буква М - опознавательный знак метро, с влажным шелестом проносились машины,
торопились прохожие, прикрывшись от дождя перепончатыми зонтами, словно бы
сделанными из крыльев каких-то ящеров. Вот, оказывается, почему они вымерли,
вот почему исчезли - на зонты пошли.
рынок, в магазин, в прачечную Вадима Кузьмина лучше посылать в дождь -
сорвется в две минуты. Наверно, все-таки не случайно стал Анфертьев
фотографом, покинув обеспеченную гавань родной специальности. Его сокурсники
уже разъезжали на своих машинах - Вадим Кузьмич не завидовал им. фотографией
он занялся еще в школе, и до сих пор она не опротивела ему, хотя это
случается со многими. Он любил снимать туманные лесные опушки, городскую
осень, мосты над Москвой-рекой. На его фотографиях можно было увидеть и
высотную громаду над площадью Восстания, и переплетения рельсов Курского
вокзала, крутые переулки Сретенки, частокол небоскребов Калининского
проспекта. Скорее всего он был пейзажистом, этот Вадим Кузьмич Анфертьев,
хотя далеко не всегда печатал отснятое - кому они нужны, эти снимки? Журналы
и газеты ими переполнены, телевидение доставляет их прямо в дом, фотоальбомы
лучших мастеров к вашим услугам. Хотите - Колосов, Шерстенников, хотите -
Боловин, Чурюканов, Антонец... Анфертьев просто любил снимать и радовался,
увидев то, мимо чего остальное человечество пронеслось запыхавшейся толпой
марафонцев. И даже когда не было под рукой этой игрушки, машинки, а теперь
еще и кормилицы - фотокамеры, Анфертьев невольно гранил мир на кадры.
что не может увековечить на все будущие времена двух ворон, хрипло лающих на
столбе, свет фонаря в мокрой листве или разноцветный пасьянс окон высотного
дома. Но, досадливо щелкнув пальцами, он как бы снимал эти картинки,
все-таки снимал и навсегда запоминал. Зачастую Анфертьеву и не требовался
аппарат, он сам превратился в ходячую камеру-обскуру, известную, между
прочим, еще достославному Ибн-аль-Хайтаму, жившему никак не менее тысячи лет
назад. Казалось бы, у Вадима Кузьмича постоянно Должно быть хорошее
настроение, ан нет! Как-то уж очень близко к сердцу он принимал и хмурость
жены, и недовольство директора товарища Подчуфарина, и Фубость продавцов
выбивала Анфертьева из душевного благорасположения. Он понимал, что в самом
деле трудно ублажать рыскающих между магазинами домохозяек или сбежавших с
работы чиновников, научных работников, канцеляристов, раздраженных друг
другом, очередями и теми же продавцами.
паршиво, когда нас облает туповатая баба в замусоленном халате, но
Анфертьеву почему-то доставалось чаще других. Возвращаясь домой уже в полной
темноте, вдыхая ночной воздух, настоянный на сырой коре деревьев, на желтой
горечи листьев, на бензиновых отходах машин, он был почти горд собой - купив
водки, хлеба и колбасы, Анфертьев умудрился не проронить ни слова. Правда,
услышал все-таки брошенное ему вслед: "Ходят тут, как воды в рот набрали!",
но сегодня это лишь позабавило его.
продраена какими-то порошками с романтическими названиями, Танька стаскивала
со всей квартиры в свой угол бантики, карандаши, куски пластилина с
завязшими в них пуговицами, головы и туловища кукол, рассыпавшиеся от
безжалостного чтения книжки. Стол в комнате светился льняной скатертью с
квадратами нетронутых складок, на Наталье Михайловне красовалось тесноватое
платье из панбархата цвета хаки, и даже кольцо, ребята, она надела золотое
обручальное кольцо, а на Таньку - новые тапочки. Надколотый кувшин исчез с
полки, роскошный альбом вынут из ряда книг и поставлен лицом к Вовушке,
опять для Вовушки в передней стояли расшитые комнатные туфли, за которыми
битых три часа, самых лучших в ее жизни три часа Наталья Михайловна
простояла в очереди. На креслах, которым Вадим Кузьмич самолично дважды
менял обшивку, лежали накидки - вдруг Вовушка пожелает сесть, а если не
сядет, тоже не беда, кресла будут радовать Вовушкин взор. И он подумает, он
вынужден будет подумать, он просто никуда не денется от мысли, что Вадька
Анфертьев неплохо, черт его подери, устроился в жизни! У него, у этого
подонка Анфертьева, жена с монетным профилем, прелестный ребенок, отличная
квартира из двух комнат, с прихожей в два квадратных метра, кухней,
раздельными удобствами, окнами, с потолком и полом, у него кресла с алыми
накидками, изготовленными народными мастерами Украины, альбом с
сюрреалистической обложкой, у него комнатные тапки, расшитые цветными
нитками в дружественной Индии, а для гостей у него всегда найдется бутылка
водки, кусок колбасы и банка сайры, которая недавно и, кажется, навсегда
попала в разряд изысканнейших блюд. "О! - подумает Вовушка. - Анфертьев
всегда был парень не промах, и уж если кому завидовать в жизни, то, конечно,
этому пройдохе Анфертьеву, мать его за ногу!"
но все видя, все чувствуя кончиками пальцев, кожей, волосами, ушами и
пятнами, словно любая часть квартиры, каждая тарелка, ножка стула, тряпка и
подоконник, унитаз и ситечко для чая невидимыми проводами, нервами, жилами
соединялись с телом Натальи Михайловны, с ее мозгом и сердцем.
окна поезда, и умчалась дальше, нанося последние мазки. Цветок повернут
бутоном к Вовушке, Танька расчесана так, чтобы лучший ее локон смотрел прямо
Вовушке в глаза, штора отдернута ровно настолько, чтобы была видна занавеска
с золотой ниткой и кактус гимнокалициум балдианум, который Анфертьев называл
не иначе, как турбиникартус лофофороидес, на проигрывателе поставлена
заморская, если не заокеанская пластинка, хрустальный графин, свадебный
подарок соседа, который тот по пьянке спер у собственной жены, вот уже
столько лет не видавший света дня, вынут, обласкан взглядом, осчастливлен
нежными прикосновениями пальцев и воздушными касаниями махрового полотенца,
поставлен на телевизор, как бы между прочим, как бы всем надоевшая вещь, но
абажур повернут, и щель, прожженная лампой, направлена как раз на графин,
чтобы блики в нем играли и радовали Вовушкину душу, Вовушкин взор, чтобы
Вовушка в конце концов сказал себе: "Да, этот проныра Анфертьев всех нас
обскакал, пока мы, как кроты, под землей рылись!"
каким-то новым озаренным тоном. - Ведь этот Вовушка... состоятельный мужик,
а?
расколоть его на триста рублей.
деньги - раз плюнуть.
известны другие источники - пожалуйста. Скажите, сколько в нас гордости! Мы,
оказывается, еще о достоинстве подумываем. Надо же!
молчишь? Какова?
тебя на улице, то ни за что не узнал бы! Я бы только подумал: интересно, чья
это девочка и где ей покупали наряды? И еще я бы подумал: вот счастливые
папа и мама, у которых есть такая девочка!
газовую плитку, чтобы она сверкала белоснежно, и нравилась бы Вовушке, и
настраивала его на мысли чистые и светлые.
поразился - сколько было в Наталье Михайловне ожидания, стремления поразить
гостя, предстать перед ним в наивозможно лучшем свете Вадима Кузьмича
потрясла неистовость, с которой его жена прятала их неудачи, поражения, весь
невысокий пошиб их бытия. Наталья Михайловна прятала от чужих глаз
бездарность мужа, его малую зарплату, позорную должность.
жизненная сила дремала в нем? Что движет им сейчас? Тщеславие? Жадность?
меняя самолеты, поезда, машины, носился из конца в конец по всей стране -
доказывая пригодность прибора для любого климата, любого вида строительных
работ. Как и прежде, он бледнел перед каждой дверью, обитой черным, это в
нем осталось, но он распахивал эту дверь и входил. И хотя голос его не
всегда был тверд, отстаивал все, что считал нужным отстаивать.
промышленного внедрения своего изобретения, однажды, очарованный потрясающим
выступлением знаменитой певицы, смущаясь и хамя, просочился сквозь кордоны
поклонников и телохранителей, явился за кулисы и предложил Несравненной Алле
осветить ее выступление лазерными плоскостями, сверкающими конусами,
мерцающими цилиндрами.
не сказать. Зрители топали ногами, кричали дикими голосами, издавая звуки,
по силе и красоте ничуть не уступающие их кумиру. А свет, что творилось со
светом!
вдруг вырастали вокруг нее стеной северного сияния, в нарушение всех законов
физики и здравого смысла начинали струиться в стороны от божественной
головки. Все решили, что это заслуга Аллы, что это под действием ее
биологических и музыкальных ритмов пространство изменило свои свойства и
принялось сворачиваться в световые кульки, сжиматься в плоскости,
скручиваться в рулоны. А время! Оно исчезло! И мир исчез! И ничего во
Вселенной не осталось, кроме Олимпийского зала на проспекте Мира, кроме Аллы
Каргалов Вадим
Куликов Роман
Суворов Виктор
Володихин Дмитрий
Маркелов Олег
Андреев Николай