Чтение 4–й страницы книги ~Все дороги ведут в Рим~

- Дальше - другое!

- Что именно?

Она пожала плечами:

- Не знаю. Но не так, как прежде. Без бенитов и макринов. - Глава исполнителей Макрин был ее отцом - каждый раз Гимп как бы с трудом вспоминал об этом.

- Лучше или хуже?

- Лучше, конечно.

- А что если хуже?

- Лучше, - упрямо повторила Ариетта. - Гимп, да что с тобой? Раньше ты говорил удивительно. Каждое слово - откровение. Каждая фраза - тайна и ловушка. Вспомни! Я балдела от каждого твоего слова. И за каждое слово тебя боготворила! А теперь ты моих простеньких придумок не понимаешь!

- Тогда я был только что с неба. А теперь совершенно земной. А свои сверхспособности трачу на то, чтобы ловить жуликов в алеаториуме. - Он нахмурился. Неприятно сознавать, что небеса стали слишком далеки и непонятны. - Так зачем ты явилась?

- Посмотреть, как Бенита повесят за ноги, - Ариетта тихо рассмеялась.

- Кто повесит?

- Не знаю. Но кто-то должен это сделать. И очень скоро. Империи конец. Последний акт смотреть всегда волнующе.

- Можно вопрос? - вкрадчиво спросил Гимп. Ариетта, не подозревая ловушки, кивнула. - Ты все еще берешь деньги у Макрина?

Она смутилась, но лишь на секунду.

- Беру. На стихи не проживешь. А он дает и взамен не требует ничего. Он даже не против наших с тобой встреч, с тех пор как ты примирился с Бенитом.

Да, Макрин не против. Но у них с Ариеттой само собой как-то все разладилось. Они то видятся, то расстаются. И постоянно ссорятся. Гимп не мог понять - почему.

- А на что ты будешь жить, если Макрина повесят вниз головой рядом с Бенитом?

- Он - мой отец! - Кажется, она рассердилась.

- Ну и что? Разве это его спасет?

- Это его дело.

- Хочешь бороться?

- Бороться? Нет. С кем? Нет. Борьба - это чушь. Хочу написать новую книгу стихов. - Она рассмеялась. - О боги, Гимп! Что с тобой! Мы не виделись столько дней, а ты ведешь себя как чужой. Почему я всегда должна начинать, а?..

Она обхватила его руками за шею и поцеловала.

- Ну я не знаю... - пробормотал он, отрываясь от ее губ, - какое у тебя настроение.

- Нужное настроение, - последовал смешок. А за смешком - поцелуй.

Влечения почти что не было. Так - легкое притяжение. Но скоро не останется и его.

Шумная ватага Августа высыпала на улицу. Шли неспешно. Кумий порывался читать стихи, но его всякий раз перебивали. Он не обижался - смеялся со всеми. И вновь начинал декламировать. Желтые цепочки фонарей тянулись вдоль пустынных улиц. Свет в окнах уже не горел, Рим спал, один Август безумствовал, а ночная стража охраняла сон столицы. Бывало порой, еще исполнители выходили в такие ночи повеселиться. Вигилы старались обходить исполнителей стороной, хотя случались и стычки: вигилы никак не могли забыть, что призваны охранять порядок: чувство долга, как застарелая болезнь, нет-нет да и воскресало в душах "неспящих". По Риму ходили слухи, что пять или шесть исполнителей погибли при загадочных обстоятельствах, и Бенит трижды вызывал к себе в кабинет префекта ночной стражи и устраивал разнос. Но сместить почему-то не решался.

- Благодаря вождю Бениту... - начал стишок Гепом.

- Все улицы дерьмом залиты, - подхватил Кумий. - То есть я хотел сказать - огнем.

- Мы тебя именно так и поняли, - отозвался Постум.

Кумий тяжело вздохнул.

- Почему-то после карцера я разучился писать хорошие стихи. Наверное, это касторка вымыла из мозгов прежние способности.

От стены отделилась тень и шагнула навстречу Августу. Крот тут же подался вперед, загораживая могучим телом юного императора. Фигура в темном медленно подняла руки и откинула капюшон плаща. Свет фонаря высветил белый лоб, вздернутый носик, яркий надменный рот. Перед ними была девушка лет восемнадцати-двадцати.

- Что надо, красотка? - спросил император, отстраняя телохранителя.

- Ищу с тобой встречи, Август. Хочу попросить за этих двух несчастных юношей. За Корва и Муция, что уронили бюст. Их приговорили к арене. Но ведь так же нельзя - за кусок мрамора отдавать две жизни.

- Они твои родственники? Братья? Любовники?

Она отрицательно покачала головой:

- Я их даже не знаю. Слышала лишь имена. Услышала и запомнила. - Она смущалась и потому пыталась быть дерзкой.

- Тогда почему просишь за них?

- Потому что больше некому. А они ни в чем не виноваты, И кто-то должен попытаться их спасти. Вот я и решила, что помогу. - Она вытащила из-под плаща письмо, и протянула императору. Август, помедлив, взял. - Второй экземпляр я отправила Бениту.

- Во дает! - воскликнула Туллия. - Ну надо же! А я вообразила, что идиоты уже повывелись. Оказывается - нет.

- Да, оригинальное прочтение вопроса. Кто-то должен просить за того, кто в беде. Кто-то должен. К сожалению, милочка, я ничем не могу помочь. - Постум вертел письмо в руках, не зная, что с ним делать.

- Август, они не виноваты. Ты должен спасти их. Или... - Просительница повысила голос, будто угрожала.

- Нет, милочка, они могут спасти себя сами, если выстоят на арене против исполнителей.

- Они не смогут. Их никто не учил.

- Тогда пожертвуй несколько сестерциев на их похороны. Лучше анонимно. Так безопаснее. Пошли по почте на адрес "неспящих". Родственники наверняка откажутся их хоронить.

Она оторопела. Стояла несколько секунд неподвижно, переводя взгляд с императора на Кумия. Она надеялась, что император шутит. И вдруг поняла: Постум говорит серьезно.

- Убийца! Вы все убийцы! - закричала она и в ярости топнула ногой. - Все, кто творит такое!

- Ее придется взять с собой, а то дуреха отправится просить за этих дурней к Бениту. Крот! - кратко бросил Постум.

Здоровяк сгреб девушку в охапку, взвалил на плечо и понес легко, как пушинку.

- Пусти! - взвизгнула девушка. - На помощь!

- Молчи! - рявкнул Крот. - А то рот заткну твоим же кинктусом.

Пленница что-то мявкнула в ответ, но никто не разобрал - что именно. Угроза явно на нее подействовала.

- Ей так повезло - она встретила тебя, - усмехнулась Туллия, но в усмешке ее чувствовалось немало яду.

Они успели пройти лишь один квартал, как навстречу им вышли человек пять - в черных кожаных туниках, в черных повязках, сдавливающих лбы. "Узда мысли", - называл такую повязку Кумий. С первого взгляда видно - исполнители.

- Эй, ребята, куда это вы направляетесь? - крикнул Август. - Поить касторкой очередного бунтаря? Неужели в Риме еще остались бунтари?

Главенствовал в отряде высокий желтолицый парень лет двадцати пяти с бесстрастным, будто выточенным из мрамора лицом. Глаза у него были прозрачные, как два кусочка льда. Гений? Или просто молодой стервец? Скорее всего, второе. Теперь многие изображают гениев, думая, что под маской гения могут творить все что угодно. Парень нагло смотрел на Августа и кривил губы.

- А ты куда отправляешься? В Субуру? - Главарь узнал Августа, но титула не произнес. И это не понравилось Постуму. Дерзость исполнителя всегда строго дозирована. Возможно, эти ребята его поджидали, науськанные Макрином. Двадцатилетие императора не за горами - это Август все время держал в уме.

- Хочешь присоединиться?

- Не откажусь. - Исполнитель шагнул ближе. - Уступи-ка нам своих девчонок. Они мне нравятся.

- Зато ты мне не нравишься, - огрызнулась Туллия. - Фекальная харя.

Разом лязгнули, выходя из ножен, мечи. Пятерка исполнителей ринулась вперед, блеск стали в желтом свете фонаря казался густым и липким. За мгновение до атаки Крот швырнул девчонку в чей-то вестибул и выхватил меч. Август тоже оказался проворен. Зато Кумий едва не угодил под удар - Философ успел схватить сочинителя за пояс и рвануть к себе. Сталь полоснула пустоту, будто черный человек рассчитывал нарезать из ночной тьмы лент для своего мрачного наряда. Бой закипел - беспорядочный, но оттого не менее жестокий. В охране Августа лишь двое были вооружены, да он сам имел при себе меч. Но мгновенно явилась помощь. Перво-наперво Туллия сдернула с пояса стальную цепочку с металлическими шариками и, завертев ею в воздухе, угодила исполнителю прямо в лоб. Тот и упасть не успел, как Меченый подобрал его клинок и ринулся в гущу, рыча, будто лев на арене. Сталь вспыхивала белым светом, а следом мостовую обливало алым. К отпору исполнители не привыкли и подались назад. Один из них кинулся на безоружного Философа, что стоял в стороне. Рубанул и раз, и другой, но поразил пустоту - Философ играючи ушел от ударов. Так игра меж ними продолжалась, пока Постум не обернулся и не раскроил наискось черную куртку на спине исполнителя. И вместо черного вышло черно-белое с алым трехцветие. Философ поднял меч убитого, но в драку не полез - лишь взвесил клинок на руке: меч был неплох, случалось драться оружием и похуже. Он перехватил рукоять поудобней. Никто пока не одолевал. Крот голыми руками мог бы придушить противника, однако рубился с жаром. Гепом больше прыгал и фиглярничал - не разил. Не мог. Бывшая ипостась гения мешала. Зато Меченый старался за всех. Туллия отступила к стене, поигрывала цепочкой и усмехалась. Не в первый раз случалась ночная драка. Однако такая отчаянная и кровавая - впервые. Теперь, когда противников осталось трое, Постум также отступил, предоставляя подручным драться, а сам наблюдал.

- Что скажешь, Философ? - спросил император, переводя дыхание. - Хороша потеха?

- Так Нерон развлекался, - отозвался Философ. - Что ж тут хорошего?

- Не я искал этой встречи.

- Будь ты во дворце, и встречи бы не было.

- С исполнителями? Видать, ты прибыл издалека. Да их можно встретить где угодно! На днях сожгли библиотеку. Представь: сидишь ты в читальном зале Траяновой латинской библиотеки, и вдруг заваливаются эти красавцы. Обливают книги бензином, щелкают зажигалкой и....

Постум не закончил - рванулся вперед и парировал удар исполнителя, который едва не пропорол бедро Гепому. Тут же бывший гений треснул исполнителя по лбу клинком плашмя.

- А ну бегите, а то велю всех перебить! - император взмахнул мечом. Клинок со свистом рассек воздух.

Ярость императора произвела куда большее впечатление, чем свист клинка, - исполнители отступили. Предводитель их, получивший в драке несколько царапин, скалился презрительно и зло. Противник Гепома сидел на мостовой, держась за голову и не понимая, что происходит.

- Уходим, - приказал Август. - И добычу нашу не забудьте.

Девушка стояла за колонной вестибула и даже не пыталась бежать. Вид крови и крики раненых парализовали ее. Возможно, она и в Колизей не ходила, а тут увидела такое, и вблизи. Крот взвалил ее на плечо. Она лишь охнула и обхватила его за шею руками.

- Я - твой должник, - сказал Гепом императору.

- Ты говоришь мне это в сотый раз, покровитель помойки, - отозвался Постум.

- Гении знают, что говорят. В отличие от людей.

Философ уходил последним, а уходя, оглянулся. Предводитель исполнителей пинками поднимал раненых с мостовой. Пытался поднять и мертвого. Но тот не подчинился.

Юный император разлегся в таблине на огромном персидском ковре. Остальные расположились вокруг, лишь Философ уселся в отдалении, стараясь подчеркнуть свою непричастность к остальной компании. Меченый же, напротив, придвинулся ближе к Туллии и зашептал ей что-то на ухо. Та сдержанно хихикала. Меченый уже не казался в свите Августа чужим. Хоть и старше Августа и девушек годами, он мгновенно сдружился со всеми. А вот Философ - нет. Он держался особняком. Хлоя постоянно на него поглядывала, но тут же отводила взгляд, чтобы через несколько минут вновь глянуть на Философа. Внимание это приметила Туллия и демонстративно хмыкнула. Хлоя покраснела до корней волос.

Пленница стояла перед Августом и его друзьями, как перед судьями. Но теперь девушка не выглядела ошарашенной или испуганной. Крот направил на нее луч лампы, как луч прожектора, чтобы каждый мог получше рассмотреть "преступницу". На вид лет восемнадцать. Глаза карие, волосы каштановые с золотым отливом, куда светлее бровей и ресниц. Фигура далека от совершенства: плечи узкие, маленькая грудь. А бедра полноваты. Но при этом ноги длинные - достаточно длинные, чтобы бегать в колеснице Августа нагишом. Туллия и Хлоя взирали на пленницу снисходительно, сознавая свою неоспоримую красоту. Но и она глядела на них свысока. Не красавица и никогда ею не станет. "Но дети у нее наверняка будут красивы", - почему-то подумала Хлоя, глядя на пленницу. И позавидовала ей, сама не зная почему.

- И что же она пишет мне, Августу? - проговорил Постум, разворачивая конверт. - "Если ты здравствуешь, Август, хорошо". Я тоже так думаю... "Ради милосердных богов..." Сомневаюсь, что они милосердны. "Нельзя казнить невинных ребят - это подло... " Ну, моя милая, таких писем императору не пишут. Та-та-та... "вспомни о справедливости..." Бениту ты написала то же самое? М-да... Бениту это вряд ли понравится. "Исполнители - профессиональные убийцы". А вот этого точно не стоило писать. Да еще подписалась: "Маргарита" [Маргарита (греч.) - жемчужина.]. Это твое настоящее имя?

Девушка кивнула.

- Странное имя. Такое прежде могли дать какой-нибудь рабыне.

- Я не рабыня.

- Теперь все рабы.

- Я не рабыня, - повторила она, и в темных глазах ее загорелись фиолетовые огоньки - так у разъяренной кошки вспыхивают глаза, когда она вострит когти. - Меня назвали Маргаритой мои приемные родители. А родовое мое имя Руфина.

Имя это произвело впечатление на Философа и Меченого - они переглянулись, и Философ нахмурился, а Меченый покачал головой. Но ни Август, ни его друзья не обратили внимания на признание Маргариты. Мужчин с именем Руфин много в Риме, женщин с именем Руфина - и того больше.

- Так зачем ты хотела встретиться со мной? - спросил Август.

- Я же сказала: чтобы спасти этих двух ребят - Корва и Муция.

- А может, ты хотела, чтобы я переспал с тобой?

- Ты не в моем вкусе, - девушка покраснела.

Вряд ли ей прежде доводилось разговаривать даже с вигилом - по ее чистенькому личику и простенькой светлой тунике до колен сразу видно, что она из приличной семьи, где жизнь течет чинно и день сегодняшний похож на день вчерашний, как две капли воды из фонтана в атрии. Вечерами в таблине читают Вергилия и не читают Петрония, верят сообщениям "Акты диурны", по праздникам ходят в театр и кино и не ходят в Колизей. Вот только глаза у нее отнюдь не Лукреции, а бунтарки - это видно сразу.

Крот высыпал перед Августом на ковер содержимое сумочки Маргариты. Пудреница, губная помада, вышитый платок из виссона - надо заметить, дорогой платок, костяная тессера в театр Помпея. Ну кто сомневался - театралка! И записная книжка в переплете из кожи с золотым тиснением. Девушка молчала, глядя на творимое безобразие, и кусала губы. Что ж, пусть молчит - долго выдержать не сможет. А записная книжка все скажет лучше нее. Постум раскрыл книжечку наугад и прочел вслух:

- "Римляне забыли Всеобщую декларацию прав человека..." Философ, это по твоей части. Оказывается, не все экземпляры Деклараций спустили в латрины. Один остался. "Нельзя позволять так себя унижать"... М-да - так нельзя. А хотелось бы знать - как можно? Но тут пояснений нет. Что там дальше... Ага, вот опять: "... ничтожный похотливый безумец". Это, надо полагать, обо мне.

У Маргариты дрожали губы, хотя она и сжимала их со всей старательностью. Постум заметил это и опять торжествующе улыбнулся - как в разговоре с Александром - лишь на мгновение, и тут же принял серьезный, почти хмурый вид.

- И почему ее так волнует моя похоть? - продолжал Август. - Наверняка хочет испробовать, какова она, а, Туллиола?

- Конечно, хочет, - поддакнула эбеновая красотка и облизнула кончиком языка губы. - Очень даже, - промурлыкала и похлопала Августа по колену.

- Оставь ее, Постум, она же сейчас разревется, - попросила Хлоя. - Я терпеть не могу рева.

- Неужели? Такая большая девочка - и будет плакать?

Постум поднялся и неторопливо подошел к пленнице. Движения его были ленивы, самоуверенны.

- Красавчик! - причмокнула ему вслед Туллия.

Маргарита вздрогнула. Он взял ее за подбородок и повернул лицо к себе. Она подняла ресницы и глянула ему в глаза. Видно было, что безумно боится. Но старается из последних сил это скрыть.

- Одного не могу понять, - задумчиво проговорил Постум. - Какое отношение имеет Всеобщая декларация прав человека к моей похоти?

- Ты позоришь титул Августа! - Девушка задохнулась, ошеломленная собственной смелостью.

- Неужели? И кто думает так же, как она?

- Я, - сказал Философ и поднялся с ковра.

- Двое. Кто-нибудь еще?

- Август, ты душка! - Туллия рассмеялась. Маргарита вздрогнула, как от удара. В этот миг они друг друга возненавидели.

Кумий и Гепом зааплодировали.

- Вы в меньшинстве, ребята. Так что, я думаю, моя похоть имеет отношение лишь к твоему вожделению, красотка, - усмехнулся Август. - У тебя наверняка появляется приятное жжение внизу живота, когда ты думаешь, сколько телок я трахаю за вечер.

Девушка попыталась отшатнуться, но за спиной у нее была стена - неподатливый камень. И она прижалась к этой стене.

- Признайся, тут все свои. - Он провел рукою по ее бедру, задирая тунику. - Именно об этом ты думала, когда шла просить за этих мальчишек. Мальчишки - только повод.

Он коснулся узкой полоски кинктуса. Она ударила его по руке.

- Вот глупая! - засмеялся Постум. - Она не хочет, чтобы я ее возбудил перед тем как трахну.

И он грубо схватил ее за шею, запрокинул голову и жадно приник к губам. Девушка замычала, беспомощно взмахнула руками, пытаясь вырваться, потом в ярости всадила ногти Постуму в щеку.

- Ах, дрянь! - Юноша отскочил, держась за скулу. - Да ты...

Неведомо, что бы он сделал с пленницей - влепил пощечину или сбил с ног и повалил на ковер. Но не успел - удар по другой скуле отбросил его к стене. Постум не сразу понял, что произошло: перед глазами его брызнуло белым светом и ослепило. Очнулся император на полу. Он тряхнул головой, приходя в себя, и увидел, что Философ стоит над ним, сжимая кулаки. Как хромоногий оказался рядом, Постум не понял. И другие - тоже, увлеченные забавой Августа.

- Он ударил меня. Он ударил меня, - повторял Постум с удивлением, будто не мог в это поверить. Потом ярость в нем закипела. Он вскочил на ноги - будто пружина распрямилась. - Раб меня ударил! Крот! - Здоровяк тут же поднялся. - Что в моем доме полагается рабу, если он ударит господина?

- Десять ударов плетьми, Август.

Философ снял со стены плеть и молча протянул Постуму.

Император несколько секунд смотрел на плеть, потом перевел взгляд на Философа, они глянули друг другу в глаза. Что такое прочитал Август в глазах своего раба - неведомо. Но он отступил и напустился на Туллию:

- А ты что сидишь? Лед принеси! На кого я завтра похож буду, а?

Та сорвалась и выбежала из таблина.

Постум взял из рук Философа плеть, взвесил на руке.

- Постум, прекрати! - крикнула вдруг Хлоя. - Так же нельзя. Он же старик, пощади его седины.

- Я не давал тебе слова, - отвечал Август, даже не повернувшись на крик. - И всем остальным лучше помолчать.

Он ощущал глухое недовольство прежде восторженной компании. Но это недовольство лишь еще больше подхлестывало его и злило. Он медленно поднял руку. В таблине стало тихо. Казалось, никто не дышал...

- Не смей, - прошептала Маргарита ему в спину.

- Я бы ударил, - прошипел Постум. - Да, я бы ударил. И рассчитался. За все... - И он швырнул плеть на пол.

Лицо его было белым и таким страшным, что Хлоя невольно отвернулась.

Постум метнулся к двери и столкнулся с Туллией - та испуганно отшатнулась, увидев его искаженное лицо. Юноша вырвал пакет со льдом у нее из рук, приложил к скуле и, обернувшись, приказал:

- Девчонку - в наш карцер, и скажи Гету, чтобы глаз с нее не спускал. Убежит - я его жирную тушу на котлеты пущу.

Едва Август вышел, как Хлоя поднялась, взяла чашу с вином и поднесла ее Философу. Но тот не смог удержать чашу - руки его дрожали. Он и не пытался скрыть, насколько потрясен.

Крот сказал:

- Он, верно, перебрал сегодня. - И откашлялся.

А Хлоя только сейчас поняла, что Философ вовсе не стар - и телом и духом он еще очень силен. А седые волосы, шрамы и глубокие складки вокруг рта - все это грим, наложенный пережитым, которое торопилось поставить свою печать. И какая-то неведомая прежде нежность стянула все внутри в узел, и стало пусто под сердцем, и от этой пустоты - и страшно, и сладко. Хлоя задрожала и едва не выронила чашу. Философ глянул на нее с удивлением. Глаза их встретились. Несколько секунд они тонули в зрачках друг друга. Философ все понял - тут не было никаких сомнений - и отвел глаза.

Философу снился странный сон. Будто он стоял на холме. Перед ним была низина, а в низине - храм.

Храм был построен из светло-коричневого туфа, фронтон украшен позолотой. Но дороги к храму не было. Перед Философом лежала низина, заросшая огромными лопухами. Философу они Доходили до пояса, а порой и до груди и едва не скрывали его с головой. Он шел к храму через лопуховое поле. Под кальцеями влажно чавкало. Странно, что храм построен в низине. Обычно выбирают место на холме. К богам поднимаются, а здесь надо было двигаться вниз.

Деревья шумели. Ступени из коричневого туфа выводили из лопухов к алтарю, украшенному мраморными гирляндами ветвей оливы. Четыре мраморные совы, священные птицы Минервы, сидели по углам алтаря.

Он шел к храму, но тот не приближался. Заросли лопухов казались бесконечными. Ему надоело раздвигать их руками. Он выхватил меч и ударил. Из разрубленного стебля брызнула кровь. Лопухи сомкнулись, как строй перед атакой. Он ринулся на них грудью. Теперь он видел только мощные стебли и огромные зонтики листьев. Храм исчез.

Он устал, он не мог идти, ржавая жижа поднялась до щиколоток, потом до колен. Рыжий оттенок становился все ярче, пока не сделался алым. А впереди и позади все те же заросли и ни намека на дорогу. Он не сразу сообразил, что потерял направление. Где храм? Куда он шел? Куда идти дальше? И зачем?

Он проснулся и не сразу понял, что это только сон... Нестерпимо хотелось схватить меч и разить. Несколько секунд он лежал, представляя, как рубит огромные лопухи и прокладывает дорогу. Наяву корректировать сон было просто. Наяву лопухи отступили, и храм вновь стал различим.

Он лежал в спальне Палатинского дворца. Как когда-то очень давно, в юности. И комната похожая - маленькая спальня с мозаикой на стене, с одним-единственным ложем и столиком подле. Жизнь совершила круг. Бурная жизнь - столько событий. А кажется, и не жил. Вдруг почудилось ему, что он, настоящий, лежит сейчас в другой спальне, просторной, устланной коврами, с золотой статуей Фортуны у изголовья. Но его душа почему-то оказалась изгнана оттуда и вот теперь мается, тычась в горячую от бессонницы подушку, и двадцать лет непреодолимой стеной отделили душу от тела. Император... Он никогда не хотел ни титула, ни власти, но, с другой стороны, знал, что он - император. И даже, быть может, больше, чем император. Это походило на безумие.