская суета и серые земские будни на долгие годы вперед. Глушь
российская да скука провинциальная, онегинская. У тебя в Грузии хоть
фрукты... А так будет, что яркое вспомнить зимним вечером в этом Вильно с
его полячишками.
направились к парадному. - Верно рассуждаешь, профессор словесности. Есть
там такая Крестовская. Она... В общем, сам увидишь.
связался со своим прыщавым приятелем, оказавшимся позже хлыщеватым, бледным
юношей.
Вернее стучался, облизывая губы бледный парень, видно, студент-неудачник. Мы
с Дмитрием были уже чуть навеселе, но тщательно скрывали си обстоятельство,
могущее, как нам казалось, своей несерьезностью нарушить святость борьбы с
тиранией. Электричества в этом доме не было, давала свет лишь семилинейная
керосиновая лампа висящая над столом с лежащими на нем какими-то серыми
брошюрами. Видно, это и была запретная литература.
представили - "Николай, Дмитрий", - и взгляды присутствующих вновь
возвратились в сторону выступающей худой девушки. Она стояла посреди
комнаты, опираясь руками о спинку стула и что-то горячо вещала. Лицо ее,
скорее, некрасивое, нежели наоборот, удлиненное, с тяжеловатой челюстью было
покрыто легким румянцем возбуждения. Разные глаза - зеленый и карий -
лихорадочно блестели. Ко всему прочему, она была еще и рыжая.
выступающую и окружающую обстановку. Кажется, говорила она что-то о
положении рабочих и о давлении мещанских предрассудков на психологию
женщины. Да, по-моему, особо никто ее и не слушал. Все словно чего-то ждали.
Брылястый парень в косоворотке, сидевший прямо за спиной выступавшей, пялил
буркалы на ее задницу обтянутую черной длинной юбкой и часто сглатывал
слюну. Его, конечно же возбуждал не смысл сказанного, а звуки женского
голоса и шов сзади на юбке. И предвкушение.
больше. Ее очаровательный румянец, который даже делал привлекательнее ее
некрасивое лицо, сменился красными пятнами. Голос рыжей сделался хриплым и
срывался. И вдруг она начала площадно, по-извозчичьи ругаться. Я с
непривычки опешил, но остальным это было, видно, не в диковину. Распахнутыми
глазами они жадно глядели на говорящую и ноздри многих трепетно подрагивали.
от неожиданности) и застонала, подала тазом назад, чуть согнулась и явно
сильно свела ноги.
даже сделал непроизвольное движение руками, чтобы подхватить, если она
начнет падать. И тут же дошло: эта истеричка только что испытала сексуальную
разрядку. Я слышал про такие вещи.
трибада.
дикой сатурналии сплелись голые тела, и моим телом целиком завладела
некрасивая Крестовская. Некрасивая, да, но тем не менее, что-то
притягательное в половом смысле в ней было. Не знаю что. Уж, конечно, не
маленькие висячие груди с огромными коричневыми сосками, которые словно
сумочки прыгали при каждом ее скачке: она оседлала меня сверху (эта
необычная позиция меня, помню, безумно возбудила) и яростно и часто
насаживалась, кусая губы и матерясь. При этом она два или три раза ударила
меня по щекам, впрочем, не очень сильно.
начала терзать какую-то девушку. Комната оглашалась стонами и хриплым
дыханием. Алейников занимался какой-то пышечкой, разложив ее прямо на столе
с брошюрами.
опять переместилась ко мне, грубо толкнула в грудь - я не сопротивлялся:
пассивная роль меня вполне устраивала, я не собирался в первые ряды
революционеров, - свалила на спину и снова начала "насиловать". Мы лежали на
когда-то длинноворсном, а ныне уж куда как повытертом персидском ковре.
Крестовская-амазонка расположилась сначала ко мне лицом, раскачивалась,
ерзала, что-то бессвязное причитала и сильно мяла узловатыми длинными
пальцами свою грудь.