Чтение 4–й страницы книги ~Стриптиз~

Что это, восхищение? Может быть, и была какая-то доля. Ведь нередко люди невольно восхищаются теми, у кого хватает смелости творить зло.

Она, должно быть, догадывалась, что Селита в конечном счете защищала интересы их обеих. Но разгадав на лице хозяйки выражение усталой покорности, танцовщица поняла, что ее затея не удалась.

Наташа, самая любопытная из них, юркнула в служебное помещение, делая вид, будто направляется в туалет.

- Чего вы так напугались?

Селита начинала ненавидеть вкрадчивый голос посетителя в твидовом костюме и его взгляд, одновременно иронический и снисходительный.

- Уж конечно, не вас, - едва ответила Селита.

И она слезла с табурета и села за стол Франсины.

- Ты видела? - спросила ее та.

- Что?

- Инспектора. Он пришел сюда из-за новенькой. Интересно бы узнать, о чем они там говорят?

Им это станет известно позднее. Полицейский вскоре вновь появился в зале вместе с хозяином. Они оба выпили по стаканчику у стойки бара. Только после ухода инспектора Мадо вновь заняла свое прежнее место, держа в руках сумочку. Ее глаза блестели, на скулах выступили красные пятна.

Наташа, возбужденная, подходила то к одной, то к другой и что-то шептала им на ухо, показывая на Селиту.

Мсье Леон, должно быть, оплатил стоимость сумочки и дело было прекращено.

Может быть, в магазине и не заметили кражи? Хотя это маловероятно. Селита, еще когда она обнаружила этикетку, сразу поняла, что, по сути дела, трудно винить эту девушку. У нее, несомненно, была поношенная сумка, весьма непривлекательного вида. А в тот день, когда она намеревалась сделать столь важный шаг в своей жизни, у нее оставалось всего двести франков... И она решила рискнуть. Ей уже нечего было терять...

Все оставшееся до закрытия время мсье Леон вел себя так, словно Селиты вообще не существовало. Когда она поднялась, чтобы переодеться для второго сеанса, Наташа не сказала ей ни слова, а позже, на улице, Мари-Лу хранила также презрительное молчание.

Она знала, что это означает: ей, как это бывает в школах, объявили бойкот.

Теперь Мари-Лу, кончив мыться, еще мокрая, вошла в спальню. Не беспокоясь о том, спит Селита или нет, она схватила в охапку нижнее белье и платье, затем вышла.

Селита предпочла не шевелиться, лежать с закрытыми глазами, надеясь, что ее соседка не заметит две слезинки, которые просочились сквозь ресницы.

Ей даже не позволили повидаться с Пьеро.

Она, очевидно, останется одна до вечера, ибо Мари-Лу надела голубое платье, в котором она работает в "Монико". Это означало, что она не рассчитывает вернуться.

Когда хлопнула входная дверь и послышались удаляющиеся шаги, Селита пулей выскочила из постели. Ей ужасно хотелось побежать и догнать свою подругу.

Никогда еще она не чувствовала себя до такой степени одинокой в этих трех комнатах их квартиры, где уже начали жужжать ожившие на солнце мухи. С улицы доносились шумы, которые казались ей враждебными.

У нее было впечатление, будто она попала в капкан.

Она сняла трубку и набрала номер. На другом конце провода услышала неуверенный голос, непривычный к телефонным разговорам:

- Да.

- Это "Монико"?

- Да, это "Монико".

Она, кажется, узнала бормотание старой мадам Тузелли.

- Мсье Леон пришел?

- Нет, мадам.

- Мадам Флоранс тоже там нет?

- Никого нет.

Раздосадованная, Селита повесила трубку, налила себе остывший кофе, не стала ничего есть и наполнила водой ванну, желая как можно скорее помыться, одеться и уйти на Антибскую улицу или на Круазетт, чтобы спастись от одиночества, которое тяготило ее в этой квартире. Глава 3

Она долго не могла решить, что же ей надеть - или штаны в обтяжку в стиле "тореодор", которые она носила с легкой блузкой, когда ходила на пляж, или платье в красный горошек, купленное как раз в той самой Галери Лафайет, где Мадо украла лакированную сумочку. В конце концов выбрала платье. Сделав аккуратный и красивый - макияж, тщательно причесавшись, она направилась полюбоваться витринами на Антибской улице.

Несколько дней стояла прохладная пасмурная погода, и казалось, что находишься в каком-то обычном провинциальном городке.

Достаточно было появиться солнцу, как сразу же чувствовалось, что это Лазурный берег: толпы туристов наводнили улицы, слышалась речь на самых разных языках, бросались в глаза мужчины в коротких, как у бойскаутов, штанах, обнажавших их волосатые ноги, женщины в шортах, хотя некоторые были весом в восемьдесят кило и более, немало людей прямо в купальниках фланировали по тротуарам и заходили в магазины, распространяя аромат крема для загара. Этот запах витал во всем городе.

Однажды, когда Селита прогуливалась с Мари-Лу, одетая приличнее большинства женщин, которые попадались на их пути, две явные по виду домохозяйки все же обернулись в их сторону и, очевидно догадываясь, кто они, высказали несколько обидных замечаний достаточно громко. У Селиты на весь день испортилось настроение, а Мари-Лу философски заметила:

- Не принимай близко к сердцу, подружка! Как бы мы ни старались одеться, нас всегда распознают, догадаются, чем мы зарабатываем на жизнь.

Это было действительно так. Накануне, там, у церкви, во время брачной церемонии, хотя седовласый мужчина был единственным, кто узнал в ней танцовщицу из "Монико", все остальные тоже чувствовали, что она принадлежит к совсем особому миру.

Не оттого ли, что кто-то стал рассматривать ее с излишним любопытством, свернула она на соседнюю улицу, чтобы выйти на Круазетт? Издалека она узнала Франсину, которая шла по другой стороне, одетая в свой синий костюм, и какой-то мужчина уже в возрасте шел вместе с ней.

Селита могла заранее сказать, что они зайдут сейчас в дом с меблированными комнатами, который находился на этой улице. Там сдают номера и на ночь, и на час. Франсина вошла первой, мужчина, опустив голову, последовал за ней. И когда Селита поравнялась с этим домом, она посмотрела на его темный коридор, на дверь с матовым стеклом, ей тоже хорошо известную.

Она здесь бывала редко, в основном в конце месяца, когда не хватало денег для оплаты квартиры или же, как это было на прошлой неделе, когда ей нужно было купить платье.

Она ничего не просила у Леона, да он, вероятно, и ничего бы ей не дал. Но он не мог не знать, как она добывает необходимые ей деньги, ибо чаще всего посетители кабаре наводили у него справки, прежде чем обратиться с предложением к какой-нибудь из "завлекательниц".

Ну а может быть, он все-таки ревновал? Вряд ли. Не ревновал же он Флоранс в те времена, когда они жили оба на площади Пигаль в Париже. Он работал барменом в довольно подозрительном заведении, а она была тогда значительно моложе, чем сейчас, и без стыда занималась своим ремеслом, продолжая это делать и в течение тех восемнадцати месяцев, которые Леон провел в тюрьме.

Никто здесь не знал точно, за что он был осужден. Об этом почти не говорили в "Монико", а если и говорили, то шепотом. Один из музыкантов утверждал, что в баре, где работал Леон, происходило сведение счетов между двумя бандами, которое закончилось тем, что один был убит и один ранен.

Леона схватили вместе с остальными и увезли в тюрьму. Эту версию не разделял Людо, хорошо осведомленный обо всем, что касается корсиканских и марсельских банд. По его сведениям, нынешний хозяин "Монико" никогда не принадлежал ни к одному клану и вообще был мелкой сошкой и сутенером. Обе банды подозревали к тому же, что он связан с полицией.

Как бы то ни было, по выходе из тюрьмы Леон женился на Флоранс, и они с той поры стали коммерсантами, приобрели "Монико" и квартиру на бульваре Карно на имя жены, как это почти всегда бывает в подобных случаях.

Прошло уже немало лет с тех пор, как Флоранс занималась проституцией. Ей было тридцать девять, скоро сорок. Она обрела вполне респектабельный вид и сильно располнела. Полнота ее, особенно в последнее время, казалась нездоровой.

А Селита в свои тридцать два года чувствовала себя старой...

Еще вчера битва, которую Селита рассчитывала выиграть, велась только между ней и Флоранс. Она вспоминала тот день, когда в первую же неделю ее работы в "Монико" хозяин явился к ней комнату в том же отеле де Ля Пост, где жила сейчас Мадо. Поначалу у него был вид человека, который пришел за тем, что ему причитается в силу заведенного порядка.

- По-видимому, я обязана через это пройти? - поинтересовалась она спокойным голосом, когда он снимал пиджак и галстук.

- Тебя это удивляет?

Ее тон был для него неожиданностью и заинтриговал его.

- Я уже больше ничему не удивляюсь.

- Чего же ты в таком случае хотела бы?

- Ничего.

Она задернула занавеску на окне и улеглась. Все время Селита лежала, уставившись в потолок, тело ее оставалось инертным, на лице было написано равнодушие.

- Ты это что, нарочно?

- Возможно.

- Ты всегда такая "приятная"?

Она чувствовала, что он растерялся и понимал, что ему самому особенно нечем гордиться.

- Ну а чего другого вы ожидали?

Позже, одеваясь, он пробормотал:

- Готов держать пари, что ты о себе очень высокого мнения.

Она с трудом скрыла самодовольную улыбку, ибо знала теперь совершенно точно, что задела его за живое, что он заинтригован, унижен и непременно вернется, полный решимости подчинить ее себе.

В тот же вечер все остальные, кроме Наташи, которой еще не было в Канне, уже знали о визите хозяина к ней.

- Значит, и тебя он навестил?

Мари-Лу по доброте души предостерегла ее:

- Главное, не строй никаких иллюзий и не думай невесть чего из-за того, что произошло. У него это вроде мании. Ему непременно нужно ощущать себя хозяином, доказывать, что он настоящий мужчина. Понимаешь? Он, может быть, зайдет еще пару раз к тебе между делом, но это настолько несерьезно, что его жена даже не испытывает никакой ревности.

Это было правдой. Можно сказать, что мадам Флоранс вела себя так, будто давала понять новенькой, а ей тогда была Селита, что она в курсе дела и ее это совсем не волнует.

- Ну что ж, посмотрим! - ответила Селита с вызовом.

- Посмотрим что? - спросила Мари-Лу.

- Да ничего.

Задумала ли она уже тогда что-либо? Она сама еще толком не знала.

Поначалу это представлялось ей своего рода игрой. Для нее мсье Леон был не мсье Леон и даже не просто Леон. Он был прежде всего мужчиной. А рядом с ним находилась мадам Флоранс-женщина, которую предстояло устранить и занять ее место.

Селита прекрасно знала, что за ее спиной начали шептаться, и Мари-Лу, неспособная молчать, тем более что разделяла мнение других, говорила ей:

- Ты завистница, Селита. Все хорошее, что есть у других, причиняет тебе боль, и ты способна на все, что угодно, лишь бы помешать им быть счастливыми.

Это было не совсем верно. Однажды, когда Наташа только что появилась и они были еще близкими подругами, у них состоялся долгий разговор на эту тему. Наташа была умнее Мари-Лу, Кетти и всех других, что выступали в "Монико". Она много читала и единственная не спала никогда с посетителями.

Маловероятно, что ее посещал и хозяин.

Наташа была замужем за коммивояжером, от которого у нее был ребенок трехлетняя девочка. Она сама покинула мужа, возбудила дело о разводе. Она требовала, чтобы ей передали дочь, и ждала со дня на день решения суда.

- Они утверждают, что я завистница, только потому, что я не такая, как они.

- Люди не выносят, когда кто-то не такой, как они.

- У меня же не зависть, а ненависть к несправедливости.

Наташа в то время, казалось, понимала ее, и они обе чуть было не поселились вместе в квартире на улице Пастера.

- Есть люди, которым во всем везет, и всегда это совершенно незаслуженно.

Вот Мари-Лу, например, тупа как пробка, а все ее любят.

Почему Наташа так быстро пресытилась их дружбой?

Прошло несколько дней, и она стала избегать Селиту, которая в конце концов прямо спросила подругу:

- Я тебе сделала что-нибудь плохое?

- Ну что ты можешь мне сделать?

- Не знаю. Я просто хочу знать, почему ты так изменилась по отношению ко мне.

- Потому что я устаю от тебя.

После небольшой паузы Наташа добавила, тщательно подбирая слова:

- Понимаешь, ты слишком все усложняешь. У тебя просто потребность создавать вокруг себя разные драмы.

Ну вина ли Селиты в том, что драмы буквально преследуют ее? Разве не вкладывала она всегда страсть и увлечение в любое дело, которым ей приходилось заниматься!

Наташа должна была бы понять. Она же рассказала ей все о своем прошлом.

- В возрасте четырех лет, как сегодня Пьеро, я спала у соседки на улице Коленкур, пока моя мать танцевала в ночных кабаре. А в восемь лет она отдала меня в школу танцев, где я испытывала ужасные муки, обучаясь ходить на пуантах и всячески ломать свое тело. Тем временем мои брат и сестра в Голливуде жили как подобает детям богачей. Ты знаешь, как зовут моего отца?

И она ей открыла его имя: это Жозе Дельгадо - знаменитый певец, известный по многим фильмам. Его фотографии часто можно видеть во всех газетах.

- Я же родилась слишком рано, когда он еще никем не был и делил с моей матерью маленькую комнатку на Монмартре. Он не женился на ней и уехал в Соединенные Штаты, когда мне исполнилось два года. Там он был женат трижды, и у него появились другие дети: говорят, он собирается развестись в очередной раз, чтобы вступить в новый брак.

- Тебе-то что до того? - спросила Наташа.

Она не понимала Селиту. Ведь и она должна была чувствовать себя несчастной, поскольку рассталась с мужем и дочерью. Что же касается Мари-Лу, то той достаточно было перестать быть служанкой, не вставать больше в шесть часов утра, чтобы все проблемы для нее были решены. Время от времени она влюблялась в кого-нибудь недели на три или на месяц. Последней ее любовью был крупье мрачного вида, делающего его похожим на гробовщика.

С шестнадцати лет Селита в качестве танцовщицы театра оперетты стала разъезжать по маленьким городкам и второсортным казино, ела чаще в поездах и вокзальных буфетах, чем в настоящих ресторанах.

В ее жизни появился мужчина, когда ей было двадцать два года. Она жила с ним в отеле на бульваре Сен-Мартен и строила планы на будущее. Когда она забеременела, ей показалось, что он разделял ее радость. На Третьем месяце она еще танцевала в Шатле.

Ее любовник занимался бизнесом в области импорта и экспорта, и она уже мысленно поздравляла себя с тем, Ж.. что скоро расстанется с театром. У них будет домик в пригороде, еще несколько детей, а позже появится автомобиль.

Казалось, все шло хорошо, когда одна женщина - хитрая брюнетка небольшого роста, даже не такая уж привлекательная - сумела переманить к себе ее любовника.

- Понимаешь, Наташа, они поженились и живут счастливо. У них трое детей, они уже ходят в школу.

- Ну а твой ребенок?

- Мой умер. Это была девочка. Поскольку ее отец бросил меня, она принадлежала только мне одной.

Селита ждала поддержки или хотя бы одобрения.

- Тебе это понятно?

- Что же с ней случилось?

- Мне не хотелось помещать ее у кого-нибудь в деревне, как это многие делают, я хотела видеть ее всегда около себя. Вечерами я, как и Франсина, оставляла девочку у соседки. С сыном Франсины ничего не случилось. Ничего с ним и не случится. Вообще с другими и ни с кем ничего не случается. А моя малышка, когда ей было тринадцать месяцев, задохнулась под тяжестью тела соседки, которая положила мою дочку в свою кровать, так как она плакала. В тот вечер соседка была сильно пьяной, даже утром от нее разило алкоголем, и она ничего не заметила.

- Не везет тебе, бедняжка!

На это Селита ответила:

- Дело не в невезении, а в несправедливости.

Она была полна решимости защищаться, если нужно атаковать. Оперетт больше почти не ставят. Редко сейчас требуются танцовщицы в театры или же хотят иметь там только совсем молоденьких.

- Мне тридцать два года, скоро будет слишком поздно.

Селита не любила рассказывать о том, чем ей приходилось заниматься последние десять лет.

- Через некоторое время меня не возьмут даже продавщицей в универмаг!

Задумывалась ли о будущем Мари-Лу? А Кетти? А Наташа? Надеялись ли они еще найти мужчин в "Монико" или где-нибудь в другом месте?

"Никто никогда не считался со мной. И я не буду ни с кем считаться!"

Тем хуже для мадам Флоранс, если Селита одержит верх!

Борьба велась между ними тремя, ибо прежде всего нужно было победить Леона. Он хотел, чтобы его принимали за мужчину, и считал, что обладает богатым опытом. В его глазах девушки, появляющиеся для работы в "Монико", заслуживали не более одного-двух его визитов. После чего он переставал ими интересоваться. Он был вроде скотовода, который отмечает своим клеймом принадлежащий ему скот.

Но вот прошло шесть месяцев, а он все еще не порвал с Селитой. И ему было бы, трудно объяснить, как ей удалось этого добиться. Иногда ей приходило в голову, что он угадал, чего она хочет.

- Знаешь, малышка, - объявил он ей уже на вторую неделю, - ты зря стараешься. Ничего у тебя не получится. Так, иногда переспать с тобой разок-другой - это вполне возможно, но не более. Тут и похитрее тебя пытались зацепить меня, но ничего не вышло. Спроси лучше у моей жены.

Через месяц после этого, пристально вглядываясь в ее глаза, он спрашивал с яростью в голосе:

- Скажи мне, чего ты там вбила в свою маленькую башку?

Она тихонько посмеивалась.

- Ты самая порочная баба и самая хищная из всех, что я когда-либо знал.

Он злился оттого, что не понимал ее, и его унижало, что ему оказывают сопротивление.

- Была ли ты хотя бы раз влюблена?

- Было бы странно, если бы я сейчас стала влюбляться.

Между Флоранс и Селитой война была более жестокой и мелочной, состоящей из мелких уколов и коварства, едва прикрываемых улыбкой. Бывали месяцы, когда Селита набирала столько штрафов по сто франков, что ей почти нечего было получать, и прямо при посетителях хозяйка, не стесняясь, оскорбляла ее.

Но как бы то ни было, Селита продолжала оставаться любовницей Леона.

Теперь опасаться стала уже Флоранс. Еще позавчера Леон провел два часа на площади Командант Мария и, уходя, сказал впервые за все время:

- Будет удобнее, если ты избавишься от Мари-Лу и будешь жить одна.

Может быть, это просто ее иллюзии, а может, он действительно начал испытывать потребность в ее постоянном присутствии?

Но вот теперь появилась Мадо...

Мадо была здесь, на пляже, около голубого тента.

Селита вышла на набережную Круазетт, которая всего несколько дней как обрела свой обычный летний вид. Люди вели себя, как подобает отдыхающим: высыпали толпами из автобусов, гуляли, фотографировались или же лежали в купальниках на песке.

Неужели у каждого человека из этой пестро разодетой публики, с более или менее обгорелой кожей, есть свои проблемы и трудности?

Во всяком случае, одно не вызывало никакого сомнения: Мадо не находилась в своем отеле в обществе Леона, чего так опасалась Селита.

Кто-то сходил, за ней и позвал на пляж, Кетти или Наташа. Они уже взяли ее в свою компанию, и она устроилась около тента на том месте, которое обычно занимала Селита.

Пока его мать находилась в меблированных комнатах, Пьеро играл под присмотром трех оживленно болтающих молодых женщин в бикини. Волосы мальчика золотились в лучах солнца.

Кетти заметила Селиту и дала знать остальным. Несомненно, они как раз о ней и говорили, и Кетти воскликнула:

- Внимание! Вот и она...

Женщины не поздоровались с Селитой и сделали вид, будто не замечают ее.

Она надела темные очки, которые придавали лицу некоторую жесткость, замедлила шаг, казалось, вот-вот опустится на песок, затем села с независимым видом в одно из кресел рядом с балюстрадой как раз напротив них.

Пьеро, заметив ее, бросился, к Наташе, чтобы сообщить ей:

- Ты знаешь, наверху Селита.