Чтение 4–й страницы книги ~Князь~

"Что за дурак! - подумал командир магометан. - Теперь нам не взять преступника живьем!"

- В чем меня обвиняют? - холодно спросил Машег.

Он стоял один против сотни воинов, но, похоже, нисколько не боялся.

- Тебе незачем об этом знать! - Шлом бар Йогаан привстал на цыпочки: стражник был высокий - Шломова макушка едва возвышалась над его наплечником.

- По Закону ты обязан сообщить мне суть обвинения, - сказал Машег.

- Закон тебя больше не касается!

- Уверен? - Машег усмехнулся. - Это твои слова или слова хакана?

- Я - "рука хакана"! - воскликнул Шлом. - Мои слова - его слова! Брось оружие!

- Такой "рукой", как ты, я бы постыдился подтереться! - холодно произнес Машег. - В чем меня обвиняют, магометанин? - спросил он у командира наемников.

- Меня зовут Али-бей! - Командиру нравился этот хузарин. Али-бей уважал храбрецов. - Тебя обвиняют в заговоре против твоего господина, величия и благословения земли, хакана Хузарии! И еще в нарушении законов вашей веры.

Машег засмеялся:

- Мне нравится, что о нарушении Закона говоришь мне ты, магометанин!

Командир стражников пожал плечами:

- Ты можешь оправдаться, представ перед своим господином. Насчет твоей веры это его слова, не мои.

- Ты уверен, что моему другу дадут такую возможность?

Из дома на ступени вышел еще один человек. Али-бей его знал: Рагух, командир "белой" хузарской сотни.

Этот что еще здесь делает?

На мгновение у Али-бея мелькнула мысль: что если всадники Рагуха тоже здесь? Не потому ли так самоуверенно ведет себя Машег?

Но подумав, Али-бей эту мысль отбросил. Невозможно тайно увести из столицы сотню воинов. Да и не будут воины хакана драться с его личной охраной.

- Даю тебе последнюю возможность, Машег бар Маттах! - сурово произнес Али-бей. - Сдайся! И, клянусь, я не трону ни тебя, ни твою семью!

Прятавшийся за спинами наемников Шлом собрался возмутиться, но вовремя вспомнил, что Али-бей - магометанин, а для магометанина клятва, данная человеку другой веры, не стоит и четвертушки дирхема. Именно поэтому клятву верности хакану магометане давали в присутствии своего священнослужителя. Кроме того, Али-бей говорил только о себе. Ни бар Йогаан, ни стражники ни в чем не клялись.

- Я тоже даю тебе последнюю возможность, - жестко сказал Машег. - Убирайся с моей земли, и никто не тронет ни тебя, ни твоих людей. Даже этого суслика, - кивок в сторону Шлома.

- Что ж, я тебя предупредил... - сказал Али-бей. Некоторое время он колебался: не достать ли саблю и не поучить ли неверного, как ею владеть. Но передумал.

- Пращники! - скомандовал он. - Бей!

Несколько тяжелых глиняных шаров с визгом пронеслись по воздуху... Впустую. Машег и Рагух, слаженно отпрыгнув назад, скрылись в доме. Внутри что-то зазвенело...

И это было последнее, что услышал наемник хакана хузарии Али-бей.

Стрела из легкого тростника вонзилась ему в глаз. Хоть и легок тростник, но наконечник оказался достаточно тяжел, чтобы пронзить глазницу и войти в мозг Али-бея.

А Машег и Рагух снова появились в дверях. На этот раз - с луками, из которых они метали сразу по три стрелы. Они почти не целились: с десятка шагов боевая хузарская стрела прошивает любой доспех.

Окружавшие Шлома бар Йогаана стражники пали одними из первых. Хитрый Шлом, хотя его и не задели, упал вместе с ними и лежал тихонько, обмирая от страха, очень надеясь, что триста магометан все-таки справятся с преступниками.

Они бы и справились, будь Машег и Рагух вдвоем. Но на соломенных крышах сараев и конюшен прятались Машеговы люди, съехавшиеся этой ночью защищать своего господина. Их тоже было немного, чуть больше сотни. Но на их стороне была внезапность. Почти сотня магометан погибла в первые же мгновения боя. Особенно скверно пришлось тем, кого послали окружать дом. Уцелевшие - опытные воины - сумели кое-как организоваться, но у них были только сабли и небольшие щиты. Они ведь не воевать собирались, а всего лишь арестовать преступника. В конном строю, с настоящим оружием, они вмиг разметали бы по полю сотню хузар...

Один из уцелевших десятников дал команду штурмовать дом. Атаки не получилось. Штурмующие завязли в куче мертвых и раненных стрелами Машега и Рагуха. Кое-как пробились к дому; одни принялись рубить саблями запертые двери, другие сунулись в окна... Навстречу полетели стрелы. С крыш тоже продолжали стрелять...

Другой десятник велел поджигать строения и сам бросился с факелом к ближайшему сараю. Не добежал. Идея была хорошая, но запоздалая. Последний десятник скомандовал отступление, и лучшие воины хакана, забросив на спины щиты, бросились наутек. Но убежали недалеко: пастухи Машега прямо с крыш попрыгали в седла...

Глава восьмая

Милость князя киевского

- Ну и что дальше? - спросил Духарев.

- Дальше? - Машег засмеялся. - Воины Магомета отправились к своим иблисам. Мои люди еще три дня вылавливали тех, кто сумел удрать. Почтенный Шлом бар Йогаан попытался меня обмануть: прикинулся покойником. Я сделал вид, что поверил, знаешь, я такой доверчивый... И велел зарыть его вместе с магометанами. Так что теперь он ловчит с отродьями Шеола. Я бы охотно отправил вслед за ним и хакана с его "византийцами", продавшими Бога за ромейское злато, и наемниками-арабами, коим цена - две тростниковые стрелы за штуку. А пока хакан - в Итиле, а я - здесь. Как у вас говорят, изгой, верно?

- Мой дом всегда открыт для тебя, Машег! - тепло произнес Духарев.

И задумался. В последнее время он привык мыслить политически. И знал, что в Хузарском Хаканате дела идут из рук вон. Прижали его со всех сторон, отрезали от ромеев и от Востока. Славянские племена ушли от хакана под руку Киева. Все, кроме вятичей, которые спрятались в своих дремучих лесах и вообще никому платить не собираются. Волжские булгары, вековые хузарские данники, не то что дань не платят, а внаглую разбойничают на хузарских землях, как печенеги в Приднепровье. Только в Приднепровье на печенегов укорот есть - великий князь киевский, а в Хузарии хакан лучших своих воинов под корень норовит извести. Но если Хузария падет, Киеву это может обернуться нехорошим: усилением тех же печенегов, к примеру. Будь в Итиле у власти нормальные люди, такие, как Машег, Духарев уговорил бы Святослава поддержать гибнущий Хаканат. Но правит в Хузарии сущее дерьмо, ростовщики, извращенцы...

Гость прервал размышления Духарева о геополитике и вернул его к политике меньшего масштаба.

- Я благодарен тебе за гостеприимство, друг мой! - торжественно произнес Машег, сын Маттаха. - Но ты так и не ответил на мой вопрос: берешь ли ты меня в свою дружину?

- Бери! - раздался скрипучий голос.

В дверях стоял Рёрех. При желании он мог передвигаться совершенно бесшумно. Как он ухитрялся это делать на своей деревяшке, для Духарева до сих пор оставалось загадкой. Прошло десять лет с тех пор, как голос Рёреха впервые проскрипел за спиной Сергея: "Поворотись-ка, паря, да погляди на меня..."

- Бери его, парень! Хочь я хузарян и не люблю, а этот годится!

- Так он не к Святославу в дружину просится, а ко мне, - уточнил Духарев.

- Слышал. Я кривой, а не глухой, - проворчал Рёрех и прошкандыбал к столу.

Слада услужливо подвинула ему табурет, собственноручно наполнила его миску овощной тюрей (зубов у старика почти не осталось) и поднесла серебряную кружечку меда: уважила, так сказать, мужнина сэнсэя.

Рёрех смочил усы медом, одобрительно фыркнул.

- Сколь ваших с тобой? - спросил он Машега.

- Полсотни и три.

- Такие ж, как ты?

- Таких, как я, нет! - усмехнулся хузарин. Рёрех еще раз фыркнул. Скептически.

Элда, обидевшись за мужа, открыла было рот, но Рёрех ее перебил:

- Ты, девка, помолчи! Я твоего отца, покойника, постарше буду: знаю, что говорю.

Теперь фыркнула Элда, но Рёрех уже перестал обращать на нее внимание.

- А к нам чего опять прибежал? - спросил он Машега. - Деньги все стратил или с хаканом своим козлобородым полаялся?

- С хаканом.

- Дурак твой хакан! Вот помню, когда я с хирдом ходил на...

На кого именно ходил с дружиной Рёрех, так и осталось неизвестным.

Снаружи раздался шум, у ворот заспорили. Видно, хотели зайти на подворье, да привратник не пускал. Потом захрапели испуганно лошади: надо полагать, привратник подтянул мишку. Духарев встал и вышел на балкончик. Глянул: гридни княжьи.

- Эй! - крикнул он сверху. - Случилось что?

Старший, десятник из молодшей дружины, привстал на стременах:

- От князя к тебе, воевода! Вели впустить!

- Впусти! - велел Духарев привратнику. - И медведя убери! Я сейчас спущусь!

- Кто? - спросила Слада, когда Сергей вернулся в светлицу.

- Посылы от князя.

- С чем?

- Сейчас узнаю.

Ему и самому было интересно: что вдруг срочно потребовалось от него Святославу. Что там ему мамаша наговорила...

Гридни въезжали в ворота. Много, не менее пятидесяти.

- Токо во дворе прибрал, - проворчал за спиной Духарева привезенный из Полоцка дворовой холоп. - Опять все "яблоками" засерут...

Духарев остановился на крыльце - вровень с всадником.

Десятник спешился, махнул своим. Гридни тут же разошлись, и Духарев увидел угорского княжича Тотоша, восседающего на мышастой кобылке.

- Забирай! - сказал десятник. - Батька сказал: коли пленник твой, так и кормить его тебе!

- Справедливо, - согласился Духарев. - Медку примешь?

- Токо если всем, - ответил десятник, но тут же смутился собственной наглости и добавил, словно извиняясь: - ... батька.

Духареву понравилось. В дружине командир не хозяин, а первый среди равных. А батька - князь. Тот, кому присягнули. Или кого уважают сильно. Духарева молодшие уважали.

"Этого к себе переманю, - подумал Сергей. - Правильный боец".

Поднапрягся, вспоминая, как зовут молодого гридня. Какое-то имя смешное... Капш или Шапш... Гапш!

Духарев повернулся к ворчливому холопу:

- Бегом к хозяйке. Скажи: я велел выкатить во двор бочонок меда! Бегом, я сказал! А тебя, княжич, прошу в дом!

В этот момент Сергей принял решение: его собственной дружине - быть.

Глава девятая

Трувор, сын Ольбарда Красного

Как издревле гласит народная мудрость: "Сказать - быстро, сделать - существенно дольше". Первым делом Духарев отправился к князю. Святослава он нашел, разумеется, в Детинце, князь оттачивал фехтовальное мастерство.

- А, Серегей! Давай, бери мечи, поборемся!

- Погоди, княже, разговор серьезный есть, - не чинясь, объявил Духарев.

- Тогда пошли в горницу.

Святослав отдал учебные мечи одному отроку, взял рубаху у другого.

В доме смазливая девка (новая, раньше Духарев ее не видел) поднесла им по чашке ягодного сбитню. Князь одним духом осушил свою, похвалил:

- Хорош! Холодненький!

- Со льда, княже!

Девка от похвалы вся расцвела. На князя глядела, как на солнышко.

"Наверняка влюбилась", - подумал Духарев.

Неудивительно: Святослав - парень хоть куда. Вдобавок - князь. А девка совсем молоденькая.

- Ступай, - велел ей Святослав, а когда вышла, сообщил: - Матушка прислала. Была у ее ключницы десницей, теперь вот у меня ключницей будет. Милкой зовут.

"Что-то она слишком молода для первой помощницы княжеской управляющей", - подумал Духарев.

Но девка красивая, спору нет. Можно побиться об заклад, что очень скоро она окажется в княжеской постели.

Что ж, это нормально. Святослав взрослеет, мужает, и Ольга ищет новые пути для управления сыном. Хотя это способ - как раз старый.

- Ну! Говори, что хотел! - нетерпеливо произнес Святослав.

- Хочу, князь, дружину свою набрать, - сказал Духарев. - Не возражаешь?

- Как это - свою? - князь даже в лице переменился. - А я? Ты что же, уходишь от меня, Серегей? Я тебя чем-то обидел, воевода?

- Ну что ты, княже! - Духарев и так чувствовал себя неловко, а сейчас, видя, как опечалился Святослав, едва не отказался от своего намерения. - Ничем ты меня не обидел. И уходить от тебя я не хочу. Хочу только свою дружину набрать. Для своих надобностей. Кормить её сам буду, но если у тебя нужда возникнет, будет за тебя сражаться. Со мной. Я ведь твой воевода, верно?

- Верно! - Святослав сразу повеселел. - Коли так - поступай, как хочешь. А мне вот что скажи: что ты с угорским княжичем делать будешь?

- А что бы ты сделал?

Святослав погладил светлую прядь, свисающую с макушки.

- Свенельд говорит: надо его наказать примерно. Глаза выколоть или руки отрубить. Прочим уграм в урок: чтобы на наши земли более не зарились.

- Наказать... - Духарев усмехнулся. - Представь, князь: наехал ты, скажем, на угров - и в плен попал. А угры тебя так вот примерно наказали. Что дальше будет?

- На меч кинусь! - твердо ответил Святослав. - Увечным жить не стану.

- Во-первых, ты не прав, - сказал Духарев. - Даже без рук ты все равно - князь. Дружина - твои руки. А во-вторых, я не о том спрашивал. Как думаешь: будет Киеву урок, если тебя покалечат?

Святослав задумался, потом поглядел на Сергея очень внимательно:

- To у тебя надо спросить иль у Свенельда. Я, увечный, за себя отмстить не смогу.

- Как Свенельд поступит, не знаю, - сказал Духарев. - Но за себя могу точно сказать: я уграм такого не спущу. Хоть с печенегами войду в союз, хоть с болгарами, а такой урок им преподам, что мало не покажется. И мать твоя, уверен, такой обиды не стерпит. Так почему ты думаешь, что угорский князь поступит иначе, если мы покалечим его сына?

- Это не я думаю, это Свенельд советует! - возразил Святослав. - Я Тотоша калечить не стану. Мы с ним из одного котла ели. И матушка говорит: руки ему рубить не надо, а надо выкуп взять. Да побыстрее. Может, и правда выкуп за него возьмем, как думаешь? Помнишь, той зимой, когда мы с тобой в Новгород ездили, послы германского правителя Оттона приезжали. Матушка говорила, хотели у нас воев конных нанять. Оттон с уграми воевал и сильно их побил. Значит, надобно у них выкуп взять, не мешкая, пока у них еще есть, чем платить. Так что пошли скорей к уграм надежного человека. Пусть договаривается.

- Оттон будет с другими уграми драться, - сказал Духарев.

Он в общих чертах представлял, что творится в Европе. Его названный братец Мышата активно сотрудничал с германским купечеством.

- А к уграм я никого посылать не буду, сам поеду. Вот наберу себе дружину малую - и поеду.

- А угры тебе худого не сделают? - обеспокоился Святослав.

- Вряд ли. Княжич-то здесь останется.

- Добро. Делай, как знаешь, - Святослав встал. - А сейчас пойдем позвеним железом. А то, кроме тебя и Асмуда, никого не осталось, кто может меня побить.

Тут он Духареву польстил. Со Святославом Духарев бился практически на равных, да и то лишь благодаря опыту и значительному преимуществу в росте и физической силе.

Прошло три дня.

Духарев активно занимался созданием дружины. Набрал десятков пять. Просилось больше, но Духарев решил: сотни (это вместе с хузарами Машега) ему пока хватит. Старшим над своими поставил Понятку. Ему же поручил заняться экипировкой. Нанял плотников строить на выселках городок. Пока его строят, парни могут пожить и под открытым небом. Лето все-таки. Хузарам - тем в шатрах еще и лучше.

А через три дня в Киев приплыли варяги.

Тридцать шесть природных варягов, чьи усы были выкрашены в синий цвет. У тех, у кого уже выросли усы.

Командовал прибывшими внучатый племянник Рёреха, носивший нехитрое варяжское имя Трувор. Отец прислал его в Киев наниматься на службу. Выяснилось, что старый ведун отправил родичам письмо: мол, грядут большие дела, хватит рубиться с нурманами за власть над тюленьим народом. Пора выходить на мировую арену.

Лодья с тридцатью шестью молодцами встала у пристани на Подоле, ее экипаж сошел на берег и отправился прямо в Детинец.

Князя там не оказалось, зато оказался Асмуд, тоже природный варяг. При виде такой перспективной молодежи старый воевода оживился и попытался с ходу завербовать вновь прибывших в младшую дружину князя. Трувор отказался, вежливо, но твердо: мол, отец велел ему найти дядьку Рёреха и сделать, как тот скажет. Знает ли Асмуд, где его найти?

Асмуд крякнул, но спорить не стал: во-первых, одноногий ведун был когда-то его вождем; во-вторых, для сына белозерского князя Ольбарда Красного наказ отца был безусловно приоритетным.

Так что кликнул Асмуд пару отроков, велел оседлать лошадку и повел земляков к Рёреху-ведуну. То есть на подворье княжьего воеводы Серегея. Духарева в этот день там не было: отъехал вместе с Машегом отбирать из табуна коней для угорского похода. Но Рёрех был дома. Муштровал Серегиного старшенького, Артема.

Увидев, кого привел Асмуд, Рёрех муштру прекратил, наладил пацана к мамке с наказом, чтоб немедля накрывали столы для гостей. И накрывали не во флигеле, который варяг последний год делил с парсом, а тут, во дворе. Флигель для тридцати трех богатырей (трое остались сторожить лодью) тесноват будет.

Рёреха в Серегином доме почитали как отца, и на угощение не поскупились: одной только колбасы было четыре сорта.

Яства пошли впрок. Говорят, проголодавшийся нурман может в одиночку умять полупудовую хрюшку. Варяги, ясное дело, не так прожорливы, но тоже кушали хорошо, а пили еще лучше. Не удивительно - в такую жару. Пили, ели да поглядывали на дворовых девок с таким жадным интересом, что у девок от одних только этих взглядов слабели коленки.

Неспешно расспросив о делах на родине (дела обстояли неплохо), Рёрех поинтересовался дальнейшими планами молодежи. Планы у молодежи были простые: служить ратную службу.

- В княжьей дружине будут служить! - заявил Асмуд, которого, само собой, тоже усадили за стол. - Я их, молодцев, в лучшие гридни выведу!

Молодцы закивали согласно: перспектива их устраивала.

- Ты помолчи пока! - оборвал Асмуда Рёрех.

Это для прочих киевлян Асмуд Стемидович был княжим пестуном, славным воеводой и третьим человеком в Киеве. Рёрех же знал Асмуда с отрочества, учил его правильному бою и прочей воинской науке. И жил сейчас на свете Асмуд, славный воевода, потому, что подарил ему жизнь старый одноногий и одноглазый ведун Рёрех. Хотя случилось это в те времена, когда Рёрех не был еще ни старым, ни ведуном, ни калекой, а считался вождем лучшего варяжского хирда, но княжий пестун об этом отлично помнил, так что заткнулся и даже обидеться не посмел.

Духарев, когда ему после рассказывали об этом эпизоде, очень веселился.

- Ты помолчи пока! - велел Рёрех Асмуду. - А ты, - обратился он к Трувору, - говори, что те отец наказал.

- Наказал найти тебя, дядько, и делать, что ты велишь! - отчеканил сын Ольбарда Красного.

- Вот! - назидательно поднял палец старый ведун. - А ты, Асмуд, вперед батьки в сечу не лезь!

- Да куда ж им еще идти, как не в княжью дружину? - искренне удивился Асмуд.

- Воеводе Серегею послужат! - отрезал Рёрех. - К уграм с ним пойдут.