Кто-то из белых швырнул ей в лицо горсть овощей из котелка.
думала, оценивала людей.
здесь для того, чтобы помочь тебе. Зачем ты так себя ведешь?
она. - Где уж тебе другим помогать!
застыла на пороге. Она думала только о Джонни, перебрасываясь с ними
бранью, и знала, что они тоже думают о нем. Она знала, что они пришли за
Джонни, так вот пусть попробуют отнять его у матери.
черномазый сынок?
наткнувшись на стену, сползла на колени.
и снова встала на ноги и, даже не дотронувшись до скулы, которая болела от
удара, сложила руки на животе. - Я еще не видывала, чтобы белый
побрезговал...
ее били. Ее губы вспухли, и подбородок был в крови.
она все может вытерпеть, все на свете. Она стоит на узкой полоске земли и
скорее умрет, чем сдвинется с места. И вот в эту минуту, стоя на пороге
кухни и чувствуя, как теплая струйка крови стекает ей на шею, она отдала
Джонни-Боя, отдала его белым. Она отдала его потому, что они силой
вломились ей в душу, требовали, чтоб она его отдала, думали, что она
испугается побоев, испугается и скажет, где он. Она отдала его сама -
пусть знают, что им не добиться своего насилием и обманом.
сказал шериф. - Если ты скажешь нам, где он, и если он не будет молчать,
он, может быть, легко отделается. Но если мы сами его найдем, не быть ему
живому. Если мы его найдем, приготовь к утру простыню, чтобы прикрыть его,
поняла? Приготовь простыню, потому что не быть ему живому!
добились чего хотели, думала она с торжеством. И никогда не добьетесь! Ей
до боли хотелось дать им почувствовать всю свою гордость и независимость;
ее сердце стремилось обратить самые горькие минуты Жизни в такие слова,
чтобы они почувствовали, как легко ей было вынести все, что они ей
сделали, и сколько еще она может вынести. Ее вера с такой силой вспыхнула
в ней, что она едва не ослепла. Она шла за ними к дверям, заламывая и
стискивая пальцы. Она видела, как они сошли на грязную дорогу. При каждой
вспышке желтого огня видно было, что льет косой дождь. Губы ее шевелились,
и она крикнула:
замолчать, так я тебя выучу!
Тяжелый каблук намокших башмаков ударил ее в висок, потом в живот.
откуда-то из серого провала забвения до нее донеслись слова: "Оставь ее в
покое, нам нужно найти негра..."
4
помнит. Первым чувством, которое вернулось к ней, был непонятный страх,
заполнивший все внутри, потом острая боль в виске, отдававшаяся по всему
телу. В ее ушах стоял монотонный шепот дождя, она дрожала от холодного
ветра, который врывался в дверь. Сначала, открыв глаза, она ничего не
видела. Смутно, как во сне, она понимала, что полулежит-полусидит в углу,
прислонившись к стене. Она с трудом повернула шею, и от того, что она
увидела, у нее занялось дыхание - прямо над ней повисло большое белое
пятно. С минуту она не могла понять, что было вначале: страх породил лицо
или лицо породило страх. Мало-помалу пятно превратилось в большое белое
лицо, которое заполнило все поле зрения. Она замерла, не двигаясь, едва
сознавая, что дышит, и все-таки чувствуя, что жизнь ее зависит только от
этого белого лица. Она видела его и раньше, страх перед ним не раз держал
ее в тисках, в нем сосредоточился весь тот страх, какой внушали ей все
белые лица, виденные ею в жизни. "Сю"... Словно откуда-то издалека, она
услышала, как ее назвали по имени. Теперь сознание возвращалось к ней, но
и страх становился все сильней. Она смотрела в лицо белого человека, и ей
хотелось завопить, чтобы он ушел; и все же она мирилась с его
присутствием, чувствуя, что так надо. В глубине ее сознания шла деятельная
работа, но тело ее было беспомощно. Словно незримый нож рассек ее надвое:
одна половина лежала неподвижно, другая дрожала в страхе перед забытым
старым врагом. "Сю, это я, Сю, это я..." И вдруг голос раздался ясно.
это Букер... Тот, что вступил недавно... Она собрала все силы, чтобы
прогнать забытье, и тогда непонятный страх, заполнивший ее, воплотился в
Букере. Ей казалось, что в Букере таится какая-то угроза, что она не имеет
права жить на свете рядом с ним.
почувствовала, что ее поднимают.