Чтение 4–й страницы книги ~Архангелы и Ко~

"Здесь все подвластно мне..."

Врешь ты, Бэд Рашн! Миражишь хуже, чем запаразиченный комп. "Все..." А ты сам-то себе подвластен? Скис, выдохся - как пиво в банке с неисправным кондиционером.

Вот бы впрямь дозналась Ленок: Матвею Молчанову дали в полное, безраздельное распоряжение макросупербрэйн, набитый конфиденц-информом немелкой фирмы, а он, Матвей-то, черт-те сколько дней только и удосуживается, что ноги задирать на контактор!

Не-е-ет, хватит! Нельзя так! Сделай же хоть что-нибудь - убей сволочугу Крэнга; помирись с ним, сволочугой; залезь в супер, надергай секретов; наплюй на все да учини диверсию на корабле и под шумок сыграй в убегалки - вон у них тут глиссер-разведчик до чего классный...

Или хоть отравись, хоть расшиби башку о ближайший комингс - только не сползай же вот так, куском дерьма в унитаз-деструктор!!!

Тем более что идейка-то, прихваченная за хвост во время диспута с Крэнгом в новоэдемской каталажке, - богата она, идейка, перспективна, слюноточива... Сейчас бы ее самое время обдумать как следует (на месте-то думать станет некогда, там дай бог успевать делать)... А у тебя именно теперь думало отказало. И получается впрямь все по-Крэнгову. И по-Шостакову. Получается, стая в суб-память клюнутых пустобрэйнов тащит Матвея Молчанова на стопроцентную гибель, а он - как так и надо. Вот бы Ленок обхохоталась, узнавши!

Хваленый укромный коридорчик оказался просто-напросто бронеуглеродной трубой - темной, тесной и вонючей. Обивки тут не было никакой, и голые осклизлые стенки превращали малейший шорох в отзвуки недальнего бомбометания. А уж беспрерывный капеж чего-то откуда-то куда-то так и лупил по нервам, корча из себя неумолимо приближающиеся вражьи шаги.

- Что это капает, мазал его мазер? - сипели Матвею в затылок. - Чему тут капать-то?!

- Будем надеяться, что вода. - Матвей закашлялся и толкнул кулаком Крэнгову спину. - Долго еще, ты?!

- Скоро, скоро, - сдавленно бурчал Дикки-бой.

Секунд аж десять брели молча, только кто-то из задних, поскользнувшись, принялся материться старательно хриплым басом.

- Да что ж тут у них ни одного плафона?! - заныли вдруг где-то еще задее матерящегося. - Темно, как в банке с черной икрой. Долго еще?

- Ладно, хватит. Дик, стой. Хватит, сказал! Так... Братья исконные славяне, слушай...

- А Дик Крэнг тоже исконный славянин? - ехидно перебили из темноты.

Дикки-бой дернулся, едва не сшибив Матвея с ног (хорошо еще, что в теснотище сшибаться было некуда):

- Кто там бипает?! В клацало вонтишь?!

- Цыц! - рявкнул Матвей, с трудом восстанавливая равновесие. - Дик Крэнг признан почетным исконным славянином, поняли? Ввиду особых заср... этих... заслуг! Слушайте дальше. Мне удалось завладеть деструктором. - Он вытащил из-за пояса упомянутый прибор и вскинул его над головой, словно бы остальные могли что-то рассмотреть в непрошибаемом мраке. - Нужно решить, как использовать это грозное оружие против подлых конфеде...

С оглушительным, душу выворачивающим визгом прямо над Матвеевой головой прорезался и лихо пошел в рост ослепительный прямоугольник.

- Эт-то еще что? - осведомился прямоугольник голосом Матвеевого отца. - Матвейка, и ты тут? Вместо школы водишь оглоедов по норам? Нормальные дети на людей учатся, а ты на крысу? - "Глас с небеси" пресекся на миг: Молчанов-старший разглядел недоспрятанный за сыновью спину деструктор. - Еще и макияжницу материну новую, молекулярную сдемократил! Мать исплакалась, думает, потеряла, а ты... И достанется же тебе!

А мерзкий визг распахивающегося люка добирал, добирал пронзительности, все плотней нанизывая отцовские слова на себя и одно на другое, и уже невозможно было ничего разобрать в получающемся беспрерывье, кроме интонации - по-всегдашнему усталой, снисходительно-брезгливой, знакомой до обморочной ломоты под сердцем...

Матвей забарахтался в своем спальном полугробу, сел, тупо уставился на слепнущую панель гипнопассиватора. Ненавистный прибор позуммерил еще секунду-другую и, наконец, заткнулся.

Ненавистный прибор, черт бы его заглодал...

И черт бы заглодал того ненавистного кретина, который решил, будто в условиях сопространственного перелета для человека нормально именно восемь с половиной часов сна. Восемь с половиной часов и ни мгновением больше. Сволочи...

Всего нескольких каких-то секунд, самой раз-ничтожной чути не хватило, чтоб там, в ослепительном прямоугольнике над головой, разгляделось лицо отца. Уже ведь затемнело что-то, сгущаясь в золотистом этом сиянии, - и на тебе...

Матвей подтянул колени к подбородку, обхватил их руками и плотно-плотно зажмурился. Нет. Так и осталось - ослепительный квадрат и как бы занавешенное им размытое пятно черноты. Сволочи... Первый раз за все эти суетные круговертные годы - и не дали увидеть. Чтоб вам, сволочам, всю вашу сволочную жизнь как мне нынче!

Господи, как же его хоть звали? Уже и не вспоминается... не вспоминается, потому что толком-то никогда и не зналось. Тебя ведь только посконщики на Новом Эдеме величали по отчеству - и то по вымышленному. А имени отца ты просто никогда не слыхал. Соседи звали его по фамилии, как всех и все; друзья не звали никак, потому что не было у него никаких друзей; бабушка - мамина мать - за глаза цедила неприязненно: "этот... твой...", а в глаза... нет, не вспомнить, но тоже не по-людски как-то.

А мама звала отцом.

"Отец, да глянь, как этот вражонок извалялся опять! Ну сил же на него моих больше нет, хоть раз же ты его изругай!"

Вялый поворот головы, равнодушно-усталый взгляд из-под приопущенных век... "Матвейка, я тебя ругаю". И все.

И говорил, и ходил, и вообще жил он будто спросонок; и кожа висела на его непомерном ссутуленном костяке такими же дряблыми складками, как клееный-переклееный летный комбинезон на плечах - вроде бы и широких, но давно уже обезвольневших, обессилевших...

Он где-то там кем-то работал, он одевал и кормил, помогал решать задачки (всегда именно помогал, а не решал за), дарил всякую всячину - всегда именно ту, которая по уму вроде бы и совсем не нужна, но от которой, увидев в чужих руках, отворачиваешься до хруста в затылке (чтоб никто не приметил твоей выбеливающей губы зависти)... И при всем при этом полубрезгливые-полусонные его глаза так и сочились невысказанным мучительным равнодушием. Ко всему. И к тебе - тоже.

А однажды...

Ты тогда проспорил Гераське. Как же, аж головенка кружилась: сам Хрящатый с тобой, смоллером сопливым, будто бы с ровней... "Две сотни, да не эллипсеткой (знаю тебя!), а шуршиками... Или лизать ботинки. При всех". А ты только кивал радостно... Докивался.

Через неделю, когда сил уже не стало прятаться по щелкам, по-тараканьи, и все равно каждый вечер, воротя свеженабитую морду, врать матери про бежал-упал... Да, ты с отчаяния во всем сознался родителям... то есть сперва хотел тишком выволочь из материной шкатулки две сотни, попался, и вот тогда-то... Даже мама раскричалась: "А ты знаешь, сколько мы с отцом за такие деньги калечимся?! Ничего, оближешь! За две-то сотни... хоть узнаешь, чего они стоят - деньги!"

А отец сказал, будто сплюнул вяло: "Идем".

Всю дорогу ты угрюмо смотрел в землю. Ты видел только зашарканный-захарканный керамит, трещины на нем, разноцветные вонючие лужи... А потом ты углядел шлепающие по этим лужам ботинки. Квадратноносые, шипастые. Грязные-грязные. Шагающие навстречу. Ты так и прилип к ним взглядом, уже явственно ощущая на языке гадкую склизлость, а потому не видел, как отец затолкал ветхую кредитку в Гераськин нагрудный карман. "Возьми. И чтоб больше не смел лезть к моему сыну".

Только расслышав эти слова, ты изумленно вскинул глаза.

Наверное, Гераська оскалился - черт знает, что там творилось за зеркальным щитком его моноциклистского шлема. Но вот голос Гераськин был именно каким-то оскаленным - издевательски, многозубо и хищно.

"Поздно, фазер, - сказал этот оскаленный голос. - Если бы сразу, то ИЛИ. А теперь И шуршики, И лизать. Велл уж, можно без всех. Hay".

Ты не успел понять, что случилось дальше. Вечно ссутуленная, ссохшаяся фигура отца вдруг сделалась очень большой и широкой, щиток Гераськиного шлема брызнул веселым блеском зеркального крошева, а сам Хрящатый всею спиной с маху ляпнулся в лужу - в ту самую, в которой только что нарочито грязнил ботинки.

"Чтоб больше не лез к моему сыну", - по-обычному вяло проговорил отец, брезгливо рассматривая иссеченные в кровь костяшки правого своего кулака.

И вы было пошли домой, но тут Гераська, завопив, подхватился на ноги, а отец, оттолкнув тебя, развернулся... Хрящатый грянулся о его грудь, как о стену, отцовы ладони взлетели этакими костлявыми крыльями, схлопнулись, и моноциклистский шлем сплющился между ними, будто пивная банка под каблуком.

Гераська еще оседал, еще валился на землю, а отец уже шел к тебе, на ходу ссутуливаясь по-всегдашнему, и комбинезон уже по-всегдашнему обвисал с его плеч... все сильней обвисал, все заметнее... потом отец споткнулся...

И только позже, когда начала собираться толпа и над улицей неуклюже завис грязно-белый турболет с красным крестом, ты заметил на отцовой груди крохотное пятнышко. Черное. Спекшееся. След плазменного жала "осы".

Отец еще одно-единственное слово успел вымучить: "Повезло". Хорошо, очень хорошо, что он успел на последнем выдохе прохрипеть это слово, и очень-очень хорошо, что ты сумел расслышать его хрипенье сквозь собственные надрывные всхлипы. Иначе ты ни за что не поверил бы запоздалому маминому рассказу про на годы растянутую смерть от постаннигиляционного облучения.

...Похоже, встроенные в койкообразный гроб идиоты-датчики вообразили, что их подопечный опять заснул - сидя. Во всяком случае, зуммер гипнопассиватора решил вякнуть еще разок, и неуверенное, но более чем противное это вяканье разом выдернуло Матвея из трясины воспоминаний. И почти сразу же залился мелодичной трелью интерком внутренней связи: господ участников экспедиции приглашали к завтраку.

Одеваясь, Матвей вдруг решил, что в кают-компанию он сегодня пойдет. Общаться с кем бы то ни было не хотелось по-прежнему, есть тоже не хотелось, но мучиться наедине с собственной памятью не хотелось всего сильней.

Вне каюты оказалось шумно, людно и бестолково.

К сожалению, жилой модуль проектировался под рэйнджеров, а не под обосновавшееся здесь сбродное экспедиционное стадо.

Люки кают открывались по-старомодному, на петлях, ровно на девяносто градусов и внутрь коридора. А ширины коридора с избытком (правда, небольшим) хватило бы, чтоб между рядом этих распахнутых тяжеленных бронепластин и шеренгой беззаветных вояк, подпирающей противоположную стену, мог бы пройтись туда-сюда шкафообразный сержант - оценщик внешнего вида подчиненных и порядка в их обиталищах. Потом, под "Налеееее-ву! На утренний прием пищи шаго-о-ом... ырш!!!" непрошибаемый щит Объединенных Рас двинулся бы в кают-компанию слитной колонной по одному (чеканный шаг, каменные лица, оловянные глаза, форма одежды вне зависимости от половой принадлежности - "утренняя облегченная № 2"). И единственной досадой, возможной при таком положении дел, были бы шуточки все того же сержанта, менее аппетитные даже, чем армейский рацион: "Тверже ножку, пускай себе он хоть с трассы соскочит, этот летучий блевотоутилизатор! Представьте, что на тарелках вас ждет неподмытозадая флерианская мразь! Сейчас покажете мне, как будете расправляться с клювомордыми врагами цивилизации! Сожрать их сырыми, с перьями вместе, й-йе! Эй ты, интеграл ходячий, выправка где?! Погляди, как вон тот парень браво выпячивает грудь! Ах он не парень? Тем более погляди - пусть у тебя хоть что-нибудь выпрямится!"

А сейчас...

Несмотря на все заверения экипажа и Шостак-сыновьего секретаря, новоэдемцы, похоже, так и не поверили, что опоздавших здесь все-таки кормят. И теперь Матвей наконец понял, какого зрелища лишал себя до сих пор, пропуская штатное время кормежек.

В коридоре имело место нечто среднее между бесплатным цирком и фильмом ужасов. Знатоки безмашинного труда выскакивали из кают, как по сигналу тревоги, сталкиваясь, сцепляясь, путаясь деталями донапяливаемой одежды... Двух-трех новоэдемских трудяг почему-то оказалось достаточно, чтоб намертво законопатить коридорный проход; образовавшаяся пробка стремительно росла, пропихиваясь в нужном направлении со скоростью альбийской сухопутной медузы (причем полудохлой), и вдруг дергалась обратно, с лязгом, стуком, с ойками-вскриками - это, стал-быть, где-то в самом эпицентре распахивался очередной люк. А потом (по некоторым вторичным признакам судя) в коридор встречным курсом въехали два поднос-столика на гусеничном ходу, везущие изысканную снедь занятому научными открытиями Шостаковому сыну Шостаку и его хрен знает чем занятому секретарю. Изобилие звуков пополнилось компьютерно-вежливыми увещеваниями освободить дорогу, стуком сыплющейся посуды и воплями поскальзывающихся на синтез-деликатесах.

Выйдя из каюты, Матвей (к счастью) оказался не в гуще наиболее интересных событий, но (к сожалению) от этой самой гущи в опасной близости. Впрочем, через миг он обнаружил, что весьма успешно выталкивается на относительный простор. Еще через пару мгновений Молчанов-Чинарев-Рашн понял и причину своих успехов: оказывается, он проталкивался в направлении, противоположном всеобщему. Получилось это как-то само собой (просто двинулся по пути наименьшего сопротивления), но уж раз получилось...

Несколько минут Матвей простоял в сторонке, рассчитывая на скорое окончание бардака. И действительно, толкотня мало-помалу начала рассасываться, да так бы и рассосалась, если б явившийся с парой своих руколомов Крэнг не принялся деятельно наводить порядок. А Крэнг и явился, и принялся.

Матвей сплюнул, потом еще раз сплюнул, а потом отправился искать обходной путь.

Довольно скоро он напрочь позабыл, куда и зачем движется по бесконечному трехмерному плетенью коридоров, коридорчиков, гравитационных шахт, "косых ходов" с визгливыми движущимися полами и даже механических подъемников, виданных Матвеем прежде лишь в родимых Сумеречных Кварталах, в космопорту полусредневековой Альбы да в исторических вижнах.

Почуяв приближение человека, разгорались еле тлеющие в режиме энергоэкономии плафоны, настенные дисплей-информаторы и прочая техно-иллюминация (было забавно подсматривать через плечо, как все это, пропустив, торопливо "гаснет обратно"); перегораживающие путь закрытые люки за пять-шесть шагов начинали с мягким предупреждающим свистом меланхолически вертеть запорными кремальерами, распахивались наконец, впуская то в оклеенную черными зеркалами мертвых контакт-экранов операторскую демонтированной деструкторной батареи, то в сумрачный отсек, налитый жарой и гудом механизмов, назначение которых Матвею вроде бы когда-то преподавали...

И нигде ни единой живой души - в смысле живой ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Только ограниченно подвижные механотехники, смахивающие на древние бриджроллеры да рельсовые вагонетки. Ну, и еще один раз встретилась Матвею длинная колонна каких-то крабообразных уродцев. Заметив человека, они выжидательно остановились, и передний браво прописклявил: "Группа Z-4-K исполнительных механизмов-профилакторов следует на плановый техосмотр. Какие распоряжения?" В течение пяти минут Матвей перепробовал кучу всевозможных вариантов ответа, прежде чем механизмы-профилакторы с явным облегчением затопотали суставчатыми ножонками в прежнем направлении.

Матвей чувствовал, что влюбляется в этот корабль. Далеко еще, по корабельным меркам, не старый и даже не устаревший, "Каракал" жил своей жизнью, летел, куда велено, и плевать ему по большому-то счету было, кто там нынче копошится в кишках его жилого модуля - элитный спецназ или свора недотепистых ханжей, вообразивших себя обрывистыми искателями приключений.

А еще... Наверное, это из-за похожести корабельных переходов на трубы... Или запах был виноват - временами рифленки вентиляционных каналов обдавали Матвея духом чего-то явно технического и тем не менее сильно смахивающего на стоялую плесневелую сырость... В общем, все властней и властней захлестывало Матвея давнее чувство, растревоженное недавним сном: будто бы они с Дикки-боем опять пробираются трубами черт-те когда заброшенной по ненадобности канализации Сумеречных Кварталов. Только Сумеречные Кварталы - это понарошку, и канализация на самом деле никакая не канализация. Если по правде, она - тайный лабиринт под укрепрайоном, выстроенным на Темучине подлыми агрессорами-конфедератами. А Дик и Мат, коренные новославийские колонисты, обязательно должны заложить термоядерный... э, да что уж тут мелочиться - аннигиляционный фугас под штабом вражеской ПКО, чтоб завтра ничто не помешало сыпануть с орбиты на вражьи головы лифтам, набитым самой непобедимой в галактике бронепехотой...

Может, Матвей и не докопался до таких уж тончайших тонкостей своих переживаний, но одно он уразумел безошибочно: больше он, Матвей, даже в мыслях никогда не станет звать "Каракал" каракатицей.

Потом на молчановской дороге попался люк, который автоматически открываться не захотел, а вместо этого принялся вопросительно моргать индикатором кодового замка. О коде Матвей, естественно, не имел ни малейшего представления. Зато он имел богатый опыт общения с процессорами кодовых замков.

Про угрызения совести речи, конечно же, и быть не могло. Совести следовало бы угрызаться у тех, кто вводит честных людей в искушение, лепя куда попало всяческие мудреные, возбуждающие любопытство запоры. Будь замок обыкновенным, честный человек, может, спокойненько бы прошел себе мимо, а так...

Что именно "а так", додуматься не успелось: замок капитулировал.

За люком оказался гигантский (это, естественно, по меркам космического корабля) зал, в три ряда уставленный стеллаж-зажимами. А стеллажи ломились от матово-черных транспортных контейнеров со всевозможными шифр-кодами, рисунками, ярлыками... Склад экспедиционного барахла. Аварийный запас консервов (на случай выхода из строя пищевых синтезаторов) и всякая другая всячина.

Матвей двинулся вдоль стеллажей, рассеянно щелкая пальцем по очаровательно улыбающимся с контейнерных торцов свинским мордам и жалея, что нечем приписать хоть под одной из них: "Чего я радуюсь? А того, что внутри - говядина!" или еще какую-нибудь такую же глупость. Впереди уже замаячил еще один люк, грозная надпись на коем извещала о нахождении по ту его сторону надтермоядерной силовой установки. Лезть к работающим реакторам Молчанову не хотелось, и он уже совсем было решил поворачивать восвояси, как вдруг заметил: свинячье рыло на контейнерах сменилось изображением откупоренной, аппетитно пенящейся пивной банки.

Это уже показалось интересным. Да и совесть, опять же, должна бы угрызаться у тех, кто опасную экспедицию снабжает... э-э... девять, десять, одиннадцать... Пятнадцать контейнеров - судя по размерам, не менее полутора тыщ банок пива... какого, кстати? Ни себе чего - "Бешеный кот"! Ого... А и тем более! Нужен ли для охоты на флайфлауэров кот, да еще бешеный? Да еще на складе с замком, способным лишь возбудить любопытство честного человека? Значит, Шостаков сын Шостак фактически преднамеренно подвергает честных людей риску напиться в условиях искусственной гравитации, а это же ой-ей-ей как вредно... Ну, положим, от пары банок даже очень честному человеку ничего такого не сделается... и от десяти не сделается... и экспедиция не обеднеет от потери каких-то жалких двадцати банок... только вот как же унести их, тридцать-то банок, не в чем же...

Матвей вдруг понял, почему мысленный его монолог получился таким пространным. То есть нет: что замок контейнера дисциплинированно щелкает, а крышка почему-то не открывается, это он заметил после первого же нажатия на соответствующую кнопку. А теперь он заметил, почему не открывается крышка. Потому что она приварена. Некрасивым пунктирным швом, явно наспех... но намертво.

Матвей осмотрел еще несколько контейнеров. Та же картина. Что ж, неприятно, но ясней ясного: Шостаков (а по совместительству еще и сукин) сын Шостак озаботился-таки, чтоб честные люди не напивались в условиях искусственной силы тяжести.

Неясно другое: зачем было той же сварной операции подвергать контейнеры с тушенкой? И вообще все контейнеры, которые Молчанов-Чинарев-Рашн сумел осмотреть без особых трудозатрат (и вряд ли контейнеры, на которые он поленился затрачивать труд, неведомо чей плазменный паяльник оставил нетронутыми).

* * *

В принципе, вполне понятно, что счетастый гейтсовский лауреат Шостак-ибн-Шостак не желает питаться синтез-пищей и отказывать себе в такой мелочи, как баночка "Бешеного кота" под настроеньице и под натуральную свининку. Что вышеупомянутая половина владельцев "Шостак энд Сан Глобкэмикал" приняла специальные меры для предотвращения покражи своих деликатесов - это тоже понятно. Но тогда зачем же вообще искушать народ соблазнительными этикетками?

Одно из двух: либо тут что-то не слава Богу (надо же, опять новоэдемская инфекция!), и тогда причину следует выяснить, либо... либо...

Всю обратную дорогу Матвей изо всех сил раздувал версию про "не слава Богу", категорически игнорируя это самое "либо". Потому что заключалось оно в мучительном видении огромного фужера с пивом на фоне шкворчащего куска консервированной, но неподдельной свинины. И плевать, что по-настоящему разогреть тушенку скорее всего не удастся. Можно, конечно, попросить жаровню взаймы у Шостака - я тут у вас спер кой-чего, нужно поджарить, - но такой вариант почему-то не вселял веры в успех... Плевать, плевать! Сперва бы разыскать какой-нибудь плазмотрон... плазмотрончик... плазмотронишко хоть самый маломощный - хоть осу на худой конец... Перегнуться через обиду и попросить у Крэнга? Ведь нужно же наказать Шостакова и сучьего сына за введение во иску... ну черт же дери заразную новоэдемскую святошность... за провоцирование честных людей! Да и версия про "не слава Богу" не такая уж и надуманная. Ведь когда люди лишают свои ящики открываемости? Во-первых, конечно, когда боятся воров. А во-вторых...

Увлеченный своими логическими экзерсисами, Матвей позабыл следить за дорогой. И теперь он с немалым изумлением обнаружил себя стоящим перед многостворчатым раздвижным шлюзом, Причем шлюз этот медленно, с достоинством раздвигался.

Матвей только от души понадеялся, что входная автоматика изначально не была заблокирована и что это не он, Матвей Рашн, будучи на автопилоте, отменил блокировку. Ибо подобными шлюзами запирают отсеки, имеющие выход в забортье, и блокируются такие шлюзы, когда... ну, понятно когда. Впрочем, контрвакуумную блокировку походя не отменишь.

Последняя пара створок разъехалась, и никакого вакуума за ней, конечно же, не обнаружилось. А обнаружился за нею ярко освещенный просторный ангар - в бытность "Каракала" десантным рейдером здесь, поди, швартовался один из катеров огневой поддержки, а теперь...

Теперь в лотке стартовой катапульты уродливо растопырился СУ-3003 "Вихрь" - многоцелевой взлет-посадочный межпланетник, разведглиссер высочайшего класса, за оснащение которым "Каракала" азиат Клаус должен был бы простить Шостаку что угодно - даже пришпандоренную к корме кишку с грушей.

С минуту экспедиционный бухгалтер по-зевачьему таращился на глиссер, прислушиваясь к оформляющейся в мозгу идее про плазмотронную залежь. Когда же идея соблаговолила оформиться окончательно и когда ее, идеи, гениальный автор соблаговолил наконец стронуться с места, некто (чуть ли не сам "Вихрь") вдруг задушевно изрек на англосе:

- Уважаемый мистер Бэд Рашн, будьте любезны назвать цель вашего визита.

Оказывается, в противоположном конце ангара имел место еще один шлюз, заметновато отличающийся от общекаракаловского дизайна. Наскоро прикинув план корабля, Матвей решил, что это и есть вход в "грушу на кишке" - персональную шостаковскую жилую гондолу. Правильность решения подтверждалась наличием возле того, дальнего, шлюза робота-охранника.

- Проверка комплектности оснащения глиссера, - нахально заявил мистер Бэд Рашн, прогулочным шагом направляясь к стартовому лотку.

- Будьте любезны подождать, - проворковал робот.

Так, полученная информация не вписалась в рамки программы, и электронный страж запрашивает у хозяев дополнительные инструкции. Ну, валяй, тупица... Надо полагать, твое начальство имеет и другие занятия, кроме как дожидаться твоих вопросов. И вряд ли оное начальство способно мгновенно реагировать на любую вводную - например, что кретину-бухгалтеру ни с того ни с сего воссвербило заняться делом.

Матвей был уже возле глиссерного трапа, когда робот заговорил слегка раздраженным баском шостаковского секретаря:

- Господин Рашн, что вам понадобилось в "Вихре"?

- Я же сказал: проверка соот... здравствуйте... соответствия...

- Все уже проверено, все соответствует, - перебил секретарь. - Благодарю вас за рвение, но...

- Простите, но должен же я лично войти в курс дела! - Матвей, глядя в следящий объектив робота, даже глазами похлопал от избытка наивности.

Несколько секунд растратилось на неприязненное молчание. Наконец секретарь сказал, отчетливо скрипнув зубами:

- Ну, хорошо. Только скорее, пожалуйста. Не больше пяти минут.

Засим робот подслеповато моргнул какими-то индикаторами и проговорил уже собственным голосом:

- У вас пять минут. Начинаю отсчет.

Уже возносясь на гравиподъемнике в распахнувшуюся пасть глиссерной шлюзовой камеры, Матвей вдруг сообразил: управоведить из "Вихря" ничего не удастся. Поганец-робот наверняка просканировал назойливого визитера на входе, наверняка просканирует на выходе и обязательно выведет на чистую воду. Обидно быть обиженным Богом... Но после проявленной настырности делать нечего - придется доигрывать роль бухгалтера-кладовщика-итэпэ, входящего в курс.

Правда, оказавшись в единственном жилом помещении глиссера (каюта, рубка и все прочее в одном лице), Молчанов с первого же взгляда обнаружил нечто для себя интересное. Стандартный пультик расконсервации бортовой счетнологической системы горбатило явно нестандартное дополнение: огромный кодовый комп-замок - гораздо более совершенный, чем давешнее складское убожество.

Ничего особо странного в подобном нововведении не было, но Матвея уже и неособые странности малость подзадолбали. Чем больше обнаруживалось на этом корабле неудобопонятных затей, тем сильнее хотелось Бэду Рашну учинить наиболее вероятным затейникам какую-нибудь пакость. Причем не просто пакость пакости ради, а...

Но что можно учинить, если учинить ничего нельзя? То инструмента нужного нет, то времени не хватает... Сколько осталось из отпущенной пятиминутки - минуты три? Так что ж тут успеешь?

Хотя... Кое-что можно бы и попробовать.

* * *

Матвей трудился. Куча мелких непонятностей, обнаруженная им на первом же променаде по корабельным недрам, подвигла бухгалтера Бэда Рашна по самые уши засунуть нос в свой бухгалтерский коми. И первый же променад по недрам компьютера тоже выдался щедрым на открытия... правда, эти-то открытия непонятными не казались.

Первое открытие открылось через милисекунду после Матвеева щелчка по псевдосенсору "ON". Молчанова, помнится, чуть ли не с первого взгляда удивила мощность счетно-логического устройства, отданного ему, Молчанову, в подчинение. Задействовать супербрэйн для бухгалтерских операций - все равно что бить тараканов сопространственными торпедами. С такими задачами, как обе упомянутые, запросто управился бы даже... этот... ну, как там именовалось средневековое вычислительное старье? Счетки? Логарифмическая скамейка? "Железный феникс"? Ладно, это, положим, маленько подприбрехано (касательно только бухгалтерии, конечно; тараканов-то всем перечисленным бить и сподручней, и куда безопасней, чем соторпедой). А вот малость более поздней допотопщины вроде пентюха "пентиума" хватило бы для бухгалтерских операций выше темечка. Так зачем же?..

Но, как говаривалось в старинные пенти-умные времена, ларчик просто открывался. Да еще ведь какой роскошный ларчик! Унитарный бронепластовый корпус, способный уберечь содержимое хоть от падения с небоскреба, хоть от залпа из десятка пехотных деструкторов. Даже не имейся на его боковой стенке вштампованной описательной таблички (а табличка имелась), Матвей сразу узнал бы (а он и узнал) корпус армейского полевого супербрэйна "Сеньор-17", способного...

Много, много на что он был способен, такой супербрэйн. Верней, много на что такой супербрэйн был БЫ способен, не окажись вместо него в этом роскошном "ларчике" наизауряднейший коми. То есть нет, пардон, - такие компы считались заурядными лет десять назад.

Впрочем, обнаружившаяся в компьютерном банке данных накладная нагло клялась, что комп этот все-таки супербрэйн. Купили его якобы на распродаже армейского имущества за цену, для "Сеньор-17" вполне скромную, а для того, чем данное счетно-логическое устройство было на самом деле, завышенную раза этак в четыре.

Матвей сделал обоснованный вывод, что кто-то в "Глобкэмикал" ненавязчиво погрел руки на экспедиции. Что ж, ничего странного. Странно было бы, если б подобного не случилось. Тем более что самой экспедиции оный рукопогрев не доставил никаких неприятностей: состояние купленного компа не оставляло желать лучшего, проработал он до покупки всего ничего (небось надыбали его на какой-нибудь выставке неликвидов), а возможности этого счетно-логического устройства с лихвой обеспечивали выполнение доверенных ему операций. Ну а что кто-то при всем при этом и себя не забыл... Руководство серьезных компаний на регулярные мелкие шалости мелких сотрудников обычно смотрит сквозь пальцы - чтоб мелкие сотрудники были заинтересованы в процветании родимой фирмы и не вздумали нашалить по-крупному.

С тушенкой, пивом и еще с каким-то кофейным экстрактом, на который Матвей при любительской своей ревизии склада внимания не обратил, тоже не все оказалось бактерицидно. Ну вот угадайте-ка с трех раз: где нормальные люди покупают крупные партии продовольствия? Правильно - где подешевле. На предприятии-изготовителе или на каком-нибудь там оптовом складе... А вот снабженцы "Глобкэма" приобрели упомянутые продукты в ресторане "Олд Лорд". Ресторацию с таким названием хакер Молчанов помнил. Располагалась она точнехонько напротив входа в главный офис "Глобкэмикал" и наверняка принадлежала кому-то из сотрудников, или родственнику кого-то из сотрудников, или знакомому хорошего друга родственника опять же кого-то из глобкэмовских сотрудников.

В общем, операция простая и древняя, как Пифагоровы джинсы: ресторан покупает по оптовым ценам, перепродает малость дороже, а разница оседает в кармане сотрудника, родственника сотрудника или друга родственника сотрудника. Разница, без сомнения, ничтожна - на каждой банке по грошу... но банок-то ой-ей-ей...

Тем не менее ясно было, что фирмовое начальство ко всему этому отношения не имело: не тот масштаб.

Начальство явно имело отношение к другому.

Среди прочей бухгалтерской и околобухгалтерской информации в компьютере хранилась целая поэма в счет-накладных, отчетах технических комиссий, платежных актах, справках, договорах и тэ пэ.

Поэма называлась "История "Каракала"".

Списанный по причине расформирования резервной эскадры десантно-транспортный корабль был куплен неким частным лицом за очень хорошие (это, естественно, с точки зрения продавца) деньги. Несмотря на прекрасное состояние покупки, новый владелец первым делом закатил ей капитальный ремонт с полным техническим переоснащением. Вторым делом этот самый владелец нанял временный экипаж (пять громчайших фамилий, самое скромное звание - корвет-капитан, общая сумма контракта соизмерима со стоимостью корабля), каковой экипаж в течение восьмидесяти дней гонял "Каракала" по межзвездью на запредельных режимах. По результатам этих гоняний было проведено второе техперевооружение - замена всех блоков, к работе которых были хоть ничтожнейшие претензии.

Переоборудованный десантнотранспортник два года ходил в ничем не примечательные рейсы, а потом, наконец, был зафрахтован "Глобкэмом". Условия фрахта впечатляли. Первый же год практически полностью окупал владельцу все понесенные затраты. А фрахт, между прочим, подписали на пять лет - считай, четыреста процентов чистой прибыли. Неслабо, правда?

Конечно, Матвей Молчанов бухгалтером был лишь в той степени, в какой навыки такового необходимы для успешного аферизма. Но уж в аферах-то он толк понимал. И авторам всей этой затеи он позавидовал невинной и чистой завистью - как профессионал своего дела профессионалам своего дела.

Затея, по сути, даже не была аферой. Во всяком случае, придраться к ней с точки зрения уголовного кодекса казалось делом исключительно трудным. Единственная зацепка брезжила в том, что частный владелец приобрел "Каракал" именно пять лет назад - как раз когда забродили слухи о возможном банкротстве "Шостак энд Сан Глобкэмикал". Но с одной голой зацепкой эротическое шоу не сделаешь...

В экспедиционном компе, естественно, не имелось точных финансовых сведений о доведении "Каракала" до полного технического совершенства. Тогдашние перипетии живописались лишь в приложенном к фрахт-договору черт знает где и кем украденном отчете технического эксперта ллойдовской страховой компании. Исходя из безукоризненности каракальского состояния эксперт настойчиво рекомендовал своему начальству добиваться заключения страховки на максимальную сумму - десятикратную фактическую стоимость корабля.

Но несмотря на отсутствие точных данных, Матвей не сомневался, что все ремонты-переоснащения "Каракала" финансировались исключительно со счетов владельца. А еще он не сомневался, что владелец этот - подставное лицо. По правде, корабль наверняка принадлежит которому-то из Шостаков. Хозяева "Глобкэмикал", страхуясь на случай банкротства, приняли меры для перекачки денежек фирмы на частный счет - независимый и безопасный.

Что ж, все это было неплохо выдумано и неплохо же сделано.

И все это понятно.

А вот что по-прежнему на хрен, к чертовой матери, НЕ понятно, так это заваренные ящики на корабельном складе.

...У Матвея начинало побаливать под веками - давала себя знать четырехмесячная отвычка от работы с дисплей-голографом. Да еще очнувшийся от долгой спячки комп вдруг спохватился, оценил размеры да освещенность каюты, эргонометрию рабочего места, антропометрию пользователя и затеял оптимизировать видеопространство по всем мыслимым параметрам (операция, ну вот абсолютно пользователю незаметная и работе не мешающая... якобы).

В конце концов Молчанов попробовал устало-расслабленно откинуться на спинку кресла, но глаза от этого не перестали болеть. Да еще прибавилась боль в затылке: сидел-то Матвей ни в каком не в кресле, а острое ребро крышки проклятого гибрида койки с контрвакуумной спасалкой приходилось экспедиционному бухгалтеру как раз напротив места крепления шейных позвонков к основанию черепа.

Помнится, давеча кто-то пускал умиленные слюносопли по поводу кельеобразности крохотной этой каюты. А по правде-то, похожа она скорей не на келью, а на стратолайнерное купе: вдоль одной стены - лежбище, у противоположной (с лежбища рукой подать в прямом смысле слова) дитя от брака стола и тумбочки, на нем комп... Ну, и еще остается вполне достаточно свободного места - вполне достаточно для того, чтоб было куда распахнуться крышке люка, ведущего в помещение, где можно не вставая с дестр-унитаза принять душ. Люк этот, кстати, такой же толстый, бронированный да автоматизированный, как и все прочие корабельные люки. Так что не извольте беспокоиться: ежели некоего М.Молчанова вот сейчас же, прямо за компьютером, пришибет прямым попаданием, скажем, метеорит, сортир останется совершенно работоспособным.

Наверное, про работоспособный сортир Матвей высказался более или менее вслух. Во всяком случае, комп вдруг принялся тихонько, но очень по-истеричному верещать - небось, запустил акустодешифратор в надежде вылущить из услышанной невнятицы какие-либо ценные руководящие сведения. Процесс грозил затянуться надолго, а потому Молчанов велел счетно-логическому бухгалтеру вырубиться, а сам разлегся на койке, подложив руки под голову и задрав левую ногу на комп-контактор.

Итак, ящики. Заваренные ящики с деликатесами.

Если Шостак желал питаться всей этой роскошью, как он это делал? Прокрадывался ночами на склад с монтажной горелкой? Ладно, допустим, в "груше на кишке" может иметься запас натуральных продуктов на время перелета. А тогда зачем утром туда направлялись кулинарные шедевры производства корабельного синтезатора? Шостаковский секретарь отлучен от запасов шефа? А тогда почему столиков-доставщиков было два? У секретаря волчий аппетит? В пресловутой "груше" скрывается засекреченный пассажир? Чем дальше в лес, тем больше сдвиг по фазе...

Так, пошли с другой стороны. Затруднить доступ к содержимому ящиков могли не из страха перед покражей. Это могли сделать, если внутри спрятано нечто, этикеткам не соответствующее. Что? Какое-нибудь бактериологическое средство истребления всадников? Или вся эта дурацкая экспедиция вообще только прикрытие? Более чем вероятно - уж слишком ничтожны ее шансы на успех и уж слишком хлоповат состав участников...

Кстати, ремарка. Понятно теперь, отчего так настойчиво не желала обдумываться собственная перспективная идейка. Причина в специфических навыках мыслительного аппарата Эм Молчанова, кои навыки все-таки не удалось растранжирить ни Чинареву, ни Бэду Рашну. Идейка-то воплотима только непосредственно на Байсане. А до Бай-сана еще нужно добраться. Причем желательно добраться до Байсана в составе траханной этой экспедиции. И крайне желательно - живым. Так что проблемы автоупорядочиваются в очередь, согласно своей насущности.

Итак, о чем мы бишь?..

Ах да, прикрытие...

Прикрытие.

Но прикрытие чего? Что есть интересного на Байсане, кроме флайфлауэров? Вынутые алмазы? Может, "Глобкэм" хочет втихаря... Да нет, чушь! Против исключительной монополии, да еще макрохардовской, "Глобкэм" не попрет. Вынутые алики - побрякушки чересчур уникальные (читай: чересчур заметные). Стоит хоть одному вынутому промелькнуть в обход законного монополиста, и источник этого промелька вычислят "ун моменто". После какового вычисления оный источник незамедлительно и законнейшим образом смешают с отходами жизнедеятельности организма. А Шостак как-то не похож на самоубийцу - тем более на самоубийцу, избравшего в качестве средства достижения цели... как это... самоутопитие в дерьме.

Разве что умная мысль прежде молчановской головы уже посещала шостаковскую? Идеи, как известно, носятся в воздухе... Но недоубиенная квазичестной жизнью интуиция подсказывает: не похожа эта идейка на б/у. С Шостаками-то схлестываться приходилось уже - не те они люди, чтобы... Нет, уж скорее "Глобкэмикал" хочет использовать малопосещаемый дикий мир с плохой репутацией для... для... Между прочим, Байсан в одном секторе с Темучином. Может, Шостаки затеяли исподтишка поторговать с Новославией, пли с Конфедерацией, или с ними обоими... то есть обеими... И в пресловутых ящиках вместо пива да тушенки - детали боевых роботов... сопространственные снаряды... что там еще запрещено продавать в отложившиеся миры?

Да, вот на этом, пожалуй, все и сходится - даже твой дурацкий визит на "Вихрь". Будь в этой экспедиции все в порядке, тебя с твоей самочинной проверкой попросту отослали бы к едреной фене, и баста. А тебя на "Вихрь" допустили. С неохотой, то ли после раздумья, то ли посовещамшись... Как если бы думали, будто ты что-то подозреваешь, и заопасались отказом эти подозрения укрепить.

Небось на Байсане, пока вы все, хлопы, будете вожжаться с фиалкотараканами и пока с вами будут вожжаться всадники, деловитые ребята загрузят свой глиссерок десятком-другим ящичков да и слетают себе куда-нибудь в заранее условленное место за тридевять байсанских земель. На бизнес-рандеву, стало быть. Затем еще разок слетают... И еще... Потому-то и возник кодировщик на глиссером "оживляющем" пульте - а то кто-нибудь из непосвященных сдуру залезет да сдуру же повторит маршрут по записям робот-пилота... Да уж, кодировщик на глиссере... вот сюрпризик будет кое-кому...

Так, не отвлекаться.

Очень, очень правде подобны все вышеизложенные догадки.

Конечно, нас в училище учили (недурственно сказануто, а?), будто бы даже самая правдоподобная теория - ничто без экспериментальной проверки. Что ж, нашу теорию мы проверим. Теперь-то нам это, как два пальца об... э-э... обсосать.

Матвей глянул на входной люк, проверил, активирован ли блокиратор запора, предназначенный блюсти тайну его, Матвеевой, приватной жизни... Только убедившись, что никакой самовольный визитер в каюту не вломится, бухгалтер Бэд Рашн выволок из столотумбочки короткоствольную ручную лучевку. Отличная штука. Ухоженная. Индикатор зарядки показывает 100%, а это до двухсот импульсов на минимальной мощности либо до сорока на максимальной (каждый такой импульс может расшибить в клочья откормленного слона). А если передвинуть этот вот рычажок, будет двадцать пять минут работы непрерывным лучом - чем не плазмотрон?

Это благодаря Дику Крэнгу у Матвея появился инструмент для взлома.

Возвращаясь из вояжа по каракаловским внутренностям, Молчанов уже почти у самого люка своей каюты встретился с Дикки-боем. Точней, это Дикки-бой встретился с ним. Еще точней - налетел и едва не сшиб с ног.