- Ослобонить от их землю. Она спасибо скажет.
- Кур-рвы!
Второй мужик, помоложе, по-петушиному вскидывая голову и вертясь из
стороны в сторону, старался перекричать народ:
- Мы-то что?! Мы-то что?! Вы поймите. Нам дали указание, привезли сюда.
Мы не сами.
- Врет, - обрывали его. - Тайком приплыли.
- Дайте сказать, - добивался мужик. - Не тайком, с нами представитель
приехал. Он нас привез. И Воронцов ваш здесь.
- Не может такого быть!
- Отведите нас в деревню - там разберемся. Они там.
- И правда, в деревню.
- Это вы зря: где напакостили, там ответ держать.
- Никуды от нас не денутся. Пошли.
И мужиков погнали в деревню. Они облегченно, обрадованно заторопились;
старухи, не поспевая за ними, потребовали укоротить шаг. Богодул вприпрыжку,
как стреноженный, не отпускал верзилу и продолжал тыкать его в спину своей
палкой. Тот, оборачиваясь, рявкал - Богодул в ответ щерил в довольной
ухмылке рот и показывал в руке топор. Вся эта шумная, злая и горячая
процессия - ребятишки впереди и ребятишки позади, а в середине, зажав со
всех сторон мужиков, растрепанные, возмущенные, скрюченные в две и три
погибели старики и старухи, семенящие и кричащие в едином запале,
поднимающие с дороги всю пыль, - толпа эта при входе в деревню столкнулась с
двоими, которые торопились ей навстречу: один - Воронцов, председатель
сельсовета, а теперь поссовета в новом поселке, и второй - незнакомый,
конторского вида мужчина в соломенной шляпе и с цыганистым лицом.
- Что такое? Что у вас происходит? - еще издали, на ходу потребовал
Воронцов.
Старухи враз загалдели, размахивая руками, перебивая друг друга и
показывая на мужиков, которые, осмелев, выбрались из окружения и
протолкалась к цыганистому.
- Мы, значит, делаем что надо, а они набросились, - взялся объяснять
ему молодой.
- Как собаки, - подхватил верзила и завозил глазами, отыскивая в толпе
Богодула. - Я тебе... пугало огородное...
Он не закончил, Воронцов перебил его и старух, которые на "собак"
отозвались возмущенным гулом.
- Ти-ше! - с растяжкой скомандовал он. - Слушать будем или будем
базарить? Будем понимать положение или что будем?.. Они, - Воронцов кивнул
на мужиков, - проводили санитарную уборку кладбища. Это положено делать
везде. Понятно вам? Везде. Положено. Вот стоит товарищ Жук, он из отдела по
зоне затопления. Он этим занимается и объяснит вам. Товарищ Жук - лицо
официальное.
- А ежели он лицо, пушай ответит народу. Мы думали, оне врут, а он, вот
он, лицо. Кто велел наше кладбище с землей ровнять? Там люди лежат - не
звери. Как посмели над могилками гадиться? Нам пушай ответит. Мертвые ишо
сами спросят.
- Такие фокусы даром не проходят.
- Царица небесная! До чего дожили! Хошь топись от позору.
- Слушать будем или что будем?.. - повторил Воронцов, взяв тон цокруче.
Жук спокойно и как будто даже привычно ждал, когда утихомирятся. Вид у
него был замотанный, усталый, черное цыганское лицо посерело. Видать,
работенка эта доставалась непросто, если представить еще, что объясняться
таким образом ему приходилось с местным населением не впервые. Но начал он
неторопливо и уверенно, с какой-то даже снисходительностью в голосе:
- Товарищи! Тут с вашей стороны непонимание. Есть специальное
постановление, - знал Жук силу таких слов, как "решение, постановление,
установка", хоть и произнесенных ласково, - есть специальное постановление о
санитарной очистке всего ложа водохранилища. А также кладбищ... Прежде чем
пускать воду, следует навести в зоне затопления порядок, подготовить
территорию...
Дед Егор не вытерпел::
- Ты не тяни кота за хвост. Ты скажи, кресты по какой такой надобности
рубил?
- Я и отвечаю, - дернулся Жук и от обиды заговорил быстрой: - Вы
знаете, на этом местe разольется море, пойдут большие пароходы, поедут
люди... Туристы и интуристы поедут. А тут плавают ваши кресты. Их вымоет и
понесет, они же под водой не будут, как положено, на могилах стоять.
Приходится думать и об этом...
- А о нас вы подумали? - закричала Вера Носарева. - Мы живые люди, мы
пока здесь живем. Вы загодя о туристах думаете, а я счас мамину фотокарточку
на земле после этих твоих боровов подобрала. Это как? Где я теперь ее
могилку стану искать, кто мне покажет? Пароходы поплывут... это когда твои
пароходы поплывут, а мне как теперь здесь находиться? Я на ваших туристов...
- Вера задохнулась. - Покуда я здесь живу, подо мной земля, и не нахальте на
ней. Можно было эту очистку под конец сделать, чтоб нам не видать...
- Когда под конец? У нас семьдесят точек под переселение, и везде
кладбища. Не знаете положения и не говорите. - Голос у Жука заметно
потвердел. - Да восемь кладбищ полностью переносятся. Это и есть под конец.
Дальше тянуть некуда. У меня тоже лишнего времени нет.
- Ты арапа не заправляй. - Знали в деревне: деда Егора расшевелить
трудно, но расшевелится, только держись, ничем не остановишь. Это как раз и
был тот момент, когда дед накалялся все больше и больше. - Откулева пришли,
туды и ступайте, - отправлял он. - К кладбищу боле не касайтесь. А то я
берданку возьму. Не погляжу, что ты лицо. Под лицом надобно уваженье к людям
иметь, а не однуе шляпу. Ишь, заявился, работку нашли! За такую работку по
ранешним бы временам...
- Да они что?! - Жук, побледнев, обернулся за помощью к Воронцову. -
Они, кажется, не понимают... Не желают понимать. Они что, не в курсе, что у
нас происходит?
-- Кур-рва! - высунулся Богодул.
Воронцов выгнул колесом грудь и закричал:
- Чего вы тут расшумелись? Чего расшумелись? Это вам не базар!
- А ты, Воронцов, на нас голос не подымай, - оборвал его дед Егор,
подбираясь ближе. - Ты сам тута-ка без году неделя. Сам турист... ране моря
только причапал. Тебе один хрен, где жить - у нас или ишо где. А я родился в
Матере. И отец мой родился в Матере. И дед. Я тутака хозяин. И покулева я
тутака, ты надо мной нe крыль. - Дед Егор, грозя, совал черный корневатый
палец к самому носу Воронцова. - И меня не пори. Дай мне дожить без позору.
- Ты, Карпов, народ не баламуть. Что требуется, то и будем делать. Тебя
не спросим.
- Иди-ка ты!.. - понужнул дед Егор, посылая Воронцова подальше.
- Это другое дело, - согласился Воронцов. - Так и запомним.
- Запоминай. Не шибко испугался.
- Защитничек нашелся.
- Много вас таких!..
- Убирайтесь, покуль до греха не дошло.
Снова закипятились, закричали старухи, теснее сжимая в кольцо
Воронцова, Жука и мужиков. Вера совала под нос Жуку фотографию матери - он
отстранялся и брезгливо морщился; с другой стороны на него наседали Дарья и
Настасья. Шляпа у Жука съехала набок, открыв черные как смоль и кудрявые
волосы, так что сходство с цыганом стало еще большим, - казалось, вот-вот он
не выдержит и по-цыгански, с гиком подпрыгнув, начнет налево и направо
лопотать по-своему, отбиваясь сразу от всех. Старуха Катерина взяла в оборот
Воронцова, наскакивая на него и повторяя: "Нету таких правов, нету таких
правов". Когда Воронцов пробовал отстраниться, перед ним возникала Тунгуска,
все это время молчаливо пыхающая трубкой, и молчаливо же показывала ему,
чтобы он слушал Катерину. Басом, как главный, основной голос гудел дед Егор.
И под весь этот тарарам, который все больше накалялся, Воронцов и Жук, едва
сумев переброситься несколькими словами, с трудом выдрались из толпы и
направились в деревню. Верзила попробовал отнять у Богодула топор, но
Богодул рыкнул и замахнулся - случившийся рядом дед Егор посоветовал
верзиле:
- Ты с им, парень, не шибко. Он у нас на высылке. Вот так же одного
обухом погладил...
- Уголовный, что ли? - заинтересовался верзила.
- Но-но.
- Я, может, сам уголовный.
- Ну, тогды спытай. Мы поглядим.
Но верзила, помявшись, покосившись еще на Богодула, который подмигивал
ему жутким, как горящим, красным глазом, побежал догонять своих. Через час
все четверо отплыли с Матеры.
...А старухи до поздней ночи ползали по кладбищу, втыкали обратно
кресты, устанавливали тумбочки.
4
Мало кто помнил, когда Богодул впервые появился в Матере - теперь уж
казалось, что он околачивался здесь всегда, что за грехи или еще за что
достался он деревне в подарочек еще от тех, прежних людей, полным строем
ушедших на покой. Помнили только, что было время, когда Богодул лишь
заплывал, заворачивал в Матеру со своих дорог по береговым деревням. Знали
его тогда как менялу: менял шило на мыло. И верно, наберет в сидор ниток,
иголок, кружек, ложек, пуговиц, мыла, пряжек, бумажек и обменивает на яйца,
масло, хлеб, больше всего на яйца. Известно, магазин не во всякой деревне, и
что требуется по хозяйству, не вдруг под руками, а Богодул уж тут, уж
стучит: не надо ли этого, того? Надо, как не надо! И зазывали Богодула,
поили чаем, делали заказы, подкладывали к десятку яиц еще два-три, а то и
все пять, курицы у всех - яйца эти он потом сдавал в сельпо и пускал в