Чтение 4–й страницы книги ~Когти тигра~

Именно тогда показан был Григорию маршрут на карте, пролегавший из
Севастополя в Нью-Йорк. Гавайи действительно оставались в стороне.

Выяснилось, что Володька собирается в США, чтобы поднять тамошний
рабочий класс против капиталистов.

Спутников - и надежных - он без труда навербовал бы среди кухарей. Дело
не в спутниках.

Остановка была за малым. Нужны деньги - рублей тридцать - на билеты, а
также харчи - примерно дней на десять.

События должны были развиваться так. Часть денег шла шоферу. Володька
предполагал спрятаться под брезентом одной из машин, которые вывозят со
складов рыбу. (Садиться на поезд в Севастополе опасно, могут задержать на
вокзале.) Добравшись под брезентом до Симферополя, путешественники
пересаживаются в поезд и беспрепятственно катят на восток. Из Читы - на
верблюдах - в Монголию, там, конечно, помогут араты, сочувствующие мировой
революции, и запросто перебросят в Корею. А оттуда уж рукой подать до
Калифорнии. Вот тебе и Америка!

План, спору нет, был хорош. Григорий тоже не любил капиталистов и на
верблюдах еще не ездил никогда. Но как же с дельфинами? И потом, пришлось
бы расстаться с Черным морем, а этого он никак не мог.

Володька рассердился. В отношениях с Григорием привык повелевать,
несмелые возражения его воспринял как бунт на корабле. Напряженным, сиплым
шепотом - весь разговор велся шепотом - он спросил:

- Что важнее - революция в Америке или дельфины? Управимся с
революцией, тогда займемся и дельфинами. Они-то, конечно, бедолаги, их
очень жаль, но ведь ждали несколько тысяч лет, придется малость еще
подождать.

Григорий был подавлен. Просто не представлял себе, как будет жить без
своего Кота в сапогах. Но ведь и без Черного моря он не мог жить...

ЧЕРТ ПО ИМЕНИ ТРИНИТРОТОЛУОЛ

- Батя! Семафор со встречного танкера!

- Читай.

- Читаю: "У вас по курсу плавающие мины!"

Это, верно, набедокурил шторм, налетевший вчера на побережье. Он
повалил деревья, повыбивал стекла в окнах. Заодно сорвал где-то и мины с
якорей.

Вскоре на сейнерах увидели эти мины.

Два шара плыли по течению на значительном удалении друг от друга.
Отчасти похожи были на шлемы водолазов, но смахивали также на чертей,
которые двигаются гуськом по морю, выставив головы из воды. Даже рожки
торчали на круглых черных лбах.

Пока сейнера меняли курс, один из рыбаков, служивший в молодости на
Военно-Морском Флоте, объяснил, что мине достаточно боднуть корпус
корабля, или причал, или камень, чтобы согнулся рог-колпачок. В нем
заключена колба. Она хрустнет, и жидкость из нее прольется на батарейку.

- А потом?

- Электрический ток, искра! И грохнут двести килограммов
тринитротолуола.

- Три-нитро-толу-ол! - с благоговением повторил Володька. - Как
заклинание, верно?

Мины оказались старые, обросшие ракушкой; значит, очень долго
находились под водой - с гражданской войны, а быть может, даже мировой.
Много лет подряд они спокойно покачивались под водой на длинных минрепах,
как грибы поганки. Шторм всколыхнул воду, минрепы лопнули, мины всплыли на
поверхность.

Григорий с Володькой заспорили: цокнутся ли они друг о друга, или ветер
переменится и погонит их на камни? В том и в другом случае мины взорвутся
сами, иначе сказать - покончат жизнь самоубийством.

Но этого не произошло. Расторопный танкер вызвал по радио минеров. А уж
минеры, понятно, знали, как заклинать злого духа, заключенного в бутылке.

С тральщика спустили шлюпку. Она описала полукруг. Подойти к мине
полагалось так, чтобы не навалило на нее ветром.

Сидевший на корме минер с подчеркнутым спокойствием закурил папиросу.
Володька и Григорий переглянулись. К чему еще этот форс? Рядом же двести
килограммов не леденцов, а взрывчатки!

Но то был не форс. Папиросу приходится обязательно закуривать, даже
если минер некурящий. Ведь обе руки его заняты, а огонь должен быть
наготове.

Минер перегнулся к мине. Гребец делал в это время короткие гребки,
удерживая шлюпку на расстоянии вытянутых рук товарища. Издали не видно
было, что он там делает. Но минер со всеми предосторожностями подвешивал к
мине патрон.

- Ага! Наклонился, папиросой поджигает бикфордов шнур!

- Дал ей прикурить! Все!

Гребец не спускал глаз с минера. Едва лишь тот выпрямился, как гребец
навалился на весла. Повернувшись лицом к товарищу, минер стал ему
помогать, налегая на весла, чтобы гребки были сильнее.

На сейнерах затаили дыхание.

Шлюпка удалялась от мины очень быстро, рывками. Когда от нее было
метров восемьдесят, гребец и минер легли ничком на дно шлюпки.

И вовремя! Секунды, отмеренные длиной шнура, кончились.

Со звуками обвала поднялся над водой столб дыма, черный-пречерный. То,
ругаясь и топоча ногами, выбирался из мины черт по имени Тринитротолуол!

А через несколько минут тем же путем последовал за ним и братец его из
второй мины...

Домой рыбаки вернулись с трюмами, полными глушеной рыбы.

Но Володька и Григорий и думать забыли о рыбе. Дотемна они торчали на
улице - описывали взрыв всем желающим, причем, как водится, с каждым разом
добавляя в свое повествование что-нибудь красочное.

- Да угомонитесь вы! - прикрикнула на них мать Володьки.

Но они никак не могли угомониться.

"КУРС ВЕДЕТ К ОПАСНОСТИ!"

Володька объявил, что ночь подходящая, надо бы половить крабов. С ним
отправились по обыкновению младший брат Володьки и, конечно, верный
Григорий.

Волны у берега занимались обычной своей возней, копошились подле
камней, пробуя, прочно ли те сидят, и что-то недовольно бормоча. Камни,
наверное, сидели прочно.

Тайком от отца Володька отлил керосину в ведро и, намотав на две палки
обрывки пропитанной керосином пакли, закрепил их проволокой.

Факелы зажжены! (Время от времени их приходится обмакивать в ведро,
чтобы получше горели.) Краболовы вошли по колено в воду. Пятна света
поплыли по воде.

Младший брат Володьки стонал и приплясывал на берегу от нетерпения. Он,
увы, не получил факела. Он был на подхвате.

Потревоженные в своем сне под камнями, ослепленные светом крабы ничего
не могли понять. Лишь огорченно и растерянно разводили клешнями, будто
говоря друг другу: "Неужели? Поймались? Это надо же!"

Лов был удачным. В корзине уже ворочались семь красняков и одиннадцать
каменщиков. Вдруг Володька выпрямился:

- Полундра!

От неожиданности Григорий уронил в воду огромного красняка. Метрах в
пятидесяти от берега чернел шар. В звездном мерцании, разлитом над морем,
тускло отсвечивала его поверхность. Вот он колыхнулся и набычился, показав
чертячьи рожки. А! Мина! Почти неприметно двигалась она на длинной зыби и
при этом укоризненно качала своей лысой головой: "Ах, дети, дети! Крабов
ловите? А время позднее, ночное время. Вам уже спать пора давно!"

Мина, вероятно, была из той самой семейки, которую растормошил
вчерашний шторм. Только эта немного подзадержалась - быть может,
заглядывала в какие-нибудь бухточки по пути.

Володька крикнул брату:

- Эй! Еще рогатик! К бате беги! Пусть флотских вызывает!

- А ты?

- На ялике за ней пойду.

- И я.

- Нет. Ну что стоишь? Окоченел? Как дам раза!

Рыдая от обиды и зависти, младший брат припустился бежать.

- Грыцько! Весла тащи!

Спотыкаясь, отчаянно спеша, Володька и Григорий ввалились в ялик.

- Сильно не греби... Табань!.. Снова греби... Табань!..

Мина неторопливо плыла вдоль берега, не удаляясь от него, но и не
приближаясь к нему. Конвой на ялике сопровождал ее, держась на
почтительной дистанции.

Стало меньше пахнуть водорослями, воздух, насыщенный солью, сделался
словно бы плотнее.

Впереди сверкнул огонь.

Володька встал с банки, поднял зажженный факел и принялся им
размахивать. Днем мог бы отличиться, просемафорить сигнал "Веди", то есть:
"Ваш курс ведет к опасности". Ночью за неимением фонаря пришлось пустить в
ход факел. Но это было даже интереснее, больше напоминало кораблекрушение.

Мальчикам очень хотелось, чтобы навстречу шел пассажирский пароход
водоизмещением две тысячи тонн, не меньше, рейс: Одесса - Батуми. И чтобы
пассажиры толпились у борта, вглядываясь в темноту и переговариваясь
взволнованными голосами. И капитан, стоя на мостике, произносил бы
благодарность по мегафону. И над морем, навострившим уши, разносилось бы: