Чтение 4–й страницы книги ~Сиротская доля~

умножения. С тех пор всякий раз, когда дети чего-либо не понимали, пани
Винцентова сперва объясняла это Ясю, а он - детям, с помощью собственных
примеров, отличавшихся простотой и ясностью.

Пан Анзельм не раз говорил Ясю:

- Мальчик! Ты будешь великим человеком!

Больше всех своих маленьких товарищей Ясь полюбил Антосю. Случилось
так, что в ребячьей республике оба они занимали самое скромное положение:
Ясь был сыном гувернантки, Антосю родители баловали меньше других своих
детей.

Как-то раз между Ясем и Антосей произошел весьма характерный разговор:

- Кем бы ты хотела быть? - спросил мальчик.

- Я бы хотела быть Маней, - ответила девочка. - А ты?

- А я... кучером!

Маня - сестра Антоси, была любимицей матери. А Ясь, играя с Юзеком,
всегда выполнял обязанности коня. Этими обстоятельствами и объяснялись мечты
детей.

Больше всего игрушек Ясь дарил Антосе. Однажды он даже сделал ей
колыбельку для куклы; к несчастью, кукла была длиной в пол-локтя, а колыбель
едва в несколько дюймов.

- Ну что ж, сломаем ее, и все! - с огорчением сказал Ясь, беря в руки
колыбельку.

- И не думай! - воскликнула Антося. - Ведь у куклы может быть ребенок.

- Правда!..

Действительно, на другой день при содействии служанки родился ребенок,
сооруженный из тряпок и ваты. Ясь внимательно к нему присматривался.

- Что это такое? - спросил он, указывая на верхнюю половину тела
новорожденного.

- Голова!..

- А руки где?

- У нее нет рук, только рубашка.

Принесли колыбель, но оказалось, что голова слишком широка для нее. Ясь
снова огорчился, но Антося в утешение попросила его нарисовать кукле нос и
глаза, что он и выполнил, усиленно вращая по этому случаю языком.

Дружба детей была так велика, что Ясь даже решил поделиться с Антосей
неслыханно важной тайной.

- Пойдем, - сказал он ей, - я тебе покажу гнездо.

- Гнездо? - воскликнула Антося, всплеснув руками.

- Но ты никому не скажешь? - торжественно спросил Ясь.

- Нет!.. честное слово...

Они пошли в сад, где капельки росы, обильно осевшей на листьях,
переливались всеми цветами радуги. В воздухе, напоенном пьянящим ароматом,
гремел разноголосый птичий хор; жужжали пчелы и стрекотали кузнечики.

- А это настоящее гнездо? - горя от любопытства, спросила девочка.

- Конечно.

- И там есть маленькие птички?

- А ты как думаешь?.. Наверно...

В одном из кустов что-то зашелестело.

- Может, это здесь? - не унималась Антося. - Может, ты забыл?

Ясь вместо ответа с важным видом помотал головой.

Наконец дошли до клумбы в конце сада. Ясь остановился, встал на колени
и, осторожно отгибая ветки, прошептал:

- Тише!..

Антося опустила головку и приложила палец к губам.

- Видишь? - спросил Ясь.

- Вижу, - ответила она, - но не знаю где...

Ясь показал пальцем.

- Ах!.. - воскликнула она в восхищенье.

На расстоянии локтя от Антоси, прямо на земле, лежало серое гнездышко,
круглое и гладкое, словно отлитое. Внутри был вогнутый матрасик из конского
волоса и пуха, а на нем - маленький птенчик: красный, без перьев. У него
были затянутые пленкой, но выпуклые большие глаза, и еще больший животик.
Услышав шорох, птенец поднял головку, а желтый клювик раскрыл так широко,
словно хотел проглотить Антосю.

- Есть просит! - заметил Ясь.

В эту минуту на ветку - прямо над головами детей - села уже взрослая
птичка. Она несколько раз пошевелила хвостиком, поглядела на непрошеных
гостей сперва правым глазом, потом левым и жалобно запищала.

- Отойдем, - сказал Ясь. - Мать пришла его кормить.

Антося возвращалась домой в глубокой задумчивости; несколько часов
спустя она спросила:

- Ясь! Нельзя ли показать гнездо Мане?

- Ну нет!

- И Юзеку тоже нельзя?

- Само собой! Юзек сразу разорит гнездо.

Антося действительно сохранила тайну, но, к несчастью, решила
позаботиться о птенчике. Под вечер, ничего не сказав Ясю, она взяла горсть
хлебных крошек и щедро накормила ими маленького голыша. А когда на следующий
день дети пришли его навестить, бедный птенчик уже не дышал.

- Ах, Антося! - сказал Ясь. - Это, верно, ты виновата?

Девочка залилась слезами.

Ясь взял в руку мертвого птенца - он был какой-то сморщенный и холодный
- и прошептал:

- Чем же ты провинился, бедняжка!..

На глаза его навернулись слезы.

- Не говори так, Ясь! - попросила огорченная девочка и потом поспешно
добавила: - Зато мы можем устроить ему похороны...

- Что ему с того?

- Я уложу его в колыбельку, в ту, которую ты мне подарил для куклы...
ты сделаешь ему крестик...

- Перестань! - прервал ее Ясь. - Подумай лучше о том, что нам будет за
это.

- Да ведь никто не знает...

- Не беспокойся! Господь бог хорошо знает, он еще накажет меня за то,
что я показал тебе гнездо...

Дети вернулись домой очень сосредоточенные и серьезные. Ясю все
казалось, что следом за ним кто-то идет, а Антосе - будто лица у всех
угрюмые и сердитые. Бедняжка не выдержала, доверила свою печаль Мане. Мане
тайна также стала в тягость, и она шепнула о ней Юзю, который с громким
смехом рассказал об этом всем. Тотчас подтвердились дурные предчувствия Яся,
ибо пан Анзельм, услышав, о чем идет речь, страшно рассердился, затопал
ногами, велел принести топор, пригрозив отсечь детям головы, и в конце
концов - поставил их в угол.

"IV"

Ясь с матерью едут на свои хлеба

После дождя наступает ясная погода, после ночи - день, после огорчений
- радость, после труда - отдых, после богатства - бедность. Все это, видно,
зависит от круговращения земли, как говорил мой дядя, человек большого
сердца и философического ума.

Так что, друг мой, если у тебя неприятности, радуйся: ибо это верный
признак, что вскоре все будет хорошо. Печалься скорей тогда, когда ты
совершенно счастлив, потому что на свете нет ничего прочного! Это, в свою
очередь, мнение моей бабки, благочестивой женщины, которая многое в жизни
испытала, - ба! - видела самого Наполеона...

Я не собираюсь нарушать ваш покой, о вы, мирно спящие в далеких
могилах! Хочу лишь заявить во всеуслышание: я не из тех, кто, как трусливый
слуга, зарывает в землю вдовьи гроши, оставленные ей вами на пропитание.

Пани Винцентова слишком долго была счастлива, - почти целых три года. И
вот счастье отвернулось от нее.

Экономическая система пана Анзельма, опиравшаяся на чтение передовых
статей, принесла плачевные результаты. Долги росли, доходы уменьшались, и в
конце концов благородный весельчак, желая рассчитаться с кредиторами и
оставить детям честное имя, продал свое поместье и взял в аренду несколько
десятков гектаров.

Печальные были это дни, когда из старой усадьбы, построенной еще дедом
пана Анзельма, стали выносить и увозить вещи к месту нового жительства. Не
проходило и часу без какого-либо события. Вот опустела гостиная, вот пан
Анзельм уплатил своей гувернантке последнее жалованье, вот упросил ее взять
горшочек масла, небольшой запас муки, крупы.

О, если бы вы знали, как у бедняжки сжималось сердце, когда она
принимала эти прощальные подарки!..

Наконец отъехала последняя подвода. За ней двинулись два вола,
непрерывно шевелившие губами, и дворовые псы, - одного из них пришлось даже
засунуть в мешок, до того не хотелось ему уходить отсюда. На фольварке
появились чужие люди, а к крыльцу подкатили большая неуклюжая карета и
бричка. После многократного прощания изгнанники стали рассаживаться. Юзек
вскочил на козлы, три девочки разместились на переднем сиденье кареты, а
напротив них - пан Анзельм и его супруга со вторым томом новейшего романа,
который она не успела дочитать в старом доме.

В бричку сели пани Винцентова с Ясем.

Кучер уже щелкнул кнутом, и лошади тронулись, как вдруг пан Анзельм
закричал:

- Эй, постойте-ка!..

Он выпрыгнул из кареты и вбежал обратно в пустой дом. Мгновение спустя
его увидели в конторе, потом в детской, в гостиной. Он словно чего-то искал:
может быть, счастья, которое его покинуло!.. Стоявшим поблизости
послышалось, будто пан Анзельм что-то говорил; быть может, он упрашивал тени