работодатель, душа мужской компании, знал, нутром чуял, что неуклонно
сползает вниз. Елки-палки, не пора ли, чтобы кто-нибудь раз в жизни взял в
руки грабли и расчистил грязищу вокруг коровника и у черного крыльца!
Каретный сарай завален рухлядью: поломанные машины и драная упряжь, старые
фургонные колеса, худые ведра из-под молока, трухлявый скарб - фургон
завести стало некуда. И ни единая душа палец о палец не ударит, а он - у
него и без этого всегда невпроворот дела. В дни затишья от одной страды до
другой он нередко часами просиживал пригорюнясь, обдавая табачным соком
крестовник, буйно разросшийся возле поленницы, и размышлял о том, куда
податься человеку, когда обстоятельства прямо-таки приперли его к стенке.
Поскорей бы подрастали сыновья - они у него узнают, почем фунт лиха, как сам
он мальчишкой узнал у своего отца, научатся держать в руках хозяйство,
постигнув в этом деле все до тонкости. Перегибать палку незачем, но все же
они у него, голубчики, попотеют за свой кусок хлеба, а нет - тогда пусть не
взыщут. Не черта им, битюгам здоровым, рассиживаться да выстругивать
хлыстики! Мистер Томпсон подчас ужасно распалялся, рисуя себе возможные
картины их будущего - рассядутся, здоровенные битюги, выстругивать хлыстики
или на речку улизнут с удочкой. Нет, шалишь, он мигом положит конец их
разгильдяйству.
хозяйством, и мало-помалу у мистера Томпсона стало отлегать от души. Не
было, кажется, такого, с чем не умел бы справиться его работник, - и все как
бы между прочим, словно так и надо. Вставал в пять утра, сам варил себе
кофе, поджаривал грудинку и был на выгоне с коровами задолго до того, как
мистер Томпсон начинал зевать, потягиваться, кряхтеть, прочищать горло с
трубным рыком и топать по комнате в поисках своих штанов. Он доил коров,
содержал в образцовом порядке молочный погреб, сбивал масло; куры у него не
разбредались и почему-то охотно неслись в гнездах, а не под домом или за
стогом сена; кормил он их по часам, и они до того расплодились, что стало
некуда шагу ступить. Кучи мусора вокруг служб и дома постепенно исчезли. Он
потчевал свинок маисом, пахтаньем, он вычесывал репейники из конских грив.
Был ласков в обхождении с телятами, но несколько суров с коровами и курами;
о разделении работы на мужскую и женскую мистер Хелтон, судя по его
поведению, никогда не слыхал.
можно выписать по почте, и показал ему на картинке сырный пресс. - Хорошая
вещь. Купите, буду делать сыр. Пресс купили, и мистер Хелтон стал
действительно делать сыр, и сыр стали возить на рынок заодно с солидными
партиями масла и корзинами яиц. Мистер Томпсон порою с легким пренебрежением
взирал на повадки мистера Хелтона. Не мелковато ли, согласитесь, для мужчины
бродить, подбирая всего-то навсего штук десять маисовых початков, оброненных
с воза по дороге с поля, падалицу подбирать на корм свиньям, подбирать и
беречь старые гвозди, железки от машин и попусту убивать время, оттискивая
на поверхности масла затейливые узоры перед тем, как его повезут на рынок.
Восседая по пути в город на высоких козлах рессорного фургона, где,
обернутое влажной холстинкой, покоилось в пятигаллонном бидоне из-под сала
разукрашенное масло, зычно понукая лошадей и щелкая у них над крупом
вожжами, мистер Томпсон думал порой, что мистер Хелтон - довольно-таки
крохобористый малый, но никогда не давал воли подобным мыслям, ибо, напав на
клад, знал ему цену. Ведь и впрямь свинки хорошели на глазах, и платили за
них дороже. Ведь и впрямь ухитрялся мистер Хелтон снимать такие урожаи, что
избавил мистера Томпсона от надобности подкупать корма. Когда наступал убой
скота, мистер Хелтон умел пустить в дело все, что у мистера Томпсона
попадало в отбросы, и не гнушался выскабливать кишки и начинять их колбасным
фаршем особого изготовления. Короче, мистеру Томпсону грех было жаловаться
На третий год он прибавил мистеру Хелтону жалованье, хотя мистер Хелтон не
заикался о прибавке. На четвертый, когда не только вылез из долгов, но и
заимел кой-какие деньжата в банке, опять повысил жалованье мистеру Хелтону,
оба раза по два с половиной доллара в месяц.
возбуждении от собственной расточительности. - Если хозяйство окупает само
себя, в том заслуга его, пускай знает, что я это ценю.
вытянутое лицо и упорно незрячие глаза, даже его приверженность к работе -
со всем этим Томпсоны вполне сжились и свыклись. Миссис Томпсон, правда, на
первых порах нет-нет да и сетовала.
Можно бы, кажется, раз в кои-то веки выдавить из себя два-три словечка.
разговорится.
Покончив с работой за день, он приходил, размахивая фонарем, клацая
здоровенными башмаками, точно копытами, по утоптанной дорожке, ведущей от
хлева, или молочного погреба, или от курятника. Зимними вечерами слышно было
из кухни или с заднего крыльца, как он вытаскивает деревянный стул, как,
скрипнув спинкой, откидывается на нем назад, после чего он недолго наигрывал
на какой-нибудь из своих губных гармошек все ту же, единственную песенку.
Гармошки были у него каждая в своем ключе, одни тише и приятней на слух, чем
другие, но мотив неизменно оставался один и тот же - странный мотив с
неожиданными поворотами - из вечера в вечер, а бывало, что и днем, когда
мистер Хелтон садился перевести дух. Поначалу Томпсоны очень восторгались и
всегда останавливались послушать. Потом пришло время, когда они изрядно
пресытились этим мотивом и между собой сходились на том, что не мешало бы
ему разучить что-нибудь новенькое. Под конец они вообще перестали его
слышать, воспринимая как нечто естественное, как шелест ветра в предвечерней
листве, мычание коров или звук собственного голоса. Миссис Томпсон изредка
посещали сомнения касательно мистерхелтоновой души. Он как будто не
отличался набожностью, по воскресеньям работал с утра до вечера, так же, как
по обычным будним дням.
она мистеру Томпсону. - Не очень-то это по-христиански с нашей стороны, что
мы его не зовем. Такой, как он, набиваться сам не станет. Будет ждать, пока
его пригласят.
верит - его дело, я, например, на это так смотрю. А потом, ему в воскресный
день и одеться-то не во что. В церковь не наденешь рабочие штаны да блузу.
Кто его знает, куда у него уходят деньги. Но на глупости он их не тратит,
это точно.
и в первое же воскресенье она пошла звать мистера Хелтона вместе с их
семейством в церковь. Мистер Хелтон, орудуя вилами, укладывал в поле за
садом сено в аккуратные копенки. Миссис Томпсон надела дымчатые очки, надела
шляпку от солнца и пошла. Прервав работу и опершись на вилы, он выслушал ее
с таким лицом, что миссис Томпсон в первую минуту даже испугалась. Бледные
глаза, минуя ее, враждебно впились в пространство, брови сдвинулись к
переносице, вытянутый подбородок отвердел.
спиной и принялся опять кидать сено.
конечно, привыкнуть к обычаям мистера Хелтона, но, с другой стороны, даже
если ты иностранец, можно бы все-таки вести себя повежливей, когда тебя
по-христиански приглашают в церковь.
поставишь ему в укор. Можно подумать, просто не умеет вести себя по-людски.
Словно на весь свет затаил обиду, можно подумать, - сказала она. - Прямо не
знаешь иной раз, как и быть.
тревогу, а почему - трудно объяснить даже самой себе и тем более - другим;
если бы, допустим, описать его мистеру Томпсону, получилось страшней, чем на
самом деле, либо вовсе не страшно. Из тех жутковатых случаев, какие будто
несут в себе некое предостережение, хотя чаще всего ничего особенного из
этого не проистекает. Дело было весной, стоял безветренный жаркий день.
Миссис Томпсон сходила на огород нарвать к обеду стручковой фасоли и
зеленого лука, надергать молодой морковки. Она работала, надвинув шляпу на
самые глаза, складывая овощи в корзинку, морковь к моркови, фасоль к фасоли,
и отмечала про себя, как чисто прополол мистер Хелтон грядки, какая тучная
на них земля. Он еще с осени натаскал сюда навозу с хлевов, тщательно
удобрил каждый клочок огорода, и овощь перла из земли ядреная, сочная.
Обратно миссис Томпсон пошла под узловатыми фиговыми деревцами, где
неподрезанные ветки клонились почти до земли, сплетаясь густою листвой в
прохладный навес. Щадя глаза, миссис Томпсон постоянно искала тени. И вот,
бесцельно озираясь вокруг, она увидела сквозь завесу листьев картину,
которая чрезвычайно ее поразила. Если бы этому зрелищу сопутствовал крик,
все было бы вполне в порядке вещей. Ее поразило, что все совершалось в
тишине. Мистер Хелтон, белый как полотно, с перекошенным, застывшим лицом,
свирепо тряс за плечи Артура. Голова у Артура моталась вперед-назад, он не
сопротивлялся, не тужился, как бывало, когда его пыталась встряхнуть миссис
Томпсон. Глаза его глядели довольно испуганно, но главное - удивленно,
удивления в них, пожалуй, было больше всего. Герберт, очень тихий, стоял
рядом и наблюдал. Мистер Хелтон выпустил Артура, схватил Герберта и стал
трясти с тем же ненавидящим лицом, тою же свирепой истовостью. У Герберта
плаксиво наморщились губы, но он не проронил ни звука. Мистер Хелтон разжал
руки, повернулся и размашисто зашагал к себе в хибарку, а мальчишки без
единого слова со всех ног припустились наутек. И скрылись за углом с
фасадной стороны дома.
на кухонный стол, сдвинула на затылок шляпу, опять нахлобучила на самые
глаза, заглянула в плиту, поправила дрова. Мальчишки, тесно привалясь друг к
другу, притулились, словно обретя надежное убежище, под кустом сирени,
который рос прямехонько перед окном ее спальни.