Г-жа Воке подновила три комнаты этой квартиры, получив от Горио вперед
некоторую сумму для покрытия расходов, будто бы произведенных на дрянную
обстановку и отделку: на желтые коленкоровые занавески, лакированные, обитые
трипом кресла, на кое-какую подмазку клеевой краской и обои, отвергнутые
даже кабаками городских предместий. Быть может, именно потому, что папаша
Горио, в ту пору именуемый почтительно господин Горио, поймался на эту
удочку, проявив такую легкомысленную щедрость, на него стали смотреть, как
на дурака, ничего не смыслящего в практических делах. Горио привез с собой
хороший запас платья, великолепный подбор вещей, входящих в обиход богатого
купца, который бросил торговать, но не отказывает себе ни в чем. Вдова Воке
залюбовалась на полторы дюжины рубашек из полуголландского полотна, особенно
приметных своей добротностью благодаря тому, что вермишельщик закалывал их
мягкое жабо двумя булавками, соединенными цепочкой, а в каждую булавку был
вправлен крупный бриллиант. Обычно он одевался в василькового цвета фрак,
ежедневно менял пикейный белый жилет, под которым колыхалось выпуклое
грушевидное брюшко, шевеля золотую массивную цепочку с брелоками. В
табакерку, тоже золотую, был вделан медальон, где хранились чьи-то волосы, и
это придавало Горио вид человека, повинного в любовных похождениях. Когда
хозяйка обозвала его "старым волокитой", на его губах мелькнула веселая
улыбка мещанина, польщенного в своей страстишке. Его "шкапики" (так
выражался он по-простецки) были полны столовым серебром. У вдовы глаза так и
горели, когда она любезно помогала ему распаковывать и размещать серебряные
с позолотой ложки для рагу и для разливания супа, судки, приборы, соусники,
блюда, сервизы для завтрака, - словом, вещи более или менее красивые,
достаточно увесистые, с которыми он не хотел расстаться. Эти подарки
напоминали ему о торжественных событиях его семейной жизни.
виде двух целующихся горлинок, - это первый подарок моей жены в годовщину
нашей свадьбы. Бедняжка! Она истратила на это все свои девичьи сбережения. И
я, сударыня, скорее соглашусь рыть собственными ногтями землю, чем
расстаться с этим. Благодаря бога, я в остаток дней своих еще попью утром
кофейку из этой чашки. Жаловаться мне не приходится, у меня есть кусок
хлеба, и надолго.
государственного казначейства, которые, по приблизительным расчетам, могли
давать этому замечательному Горио тысяч восемь--десять дохода в год. С того
дня вдова Воке, в девицах де Конфлан, уже достигшая сорока восьми лет от
роду, но признававшая из них только тридцать девять, составила свой план.
Несмотря на то, что внутренние углы век у Горио вывернулись, распухли и
слезились, так что ему довольно часто приходилось их вытирать, она находила
его наружность приятной и вполне приличной. К тому же его мясистые, выпуклые
икры и длинный широкий нос предвещали такие скрытые достоинства, которыми
вдова, как видно, очень дорожила, да их вдобавок подтверждало лунообразное,
наивно простоватое лицо папаши Горио. Он представлялся ей крепышом,
способным вложить всю душу в чувство. Волосы его, расчесанные на два
"крылышка" и с самого утра напудренные парикмахером Политехнической школы,
приходившим на дом, вырисовывались пятью фестонами на низком лбу, красиво
окаймляя его лицо. Правда, он был слегка мужиковат, но так подтянут, так
обильно брал табак из табакерки и нюхал с такой уверенностью в возможность и
впредь сколько угодно наполнять ее макубой[21], что в день переезда Горио,
вечером, когда Воке улеглась в постель, она, как куропатка, обернутая
шпиком, румянилась на огне желанья проститься с саваном Воке и возродиться
женою Горио. Выйти замуж, продать пансион, пойди рука об руку с этим лучшим
представителем заточного мещанства, стать именитой дамой в своем квартале,
собирать пожертвования на бедных, выезжать по воскресеньям в Шуази, Суази и
Жантильи; ходить в театр, когда захочешь, брать ложу, а не дожидаться
контрамарок, даримых кое-кем из пансионеров в июле месяце, - все это
Эльдорадо[21] парижских пошленьких семейных жизней стало ее мечтой. Она не
поверяла никому, что у нее есть сорок тысяч франков, накопленных по грошу.
Разумеется, в смысле состояния она себя считала приличной партией.
на другой бок, будто удостоверяясь в наличии своих прелестей, оставлявших
глубокий отпечаток на перине, как в этом убеждалась по утрам толстуха
Сильвия.
парикмахера г-на Горио и сделала кое-какие затраты на туалет, оправдывая их
тем, что ведь нужно придать дому достойный вид, в соответствии с почтенными
особами, посещавшими пансион. Она всячески старалась изменить состав
пансионеров и всюду трезвонила о своем намерении пускать отныне лишь людей,
отменных во всех смыслах. Стоило постороннему лицу явиться к ней, она сейчас
же начинала похваляться, что г-н Горио - один из самых именитых и уважаемых
купцов во всем Париже, а вот оказал ей предпочтение. Г-жа Воке
распространила специальные проспекты, где в заголовке значилось: "ДОМ ВОКЕ".
И дальше говорилось, что "это самый старинный и самый уважаемый семейный
пансион Латинского квартала, из пансиона открывается наиприятнейший вид (с
четвертого этажа!) на долину Гобеленовой мануфактуры, есть миленький сад, а
в конце его простирается липовая аллея". Упоминалось об уединенности и
хорошем воздухе. Этот проспект привел к ней графиню де л'Амбермениль,
женщину тридцати шести лет, ждавшую окончания дела о пенсии, которая ей
полагалась как вдове генерала, павшего на полях битвы. Г-жа Воке улучшила
свой стол, почти шесть месяцев отапливала общие комнаты и столь
добросовестно сдержала обещания проспекта, что доложила еще своих. В
результате графиня, называя г-жу Воке дорогим другом, обедала переманить к
ней из квартала Марэ баронессу де Вомерланд и вдову полковника графа
Пикуазо, двух своих приятельниц, доживавших срок в пансионе более дорогом,
чем "Дом Воке". Впрочем, эти дамы будут иметь большой достаток, когда
военные канцелярии закончат их дела.
болтовней, попивая черносмородинную наливку и вкушая лакомства,
предназначенные только для хозяйки. Графиня де л'Амбермениль очень одобряла
виды хозяйки на Горио, виды отличные, о которых, кстати сказать, она
догадалась с первого же дня, и находила, что Горио - мужчина первый сорт.
яблочко, прекрасно сохранился и еще способен доставить женщине много
приятного.
наряда, несоответствовавшего притязаниям вдовы.
Деревянной галлерее купили шляпку с перьями и чепчик. Графиня увлекла свою
подругу в магазин "Маленькая Жената", где они выбрали платье и шарф. Когда
это боевое снаряжение пустили в дело и вдовушка явилась во всеоружии, она
была поразительно похожа на вывеску "Беф а ля мод"[23]. Тем не менее сама
она нашла в себе такую выгодную перемену, что сочла себя обязанной графине и
преподнесла ей шляпку в двадцать франков, хотя и не отличалась тароватостью.
Правду говоря, она рассчитывала потребовать от графини одной услуги, а
именно - выспросить Горио и показать ее, Воке, в хорошем свете. Графиня де
л'Амбермениль весьма по-дружески взялась за это дело, начала обхаживать
старого вермишельщика и, наконец, добилась беседы с ним; но в этом деле она
руководилась желаньем соблазнить вермишельщика лично для себя; когда же все
покушения ее натолкнулись на застенчивость, если не сказать - отпор, папаши
Горио, графиня возмутилась неотесанностью старика и вышла.
своей подруге. - Он недоверчив до смешного; это дурак, скотина, скряга, и,
кроме неприятности, ждать от него нечего.
после чего графиня не пожелала даже оставаться с ним под одной кровлей. На
другой же день она уехала, забыв при этом уплатить за полгода своего
пребывания в пансионе и оставив после себя хлам, оцененный в пять франков.
Как ни ретиво взялась за розыски г-жа Воке, ей не удалось получить в Париже
никакой справки о графине де л'Амбермениль. Она часто вспоминала об этом
печальном происшествии, плакалась на свою чрезмерную доверчивость, хотя была
недоверчивее кошки; но в этом отношении г-жа Воке имела сходство со многими
людьми, которые не доверяют своим близким и отдаются в руки первого
встречного, - странное психологическое явление, но оно факт, и его корни
нетрудно отыскать в самой человеческой душе. Быть может, некоторые люди не в
состоянии ничем снискать расположение тех, с кем они живут, и, обнаружив
перед ними всю пустоту своей души, чувствуют, что окружающие втайне выносят
им заслуженно суровый приговор; но в то же время такие люди испытывают
непреодолимую потребность слышать похвалы себе, - а как раз этого не слышно,
или же их снедает страстное желанье показать в себе достоинства, каких на
самом деле у них нет, и ради этого они стремятся завоевать любовь или
уважение людей им посторонних, рискуя пасть когда-нибудь и в их глазах.
Наконец есть личности, своекорыстные по самой их природе: ни близким, ни
друзьям они не делают добра по той причине, что это только долг; а если они
оказывают услуги незнакомым, они тем самым поднимают себе цену; поэтому чем
ближе стоит к ним человек, тем меньше они его любят; чем дальше он от них,
тем больше их старанье услужить. И, несомненно, в г-же Воке соединились обе
эти натуры, по самому существу своему мелкие, лживые и гадкие.
такой напасти. Я бы вывел эту пройдоху на свежую воду. Их штучки мне
знакомы.
событий и не вдавалась в их причины. Свои ошибки она охотно валила на
других. Когда ее постиг этот убыток, то для нее первопричиной такого
злоключенья оказался честный вермишельщик; с той поры у нее, как говорила
она, раскрылись на него глаза. Уразумев всю тщету своих заигрываний и своих
затрат на благолепие, она без долгих дум нашла причину этой неудачи. Она
заметила, что Горио имел, по выражению ее, свои замашки. Словом, он показал
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей