третьей странице, но был переполнен грандиозными замыслами. Я предложила ему
устроиться на работу. С отчаяния он запил, а ко мне обращался в стихах, где
умолял не губить его талант. Просто лодырь - это одно, а лодырь-пьяница -
совсем другое. Я почувствовала себя ответственной за него и стала бороться,
а Михаил Степанович принялся пить еще больше. Его матушка перед своей
кончиной прямо заявила, что я - погибель ее сына. В конце концов зеленый
змий победил, я оставила супруга в покое, он попивал, пописывал стихи,
исполнял русские народные песни на нашей кухне и даже смог перевалить в
своем романе за шестую страницу. Примерно в это же время я встретила
Иннокентия Павловича. Его речи о роли женщины в современном обществе
произвели на меня впечатление, я поняла всю безысходность своей жизни с
Михаилом Степановичем и покинула его. Только трехнедельный запой помешал
тому в отчаянии наложить на себя руки. Выйдя из запоя, Михаил Степанович
написал два стихотворения, в одном из которых назвал меня гремучей змеей, а
в другом одалиской, и каждый понедельник заскакивал ко мне на работу занять
денег. В общей сложности накопилась внушительная сумма долга, именно поэтому
он безропотно кочевал с одной квартиры на другую по первому моему
требованию.
существенной величины в районе большого пальца левой ноги, сложил на животе
пухлые ручки и, дважды моргнув, сказал:
Михаил Степанович видел и чувствовал.
в моей власти. Сегодня встал с утра и написал стихотворение. - Тут он
поднялся и, простирая ко мне руки, начал декламировать, а закончив, спросил:
- сколько чувства, как емко, как сильно сказано.
бурлят и переполняют, не до пищи телесной...
предпоследнего, и решила его осчастливить:
заселяюсь в ту квартиру, а Иннокентий Павлович в одну из этих комнат. Далее
вы, не торопясь, размениваете данную жилплощадь.
когда ко мне вернулись творческие силы, ты предлагаешь заниматься такой
ерундой, бегать по объявлениям...
слезу. - Мне нужна твоя поддержка. Нам надо жить вместе. Я чувствую, в этом
наше спасение.
в ней сам, дохода она не приносит.
маленькую комнату.
чердака и лезет на крышу.
горько заплакал, перемежая всхлипывания выкриками: "Елизавета". Значит,
плохи дела: не только в долг не дают, но и к столу уже не приглашают. И
теперь перед ним трагический выбор: либо умереть, либо начать работать. Я
потрепала его по плечу и сказала:
дотянувшись до сумочки, я извлекла кошелек, пересчитала деньги и положила
сотню на журнальный столик.
Степановича, я пошла открывать. На пороге стоял Иннокентий Павлович в мятом
костюме, с галстуком, сбившимся набок. Волосы взлохмачены, глаза горят
нездоровым блеском, знакомый аромат коньяка известил мое обоняние, что
последний основательно поддержал себя перед решительным разговором.
слезами ковер на полу, а я пошла к телефону и набрала номер Мышильды.
легкость, чему немало способствовали два обстоятельства: вопли Михаила
Степановича за стеной, походившие на рев раненого медведя, причем медведя
музыкального (он то и дело сбивался на мотив популярной ямщицкой песни), и
ночное бдение Иннокентия Павловича в кустах возле дома. Он занял там позицию
ближе к одиннадцати вечера, курил, смотрел томно на мои окна и время от
времени устраивал под ними пробежки, восклицая: "Ах, Лиза, Лиза", чем очень
волновал меня и нервировал соседей. К утру я была готова отправиться куда
угодно. Южный берег Крыма, безусловно, предпочтительней, но я уже обещала
Мышильде, что возьму ее с собой, а везти ее к морю не хотела из вредности.
Хочется ей искать сокровища, пусть ищет.
моей квартиры. Михаил Степанович оглашал громким храпом жилище, но звонок в
дверь его потревожил, и он предстал перед нами в оранжевой пижаме и разных
тапочках.
подумать о людях. Мы отдыхаем. Вчера вы и так слишком долго отвлекали
Елизавету от домашних дел, а сегодня в такую рань мы вновь вынуждены вас
видеть.
лет моложе и чуть крупнее своего предшественника, иногда сгоряча мог себе и
позволить кое-какие вольности.
Степанович, а я с улыбкой сообщила:
он относился с трепетом).
в дверь и стали наблюдать за мной, потом в два голоса вопросили:
мужчина.
Степанович, а Иннокентий Павлович двинул его в ребра локтем, вроде бы
нечаянно, и заметил:
больше прав.
вперед ладонь. - Я люблю Лизаньку, любовь выше условностей, что нам людское
мнение...
прекратил.
развлекайтесь, а я вслед за мечтой... Михаил Степанович, как там дальше?