Чтение 4–й страницы книги ~Либретто для жонглера~

- Помилуйте, ваше величество, - сказал я. - К чему проливать кровь?

- Так нужно, чтобы соблюсти законы морали, - пояснил Скарамуш.

- Ваше величество! - сказал я. - Королю позволительно быть милосердным!

- Королю позволительно не лебезить перед моралью, - сказал Скарамуш. - И этим он отличается от президента Соединенных Штатов.

- Да? - сказал Людовик задумчиво. - Это верно. Ну что ж, пренебрежем моралью и проявим милосердие.

Потом он извлек колоду египетских карт и стал забавляться, раскладывая пасьянсы. Он взял карту короля и пригляделся к ней.

- Кажется, похож, - сказал он, наконец.

Скарамуш немедленно вытащил зеркальце и принялся разглядывать себя в нем.

- Точно! - воскликнул он радостно. - Похож, - и, погрустнев, добавил. - Только вот на кого, не могу понять.

- Замучился я с ним, - признался Людовик со вздохом. - Что ни день, то новые причуды. То ему кукурузного сока подавай, то мандарины молочной спелости.

К тому времени мы уже успели опорожнить мою бутылку, и заметив это, Скарамуш схватил ее за горло и отнес на кухню. Там он, судя по доносившимся оттуда звукам, наполнил ее водой из-под крана, после чего бутылка вновь появилась на столе. Полная вина.

- Единственный фокус, которому я научился, - сказал Скарамуш. - Тем и живу.

И мы пили вино и болтали о всякой всячине и, между прочим, съели все цукаты. А потом мы танцевали и слушали музыку, и Людовик уже совершенно откровенно флиртовал с Элиссой (это при живом-то любовнике!), а Скарамуш снова и снова повторял свой фокус; он рассказывал разные забавные истории, и если его просили спеть, он и не думал отказываться.

Мы так развеселились, что совершенно позабыли о времени, и когда снизу раздался обиженный стук (шваброй в потолок), я, по привычке посмотрев на часы, сказал: "Полвторого".

- Кто это? - полюбопытствовал Людовик. - Мертвецы стучатся из-под земли?

- Да, пожалуй, - согласился я.

- Живые шумят и мешают мертвым спать, - сказал он.

- Как это верно замечено, ваше величество! - рассмеялась Элисса.

- Однако, это не порядок, - сказал Людовик. Скарамуш кивнул и поднялся с места.

А потом мы стояли у открытого окна и прислушивались к звукам, доносившимся из квартиры под нами. Оттуда слышалось нечто, напоминавшее всхлипывания собаки, и размеренный голос Скарамуша, повторявшего тоном терпеливого милиционера: "Непорядок. Не положено. Пожалуйте в могилку. Непорядок... Пожалуйте в могилку..."

....................................................................................................

Он вернулся, неся целую охапку бенгальских огней. Переговоры, по всей видимости, увенчались успехом. Скарамуш непременно хотел зажечь все огни разом, но уронил один, и он стал с шипением прожигать паркет.

- Ничего страшного! - хором воскликнули Элисса и Скарамуш.

Людовик подобрал с ковра обгоревший прут.

- Это я возьму на память, - сказал он.

- Значит, Калиостро все-таки дал ему эликсир, - сказала Элисса. - Но что нам делать с паркетом? Может, прикрыть ковриком?

A Kind Of Magic

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

- Вы бросаете семена в воздух? - удивился я.

Он невозмутимо продолжал свое занятие.

Наконец, он защелкнул табакерку и тогда только повернулся ко мне.

- В воздух? - переспросил он насмешливо.- Ничуть не бывало. Или, по-вашему, музыка - это то же, что и звуковые волны?

- Позвольте, -пробормотал я, несколько обескураженный. - Но ведь семена всех растений...

- Семена? Что вы имеете в виду?

- Вашу табакерку, - твердо сказал я.

- Вот эту? - он извлек из кармана то, что только что было табакеркой, и положил мне на ладонь, которую я вовремя успел подставить.

На моей ладони лежал лепесток белой розы, я увидел, как края его изогнулись, и он превратился в крошечный кораблик. Паруса кораблика наполнились ветром, и он поплыл с моей ладони, сорвался с нее и улетел как бумажный самолетик.

- Посмотрите! - услышал я и, посмотрев, опешил. (Еще несколько минут назад я хвастался про себя, что теперь меня ничто уже не удивит!)

Мы стояли, окруженные со всех сторон деревьями. Было тихо, только шелест листвы и голоса птиц...

....................................................................................................

Мы шли по тропинке.

Я все еще был в смятении, и мне казалось, я слышу, как дриады шепчутся между собой и тихонько смеются.

Стволы деревьев изгибались и галантно кланялись нам, и я увидел дерево бук и гвоздичное дерево, еще лимонное, коричное и дерево-попугая, я увидел вишню и клен, и многие деревья, которых я не видел никогда прежде.

- Где мы? - спросил я.

- Разве вы не узнаете? - спросил он. - Впрочем, вблизи все выглядит совсем иначе. А ведь это ваш майорат.

- Вот как? Но разве титул жалует не король? Разве это не привилегия короля?

- А я и есть король, - заметил он, приподняв одну бровь.- Я - Король Магии.

- Ну конечно! - воскликнул я. - Мне следовало догадаться об этом сразу же! Простите мне мою оплошность, ваше величество.

- Добро пожаловать домой, ваша светлость, - улыбнувшись, ответил он.

Мы вышли к пруду, на другом берегу которого был виден замок, и к замку этому вела дорожка из цветков кувшинок.

Король ступил на нее первым. Я последовал за ним.

....................................................................................................

Мы вошли в замок. Повсюду висели флаги с гербами, на древках красовались гирлянды цветов. Столы были уже накрыты, сидевшие за ними гости приветствовали нас дружным пением. Когда мы сели за стол, раздались торжественные звуки труб, им ответили скрипки и гобой, и наконец, флейты.

Пир начался.

Внезапно все поднялись на ноги. Разговоры смолкли.

На всякий случай, я последовал примеру своих гостей.

В зал вошел Людовик ХV. Его верный друг Скарамуш, разумеется, был с ним.

- Вот вы где! - вскричал Людовик, завидев меня. - А мы объехали пол-Франции, разыскивая вас.

- И даже заглянули в Италию, но там нам сказали, что вы только что отбыли, - добавил Скарамуш.

- Это ты виноват! - накинулся на него Людовик. - Я давно уже говорю, что оси кареты нужно смазать.

- Но мой король! Право же, я не виноват, - стал оправдываться Скарамуш. - Мыши съели все сало!

- Старая сказка, - отмахнулся Людовик. - Расскажи что-нибудь поновее.

- С радостью и удовольствием, о мой король! - сказал Скарамуш и, отвесив поклон, взобрался на невесть откуда возникшую кафедру.

Я подозреваю, что появление ее не обошлось без участия Короля Магии, который хоть и не был более нигде виден, но наверняка присутствовал здесь или был где-нибудь поблизости.

Скарамуш, откашлявшись для солидности, постучал молоточком по синему бархату кафедры и возгласил: "Курс наглядной философии магистра изящных наук Скарамуша!"

Все зааплодировали.

Людовик тем временем расположился за столом справа от меня. А слева я увидел Элиссу и открыл было рот, но она приложила к губам палец.

Как чудесно, что она нашла меня здесь!

- История портретиста из города Кельна Альфреда Дитриха, - произнес Скарамуш грозным голосом.

После чего рассказал такую историю:

Как-то раз, будучи проездом в Ганновере, художник Альфред Дитрих остановился в маленькой гостинице. Развлечения ради он затеял рисовать портрет дочки хозяина. Вскоре, однако, он получил письмо, в котором его просили как можно скорее прибыть в Париж. Дитрих, не мешкая ни дня, покинул Ганновер, и портрет остался незаконченным. В Париже его ждали многообещающие заказы, которых он удостоился благодаря стараниям своих друзей.

Дитрих был великолепным портретистом, и все же заказчики его оставались неудовлетворенными, но еще более неудовлетворен своими работами был сам художник. Какое-то наваждение преследовало его. Все лица на его портретах были похожи одно на другое настолько, что не имели почти ничего общего с лицами его заказчиков.

Дитрих был в отчаянии, его друзья пребывали в растерянности, не зная, что происходит с их другом.

И вот, одним из мартовских вечеров Дитрих внезапно покидает Париж, не предупредив никого из друзей и не оставив никаких писем или устных распоряжений.

Он приезжает в Ганновер и разыскивает гостиницу, в которой он однажды останавливался.

- Я вернулся, чтобы закончить портрет, - говорит он хозяину, и в тот же день принимается за работу и не отрывается от нее до тех пор, пока не кладет последний мазок. Больше ему нечего добавить, портрет готов. И, не дав ему просохнуть, Дитрих срывает его с мольберта и швыряет в камин, после чего начинает работу заново. Но и второй портрет постигает та же судьба. Недоумевающий хозяин не решается перечить чудаковатому постояльцу, а его дочь уже почти не покидает комнаты Дитриха. И вот однажды, утомленный бесконечной работой, Дитрих рассеянно набрасывает карандашный эскиз головы девушки. Оторвав карандаш от бумаги, он долго смотрит на рисунок. Потом резко поднимается со стула, и ничего не объясняя, расплачивается с хозяином и немедленно уезжает из гостиницы, но прежде подносит портрет своей терпеливой натурщице.

С этого дня наваждение более не преследует его, и он вновь становится таким, каким его знают друзья и прежние его заказчики - блестящим портретистом Альфредом Дитрихом из города Кельна.

- Все это очень мило, - заметил Людовик. - Но причем же тут сало?

- Действительно, причем тут сало? - спросила Элисса, когда мы мыли посуду на кухне.

- Этого я не знаю, - сказал я, отдавая ей тарелку. - Но Скарамуш прав. Где-то, в одном из коридоров лабиринта, ты ошибаешься направлением, и вот ты уже в тупике.

И тогда ты перебираешь то, что было написано прежде, и исправляешь неряшливые фразы, заканчиваешь начатые истории, и неожиданно четверостишье превращается в сонет, одно-единственное имя - в элегию... Ты не возвращаешься назад, ты перестраиваешь лабиринт, который меняет свою форму с каждым новым сделанным тобой шагом.

Лето, уколовшись шипами роз, истекло кровью на их лепестки и, остыв, обернулось осенью. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .................

Following The Sun

Кто-то строил дом из песка, но подул ветер, и рассыпался его дом,

кто-то строил дом из бумаги, но прошел дождь, и бумага размокла,

кто-то строил свой дом из воска, но пригрело солнце, и стены растаяли.

Кто-то построил свой дом из камня, и был этот дом прочен, но вот, содрогнулась земля, и разрушился камень.

Наш дом из тепла.

И когда придет срок, мы отправимся в путь с перелетными птицами.

Наши одежды из цвета - краски могут поблекнуть, холод может сковать землю, но вот, воскресла она, и цвета ее все те же.

Когда же настанет ночь, мы отправимся в путь за солнцем,

и мы будем цветами земли, теплом ее жизни, светом ее дней.

Мы собираем изумруды на дне голубых озер.

Мы собираем землянику на бриллиантовых полях небес.

И кто-то строит свой корабль из льда, но растает лед в морской воде,

кто-то строит корабль из свинца, но тонет корабль, воде не удержать его,

кто-то строит свой корабль из дерева, но сгниет дерево...

Наш корабль подобен лебедю.

Наша земля подобна Леде,

даже покинув ее, мы останемся в ней,

и прорастем с травами и цветами, вернемся с перелетными птицами.

Восстанем вместе с солнцем и вернемся в наш город.

И я знаю, найдется кто-то, кто среди вопящей толпы пропоет нам осанну.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Oraculum Lilibaeum

Человек, лежавший под деревом, казался спящим. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и на губах его играла улыбка. Так улыбаются во сне дети.

Ланцелот опустился на траву, вытянулся подле него; тело его сладко ныло от усталости и радовалось отдыху; шелест ветвей баюкал его, и Ланцелот задремал, не отдаваясь до конца во власть сну, но отрешившись от дорог, которые он прошел, и дорог, которые ему предстояло пройти, отрешившись от волнений, надежд и страхов, он отдыхал.

Человек, лежавший рядом с ним, повернул к нему свое лицо, - глаза его были открыты. Стряхнув дремоту, Ланцелот поднялся на локоть. Незнакомец молчал. Была тишина и шелест листьев.

- Слышите? - спросил незнакомец.

Ланцелот медленно встал на ноги.

- Спасибо вам, - сказал он.

- Не мне, - качнул головой незнакомец и улыбнулся.

- Вы правы, - сказал Ланцелот. - Мне пора, - и хотел уходить, но человек, лежавший под деревом, окликнул его.

- Приходите весной, - сказал он, - когда на дереве будут цветы. Обещайте.

Ланцелот обещал. И они расстались, зная, что поняли друг друга.

Курс наглядной философии магистра изящных наук Скарамуша

Орион

Орион, вознамерившись истребить всех животных, погиб от укуса скорпиона. В зодиакальной интерпретации скорпион предстает олицетворением чувственности, которую должен преодолеть тот, кто идет по пути совершенствования к становлению сверхчеловеком.

Однако, было бы недостойно уподобить такое прелестное создание как женщина ядовитой твари. И потому версия эта представляется неубедительной.

Гораздо предпочтительнее было бы полагать скорпиона животным, живущим в самом Орионе. В подтверждение этой версии говорит очень многое. Например, история Адаманта, растерзанного собственными псами, история халифа Юсуфа ибн Мустафы, насаждавшего бесстрашие столь усердно, что весь народ его был повержен в трепет и дрожал от страха. И наконец, то, что случилось с полковником Шнапсом, когда тот захотел потравить тараканов.

Он посыпал все имевшиеся в доме продукты ядом, а потом отправился на чрезвычайное военное заседание по поводу возможного вторжения инопланетян. Вернувшись в нетрезвом состоянии, он съел кусочек пудинга. Не окажись по счастливой случайности поблизости ротмистра Струделя, не видать бы больше полковнику ни красного солнышка, ни полей отечества. И никогда бы не носить генеральских лампасов.

Вечная загадка (Кому идти за бутылкой?)

- Представьте себе, - сказал Скарамуш. - Комната. Ночь. Три человека. Сидят в креслах, разговаривают. Кто-то предлагает: пусть каждый загадает какую-нибудь загадку - кто загадает самую трудную, тот и выиграл. Принято. Один из них начинает. Вот его загадка. "Вообразите", - говорит он, - "холодную страну, где зима длится девять месяцев, а лета вообще не бывает - унылая природа, тоска, бесцветность. И в эту страну волею судьбы попадает человек с Юга. Нетрудно понять, что чувствует он себя прескверно. И вот, он решает, чтобы хоть как-то скрасить свою безрадостную жизнь, вывести морозостойкие цветы, которые могли бы цвести даже тогда, когда земля покрыта снегом. Вскоре работа так увлекает его, что поглощает все его время. И он уже близок к цели... а между тем, проходят годы... десять лет... двадцать... и вдруг! Глобальное потепление. Климат меняется, зима отступает на север, люди с изумлением видят вокруг себя растения, которых прежде здесь никогда не видали. И вот, наконец, появляются, - сначала робкие, краски еще несмелы, - цветы. Но это настоящие цветы! И человек с Юга, досадуя, что его потревожили и прервали его работу, отправляется на Север вслед за зимой, чтобы продолжить свой труд". Когда первый рассказчик умолк, заговорил второй. "Я расскажу вам свой сон", - сказал он. - "А вы попробуйте разгадать его. Мне приснился человек, он лежал на земле голый, а почва растрескалась от зноя. Человек этот умирал от жажды. Над ним возвышалась дерево. В одном месте кора была повреждена, и из этого места сочился сок и капал; капли падали на лицо лежавшего на земле человека, стекая по нему, а он так обессилил от жажды, что не мог даже разлепить губ". Он замолчал. Настала очередь третьего. Молчание. Может быть, он просто не мог ничего придумать? Наконец, когда ожидание сделалось уже беспокойным, он сказал: "Вот моя загадка", - и замолчал снова. И так и не сказал ничего больше.

- Его загадка заключалась в том, чтобы отгадать, какую загадку он не произнес, - сказал я.

- Да, по-видимому, так.

- Незагаданная загадка самая трудная.

- Я еще не спросил, а вы уже ответили, - возмутился Скарамуш. - Могли бы и подождать.

- А что вы хотели спросить?

- Какая из загадок самая трудная.

- И я должен был ответить: "Это еще одна загадка".

- Верно, - кивнул Скарамуш.

- А сколько их всего? - спросила Элисса.

- Прошу прощения, - Скарамуш потупился. - Вам следовало спросить, а какая из них последняя?

- Какая из них последняя? - спросила Элисса.

- Это зависит от того, сколько их всего, - сказал Скарамуш.

- Теперь, - сказал я. - Я должен спросить, а сколько их всего?

- Еще одна загадка, - развел руками Скарамуш.

- Что за дурацкую игру ты затеял, - недовольно пробурчал Людовик. - На что они спорили?

Скарамуш задумался.