уже заняться настоящей личной жизнью - изменять с каждым стройным, загорелым
мужиком, катающимся на горных лыжах или, на худой конец, играющим в большой
теннис...
Он-то, за свои двадцать семь лет знавший девиц и жен без числа, прекрасно
понимал: весь этот легкомысленный попутный щебет - на самом деле вполне
серьезное признание в дружбе и одновременно объяснение в нелюбви.
студенты - работать, аспиранты и молодые преподаватели - надзирать за ними.
Жили в типовых щелястых домиках, построенных специально для сезонников и
прозванных почему-то "бунгало". Каждое утро, в восемь часов, после завтрака,
о котором можно было сказать только то, что он горячий, полтораста студентов
под предводительством десятка бригадиров- аспирантов плелись на совхозное
поле, чтобы выковыривать из земли и сортировать "корнеплод морковь" - именно
так значилось в нарядах. Чистякову поручили руководить ватагой грузчиков -
крепких парней-первокурсников, поступивших в институт сразу после армии. Они
разъезжали по полю на полуторке и втаскивали в кузов гигантские "авоськи",
набитые "корнеплодом морковь", вызывавшим почему-то у греющихся на солнышке
спозаранку пьяных совхозных аборигенов исключительно фаллические ассоциации.
гитару замечательные песни, от которых наворачивались сладкие слезы и жизнь
обретала на мгновения грустный и прекрасный смысл.
школе, к ним в класс заявился мужичок с балалайкой. Он исполнил русскую
народную песню "Светит месяц, светит ясный" и призвал записываться в кружок
струнных инструментов, организованный при Доме пионеров. Валера записался,
походил на занятия около года и немного выучился играть на
балалайке-секунде, а когда через пару лет началось повальное увлечение
гитарами, успешно применил свои балалаечные знания к шестиструнке. Правда,
собственного инструмента выцыганить у родителей так и не удалось, но сосед
по заводскому общежитию имел бренькающее изделие Мытищинского завода
щипковых инструментов, при помощи которого они разучивали и исполняли разные
песни:
театральное отделение факультета общественных профессий, руководимое
каким-то отовсюду выгнанным, но очень самолюбивым деятелем. Этот
режиссер-расстрига бесконечно ставил "Трех сестер" и постоянно грозился
сделать такой спектакль, что "все эти творческие импотенты из разных там
мхатов сдохнут от зависти". Чистяков должен был играть Соленого, а Соленый,
в свою очередь, должен был появляться с гитарой, напевая жестокий романс.
Соленого Валера так и не сыграл, потому что режиссера погнали за освященное
многовековой традицией, но не уважаемое законом влечение к юношам. Зато
жестокие романсы петь выучился.
хрипатым под Высоцкого первокурсникам. "Валерпалыча на сцену! - кричала
студентка Кутепова.- Валерпалыч, миленький,- "Проходит жизнь"! Ну,
пожалуйста!" Чистяков обреченно вздыхал, поднимался на крылечко "бунгало",
брал гитару с еще теплым от чужих рук грифом, пробовал струны, хмурился,
качал головой, начинал было настраивать инструмент, а потом вдруг -
несколько резких аккордов, и:
проходит сон, Любовь проходит, проходит все... Но я люблю. Я люблю. Я
люблю...
в своем длинном, почти до колен свитере и модном, по-селянски повязанном
платке, Валера каждый божий вечер пел ее любимую вещь:
стояла у ворот - А по улице все конница идет...
иронии восхищалась Надя.- Огромная русская армия, растянувшись, ползет через
маленький уездный городишко. Вечер, а еще не кончился даже конный авангард!
Роскошно, правда?"
прелью, и Чистяков пел, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, а душа
томится предчувствием единой для всех людей счастливой и безысходной доли:
заехал на квартиру генерал, Весь простреленный, так жалобно стонал...
"Четырех уж девок замуж отдала! Какая потрясающая точность деталей!.."-
передразнивала ехидная студентка Кутепова.
ерепенились, заявляли, что, будучи взрослыми, дееспособными людьми, сами
могут решать, когда им ложиться спать, с кем и ложиться ли вообще, что дома
они именно так и поступают. Им, разумеется, отвечали, что они не дома, что
из-за их ослиного упрямства и ребячества страдает производительность труда,
не высыпаются бригадиры и что за нарушение производственной дисциплины можно
запросто вылететь из вуза, куда они только-только с таким трудом поступили.
кровать, чтобы в девичьих помещениях не было парней,- и наоборот. Студентка
Кутепова, целомудренно закрывшись одеялом до подбородка, во время каждого
такого обхода плаксиво объявляла, будто дома не засыпает вообще, пока папа
не поцелует ее в лобик, и требовала, чтобы именно Валерпалыч был ей "заместо
отца родного". Под общий хохот Чистяков целовал ее в пахнущий пудрой лоб, и
она тут же прикидывалась спящей.
"бунгало", пили чай и вино, валяли дурака, хохотали, а то вдруг начинали до
хрипоты спорить о том, например, что означает фраза Чаадаева "Социализм
победит не потому, что он прав, а потому, что не правы его враги". Или же
разговор уходил в совершенно другую сторону, и аспирант кафедры
фольклористики, "сокамерник" Чистякова по общежитию, Юра Иванушкин,
старательно акая или окая, рассказывал срамные сказки Афанасьева, пел
остросексуальные частушки и однажды уморил общественность, сообщив исконно
народную классификацию достоинств мужского имущества: "щекотун" - "запридух"
- "подсердечник" - "убивец". С тех пор Иванушкина так и прозвали - Убивец.
Он тогда канал под пейзанина и показательно презирал всех, имеющих
московскую прописку. "Вам-то, столичным,- причитал Убивец полудурашливо-
полусерьезно,- все само в рот лезет. Опять-таки ЦПКиО имени Горького,
гастроном имени Елисеева, метро имени Кагановича... А попробуйте-ка в школу
за десять верст по первопутку побегать... В страну знаний! Волки: у-у-у!"
Валера, ходивший в школу через дорогу, в самом деле начинал себя чувствовать
зажравшимся барчуком или, как выражаются в армии, человеком Московской
области, сокращенно - ЧМО.
характеристику, он узнал: жил Убивец в приличном районном центре, родитель
его работал ни много ни мало директором крупного мясо-молочного комплекса, а
мать начальствовала во Дворце культуры. Элита, правда, уездная...
умывались ледяной водой и, вибрируя от утреннего холода, расталкивали
невменяемо-сонных студентов, которые втихаря тоже колобродили всю ночь. И
ведь ничего: завтракали и, как выражалась Надя, бодренько отходили в поля,
трудились, а вечером все начиналось сначала. А теперь вот поспишь вместо
положенных восьми часов, скажем, шесть, и целый день скрипишь так, словно
тебя палками отвалтузили.
"бунгало", раскланивался и с протокольной учтивостью пожимал на прощанье ее
прохладную руку.
освободиться от его вахлацких объятий, заранее вгоняла Валеру в краску и
парализовывала все желания. Наде в ту пору нравилось изображать увиденную в
каком-то идиотском фильме молодую революционную женщину, до беспамятства
влюбленную в слово "товарищ". "До свидания, товарищ! - говорила она на
прощание понурому Чистякову.- Товарищ, выше голову! Скоро восстанет
пролетариат Германии, товарищ!.." Этим все и заканчивалось.
ЧП - внезапно кончилась тара, те самые гигантские "авоськи", только теперь
для "кочанной культуры капуста". Материально ответственный начальник
совхозного склада запил, жена выгнала его из дому, и он исчез вместе со
связкой ключей от сарая, где хранилась тара. Работа встала, студенты
разбрелись кто куда, и тогда Чистякова отправили ходоком к начальству в
центральную усадьбу, поручив заодно купить аспирину и еще чего-нибудь для
простудившейся Наденьки Печерниковой.
поснимать с должностей и все спрашивал, где у них тут телефон, чтобы
позвонить в обком партии, хотя, честно говоря, в те времена имел смутное
представление о том, что это такое, если не считать Надиного выраженьица:
"Обком звонит в колокол". Встревоженные буйным аспирантом, всуе упоминающим
священную аббревиатуру, совхозные начальники стали названивать в свое
неблагополучное подразделение, подняли всех на ноги - и кладовщик был
найден: он спал в том самом сарае на тех самых "авоськах" за дверьми,
запертыми снаружи на большой амбарный замок, причем связка ключей мистически
оказалась в кармане его телогрейки.
аспирина и горчичников, в сельпо ему "свешали" полкило засахарившегося,
похожего на топленое масло меду, а в книжном магазине рядом с автобусной
остановкой в свалке произведений писателей- гертруд (так Надя называла
Героев Социалистического Труда) он нашел книжечку своего любимого Бунина с
несколькими рассказами из "Темных аллей".
Посняков Андрей
Лондон Джек
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Майер Стефани
Орловский Гай Юлий