но никто не шел, хотя несчастные, обезумев от страха, простирали руки к
стоявшим на земле.
крючьями. Опоясавшись канатом, он пошел прямо на огонь.
зачем ему веревка.
крючьями за широкий карниз второго этажа, вскарабкался туда, как кошка. Стоя
на карнизе, Адлер зацепил лестницу за карниз третьего этажа и через
мгновение был уже там. Волосы и одежда тлели на нем, густой дым окутывал его
непроницаемой пеленой, но он взбирался все выше, повиснув над огнем и
разверстой пропастью, словно паук.
хлопать в ладоши. Укрепив лестницу на краю крыши, этот неуклюжий и грузный
парень с непостижимой ловкостью вынес на крышу одного за другим всех
обреченных.
спасенных им людей, а потом слез и сам. Когда он, обожженный, окровавленный,
очутился на земле, толпа подхватила его и с восторженными возгласами понесла
на руках.
золотой медалью, а фабрикант повысил его в должности и дал обещанные триста
талеров.
он вдруг полюбил деньги, - не потому, что получил их, подвергаясь
смертельной опасности, и не потому, что они напоминали ему о людях, которым
он спас жизнь, а потому, что их было целых триста талеров!.. Вот бы покутить
на такую уйму денег!.. Но какой пир можно задать на тысячу талеров, и как
уже близко до этой тысячи!..
привычек, стал скрягой и ростовщиком. Он давал деньги взаймы на короткий
срок, но под большие проценты; наряду с этим он много работал и быстро
продвигался. Через несколько лет у него было уже не триста, а три тысячи
талеров.
покутить вовсю. Но когда сумма вырастала, он назначал новый предел и
стремился к нему с прежним упорством. В этом стремлении к идеалу - хотя бы
один раз вволю насладиться жизнью - Адлер постепенно утратил свои
чувственные инстинкты. Всю свою богатырскую силу он отдавал работе и,
отказавшись от былой мечты, думал лишь об одном: о деньгах. Одно время он
считал их только средством и видел за ними иную цель. Однако постепенно и
это исчезло, и всем его существом завладели две страсти: работа и деньги.
накопленных кровавым трудом, упорством, необычайной ловкостью, скупостью и
лихоимством. В это время он переехал в Польшу, где, как он слышал,
промышленность давала огромные доходы. Он основал здесь небольшую ткацкую
фабрику, женился на девушке с богатым приданым, которая, произведя на свет
единственного сына, Фердинанда, умерла, и поставил себе целью нажить
миллионное состояние.
спиной большой опыт и в ткацком ремесле и в погоне за копейкой, он очутился
среди людей, которых легко было эксплуатировать - потому что у одних вовсе
не было денег, а другим деньги доставались без труда и были у них в избытке;
потому что одним не хватало сметливости, а другие переоценивали свою
сметливость. Адлер относился с презрением к обществу, лишенному практических
свойств и силы противостоять ему, но, обстоятельно ознакомившись с
положением, он умело использовал его. Состояние Адлера росло, а люди думали,
что удачливый фабрикант получает, кроме прибылей, еще какие-то суммы из
Германии.
чувство беспредельной отцовской любви. Он носил осиротевшего малютку на
руках, даже брал его с собой на фабрику, где шум и грохот так пугали
ребенка, что он синел от крика. Когда мальчик подрос, отец ни в чем не мог
ему отказать, он исполнял все его капризы, закармливал лакомствами, окружал
прислугой, давал ему вместо игрушек золотые монеты. Чем старше становился
ребенок, тем сильнее любил его отец. Игры Фердинанда напоминали ему
собственное детство, пробуждали в душе его отголосок былых стремлений и
мечтаний. Глядя на сына, Адлер думал, что тот за него насладится жизнью,
по-настоящему использует его богатство, осуществит угасшие, но некогда такие
яркие мечты о далеких путешествиях, роскошных пиршествах и опасных походах.
путешествовать. Он будет кутить, а я буду смотреть за ним и оберегать от
опасностей".
поэтому Адлер, наградив сына железным здоровьем и физической силой,
склонностью к эгоизму, богатством и непреодолимым влечением к кутежам, не
сумел развить в нем никаких высоких побуждений. Ни отец, ни сын не способны
были понять, что можно найти удовлетворение в поисках правды, не чувствовали
красоты ни в природе, ни в искусстве, а людей - оба в равной мере -
презирали. В обществе, где все сознательно или бессознательно соединены
тысячью нитей симпатий и сочувствия, оба они были совершенно свободны, не
связаны ни с кем. Отец превыше всего любил деньги, а сына - еще больше, чем
деньги; сын хорошо относился к отцу, но по-настоящему любил лишь одного себя
и все то, что могло удовлетворить его желания.
класса. Он научился говорить на нескольких языках, умел танцевать, со вкусом
одеваться и вести салонные разговоры. В обращении с людьми он был приятен,
если ему не перечили, остроумно шутил и щедро сорил деньгами. Поэтому все
его любили. Только Беме, смотревший глубже на вещи, утверждал, что юноша
очень мало знает и вступил на дурной путь. В семнадцать лет Фердинанд уже
вел себя донжуаном, в восемнадцать был исключен из гимназии, в девятнадцать
- несколько раз проигрался в карты, а однажды выиграл около тысячи рублей;
наконец, на двадцатом году он уехал за границу. Там, несмотря на крупную
сумму, полученную от отца, он наделал долгов чуть не на шестьдесят тысяч
рублей и этим - правда, невольно - способствовал введению экономии на
фабрике, за что обоих, отца и сына, проклинали сотни людей.
всю Европу. Он взбирался на альпийские глетчеры, был на Везувии, раз даже
поднимался на воздушном шаре, проскучал несколько недель в Лондоне, где дома
все как один из красного кирпича, а по воскресеньям нет никаких развлечений.
Но дольше и веселее всего он прожил в Париже.
впечатление на его стальные нервы, он тотчас же сообщал об этом со всеми
подробностями. Поэтому письма его были для Адлера настоящим праздником.
Старый фабрикант перечитывал их без конца, упивался каждым словом, чувствуя,
как каждое из них воскрешает в нем былые пылкие мечты.
в тысячу пар канкан в самых богатых салонах Парижа, купать женщин в
шампанском, выигрывать или проигрывать, ставя на карту сотни рублей, - ведь
это было идеалом ею жизни и даже превосходило все его мечты!.. Письма
Фердинанда были для него как бы дыханием собственной его молодости и
возбуждали в нем не восторг, для которого он был уже слишком стар, - а
новое, неведомое ему доселе чувство умиления.
впечатлением, в его трезвом практическом уме начинало шевелиться что-то
вроде поэтической фантазии. Минутами он видел то, что читал. Но видения тут
же исчезали, вспугнутые мерным гулом машин и шумом ткацких станков.
фабрику, получить миллион рублей наличными и с этой кучей денег отправиться
вместе с сыном путешествовать.
него.
разврате старцев Содома или Рима времен Империи.
- спрашивал он Адлера.
большой фаянсовой кружки, на которой голубыми буквами было написано:
железнодорожную станцию коляску за сыном и бричку за его багажом. Потом он
уселся на крыльце перед домом, сохраняя обычное выражение тупости и апатии,
хотя с нетерпением поглядывал на часы.
дыма. Неумолчному гулу фабрики вторил двусложный крик цесарок. Небо было
чистое, воздух напоен покоем.
скамейке, которая всякий раз скрежетала, словно от боли. Старый фабрикант не
притронулся сегодня в полдень к своему мясному завтраку и не пил пива из
большой кружки с цинковой крышкой, хотя делал это изо дня в день уже лет