Чтение 4–й страницы книги ~Медный страж~

- Куда же ты теперь, боярин Олег? - отпустил поводья холоп.

- В Углич поскачу. Там, мыслю, Урсуле хорошо будет.

- Это верно, боярин, - признал Будута. - Там за такую ладную девку хорошую цену дадут. Ну коли так, прости за все, в чем не угодил, не поминай лихом. Скатертью тебе дорога и Бог в помощь.

- И тебе того же...

Олег наконец-то пнул пятками коня и вырвался из лагеря через щель между еще не сдвинутыми арбами, ведя с собой в поводу сразу двух коней - груженного узлами чалого и рыжего торкского с укутанной в халат невольницей.

Верховой обознику не товарищ. Что телега за день прокатит - всадник, может, и за час промчится, коли кони свежие да есть, куда торопиться, Ведун не торопился - но тем не менее миновал Муром уже через час, обогнув его по колее, накатанной добытчиками льда из ближних деревень. Места здесь были знакомые, и Олег без труда определил уходящий к стольному граду Суздалю зимник.

Зимой путнику хорошо. Ни дождя не нужно бояться, ни распутицы. Дорога не петляет, огибая вязи, переползая через броды или мостки, долго тянясь вдоль широких плесов. Между крупными городами зимники прокладывают строго по прямой, поверх застывших болот и рек, через заснувшие на зиму поля. Лишь изредка вильнет он, обходя слишком глубокий овраг или крутой холм - и опять вытягивается, как тетива.

К мелким селениям, правда, что летом, что зимой одна дорога - реки. Ну да в мелкие городки Середин заглядывать и не собирался. А Углич - он, как и Новгород, Муром, Ладога, Руса, Суздаль, стоял на русской земле, казалось, вечно. Сказания местные этим городам несколько тысячелетий отводят, а как на самом деле - кто знает? Скорее меньше. А может, и больше. Слышал где-то на постоялом дворе Олег, что, сотворив шесть тысяч лет назад земной мир, именно в Угличе остановился отдохнуть великий Сварог. Потому что в Новгороде с него за отдых пожелали плату стрясти, а в Суздале обокрасть попытались.

Легенду сочинили, скорее всего, угличцы. У них с Суздалем с незапамятных времен тянулась черная вражда, часто переходящая в открытую войну. Именно в походах против Суздаля, сказывали, сложили свои головы два сына Угличского князя Всеволода. А после того, как третьего сына сожрала лихоманка, привязавшаяся к княжичу после охоты близ Улем-ской вязи, случилось невероятное: бесконечная война внезапно окончилась свадьбой старшего сына князя Суздальского и единственной дочери, последнего ребенка князя Угличского.

Неизвестно, принес ли счастье этот брак молодым людям, но средь простого люда обоих княжеств возникло что-то вроде эйфории. Ведь сын от этого брака становился в будущем наследником обоих столов, княжества сливались в одно - а потому любые войны между княжествами утрачивали всякий смысл. Посему простые смертные уверовали в вечный мир на все времена, начали выкапывать заныканные на черный день кубышки, развязывать кошели и строиться, открывать новые дела, распахивать земли, что раньше считались рискованными; забрасывали схро-ны и покупали добро, которое трудно утащить или спрятать в тревожный час. Чего бояться? Вечный мир впереди! К этому островку счастья и мчался ныне ведун, надеясь отдохнуть немного после похода, пристроить Урсулу при богатом доме, да и самому улучшить финансовые дела, раз уж появилась такая возможность.

- Не продавай меня, господин... - Олег вздрогнул: девочка словно прочитала его мысли. Хотя, конечно, разговоры его с холопом она слышала и, куда они скачут, догадывалась, - Не продавай, я буду ласковой и верной.

- Тебе чего, малышка, вяленое мясо с сухарями не надоело?

- Лучше вяленое мясо, чем кулаки и холод, господин. С тобой не страшно. Я не боюсь тебя, господин. Я хочу и дальше жить без страха.

- Ты и будешь жить без страха. В дом терпимости не отдам, не волнуйся. Хорошего хозяина выберу. С палатами каменными, одеждами шелковыми, и чтобы дом был полная чаша. Станешь как сыр в масле кататься. Спать на перинах, сидеть на соболях и орехи торкские, как отраву, вспоминать. Ты ведь, небось, с непривычки уже давно попочку свою о седло отбила?

- В шелках я уже жила, господин. В шелках и страхе. Танец неверно исполнишь - вниз головой на весь вечер вешали. Плохо мужчину приласкаешь - ноги на ночь в колодки забивали с подогнутыми пальцами.

- Мужчин ласкала? - не поверил своим ушам Олег.

- Конечно, господин. Меня много учили, как лучше всего доставить будущим хозяевам удовольствие. Не позволяли только девичество потерять. Я умею быть очень ласковой, господин. Ты не пожалеешь, коли оставишь меня при себе.

- Чур меня, - тряхнул головой ведун. - Ты только не хвастайся этим никому. А коли ласковой быть умеешь, так тебя любой хозяин на руках носить станет и баловать, как захочешь.

Хозяева свое требуют, а не просят, господин. Лишь ты ничего не желаешь. Заботишься и не наказываешь.

- Ну что поделать, - пожал плечами Середин. - Диковат я для этого мира. Но ты напрасно думаешь, что я единственный хороший мужчина в этом мире. Тебе просто не везло. Будут и другие.

- Зачем мне другие, коли боги послали тебя? - удивилась Урсула. - Оставь меня, господин. И я сделаю так, что ты не пожалеешь об этом ни единую ночь.

Не смущай меня, девочка, - покачал головой Олег. - Ты действительно хороша и нравишься мне. Но моя жизнь не для меня. О тебе же забочусь, малышка!

- Ты говорил, на русской земле каждый сам выбирает свою судьбу, господин.

- Тебе не повезло, - отрезал Олег. - За тебя буду думать я.

Разговор оборвался, и только топот копыт по сбитому в лед дорожному полотну разрывал вечернюю тишину. За ночлег ведун особо не волновался и оказался прав: через несколько верст впереди показался частокол на невысоком валу, под пустой смотровой площадкой вмерзли в сугроб широко распахнутые ворота.

- Видать, совсем народ расслабился от мирной жизни, - пробормотал себе под нос ведун и покрутил правой кистью. Рука больше не болела. Для нее война тоже осталась далеко позади. - Что же, тогда и нам спокойнее.

Ограды в четыре жерди поджали тракт до ширины в четыре сажени - только-только двум телегам разъехаться, матовые квадратики затянутых бычьим пузырем окон уже светились желтизной. Видать, экономить лампадное масло, а то и свечи, крестьяне не привыкли. Откуда-то неподалеку слышались звонкие частушки под нечто тренькающее, как балалайка. И правда, что землепашцу еще зимой делать, кроме как песни петь? Скоро снег стает - не до песен будет. Семь потов сойдет, пока к новой зиме хлебом, тушенкой да соленьями запасешься.

Нагнав какого-то туземца в длинном овчинном тулупе, ведун придержал коня и громко окликнул:

- Доброго тебе вечера, мил человек! Не подскажешь, постоялые дворы у вас в селении есть?

- У нас на Мыске токмо два срублено. - Человек обернулся и оказался голубоглазой девицей, завернувшейся в тулуп поверх ярко вышитого сатинового сарафана, ворот которого проглядывал на груди. - Как до россоха доедешь, то по правую руку Епифаневский будет, а по левую - Болотыгинский.

- А какой лучше?

- Коли меда выпить желаешь, то направо поворачивай, мил человек. Коли попариться хорошенько, то налево. Болотник о прошлом годе новую баню поставил. Ну а коли жена ладная да красивая нужна, то за мной поезжай, не ошибешься.

- Жена - это здорово, -усмехнулся ведун. -Да только отмыться сперва не мешает.

- Ой, не ошибись, добрый молодец, - кокетливо склонила голову девица. - Хорошая жена и попарить умеет, и медком отпоить, и спинку потереть.

Жену бери, - заворочавшись в темном халате, неожиданно хриплым голосом посоветовала Урсула и, втянув голову, стрельнула из-под шапки одним глазом. - Котлы в яме пустые, сало в лампах кончилось.

- Мама!!! - взвизгнула девица и задала стрекача вдоль изгороди.

Урсула довольно захихикала.

- Зачем ты это сделала? - сердито оглянулся Олег. - Даже поговорить не дала.

- Ты ведь предупреждал, господин, - сдвинула на затылок треух сияющая невольница. - В твоей жизни спутницы не нужны.

- Моя жизнь - не твоя забота, - попытался придать строгость голосу ведун. - И вообще, не забывай, кто тут хозяин! Вот, навязалась на мою голову.

- Разреши мне искупить свою вину, господин, - вкрадчиво предложила пленница. - Сегодня же ночью.

- Еще и без сна хочешь оставить? Помолчи лучше.

- Ты захочешь, чтобы все прочие ночи стали такими же, господин.

- Мала ты еще такие разговоры вести, - впереди показался перекресток, и Олег повернул налево, в низинку. - Что учили, понятно. Да только ни разума, ни возраста добавить не могли. Так что перестань.

- Коли продашь - новый хозяин тоже ждать станет, господин?

- Деду старому продам. Ему вообще ничего не надо...

Они миновали очередную изгородь, и впереди показался добротный забор из плотно сбитых жердей. Рядом с воротами, распахнутыми несмотря на позднее время, висело било. Взяв колотуху, Олег несколько раз звонко стукнул по вогнутой доске и въехал во двор.

В нос тут же ударило запахом мясного варева, свежего сена, смолянистым березовым дымком. Сено было свалено огромной грудой у стены длинного сарая, в котором тяжело фыркала скотина - видать, новую травку привезли совсем недавно. Олег повернул к нему, спешился, ослабил подпругу. Истосковавшаяся по душистому ломкому сену гнедая тут же опустила голову и задвигала челюстями. Середин отпустил ремни также на чалом и трофейном коне, помог спуститься путающейся в халате Урсуле. Только после этого на крыльце дома появился дородный чернобородый мужик в коричневой рубахе из домотканого полотна, поверх которой была накинута каракулевая душегрейка. Полотняные же штаны подвязывала простенькая веревочка - но когда мужик сложил на животике ладони, на двух пальцах его гордо блеснули золотые перстни.

- Здрав будь, хозяин, - двинулся к нему Олег. - Гостей принимаешь?

- И тебе здоровия, добрый человек, - не стал отнекиваться Болотник. - Отчего не принять, коли горницы пустые есть? Ты ведь, вижу, заночевать замыслил? Али только перекусить и лошадей приютить, а сам на сеновале покемаришь?

- Борщ, баню, поросенка и комнату, - загибая пальцы перечислил ведун. - Хотя нет, не поросенка. Гуся - самого жирного, тушенного в кислой капусте с тертым яблоком и нарезанной мелкими кубиками репе. Можно прямо сейчас в печь ставить, пусть протомится подольше.

- У меня в светелках на ночь простыни обычно свежие кладутся, - глядя на Урсулу, сообщил хозяин.

Олег тоже оглянулся на невольницу. Одетая с головы до пят с чужого плеча, в изрядно засаленном и кое-где посеченном халате, с торчащими прядями засаленных волос, она больше всего походила на удачливую попрошайку, сумевшую разжиться чьим-то старым гардеробом. Потом представил со стороны себя: всю зиму немытого и нестриженого, спавшего одетым и завернувшимся в шкуру. Если бы не сабля на поясе и не щит у седла да не налатник, мятый и нечищеный, но не самый дешевый - могли и вовсе погнать, дабы приличных гостей не распугивали.

- Простыни свежие - это хорошо, - кивнул Олег. - Но в баню нам еще по полотенцу нужно. Сумки чересседельные ячменем или овсом пусть набьют, но лошадей сеном накормят. Зерном они уже отожрались, как бы колики не начались. Л в комнату перину лучшую положи, соскучился я по мягкой постели. Да, и пар квасной сделай. Париться так париться. Потом сдачу отдашь...

Олег запустил руку в одну из сумок, достал золотой динар, что остался у него еще со времен побега из караханидского рабства, подкинул в воздух, а потом метнул Болотнику. Тот ловко поймал монету, оценил на вид, попробовал на зуб и, поняв, что гость платежеспособен, моментально повеселел:

- Свою перину отдам, гость дорогой. Как раз велел мальчишкам проветриться вынести. Сей миг, они тюки снимут и в светелку отнесут. - Он приоткрыл входную дверь, крикнул внутрь: - Эй, Люблин,

Малюта! Сюда бегите! В угловую горницу сумы гостя нашего отнесите. Проходите, милые люди, отогрейтесь с дороги. Светелку гляньте. Коли не понравится, зовите, враз любую распахнем. Тыгой меня в детстве нарекли. Зовите, здесь я всегда...

Из избы появились вихрастые мальчуганы в кепочках и атласных рубахах, сноровисто принялись расседлывать коней, снимать узлы и сумки.

- Борщ-то есть? - напомнил Середин.

- Все, что пожелаете! Банька, кстати, протоплена. Недавно купцы помылись, счас девки пол и лавки моют. Чуток потерпите - и можно идти.

- Да, и еще ложка нужна. У девки моей нет, так что куплю какую-нибудь деревянную.

Внутри постоялый двор выглядел близнецом многих сотен таких же дворов, что стояли на разных дорогах и в портовых селениях. Обширная трапезная с проходом в кухню, закрытым пологом; лестница на второй этаж, где обустроены комнаты для гостей; множество оловянных масляных светильников на стенах, затянутые рыбьей кожей окна. Слюду в окнах на постоялом дворе ведун видел только раз - в Новгороде.

Столы у Болотника стояли не вдоль трапезной, во всю длину, а торцами к стенам. Получилось пятнадцать штук, из которых были заняты всего пять. За одним сидели румяные купцы - видать, только из бани; чуть дальше - парочка худосочных путников в простецких суконных кафтанах, за ними - одинокий попик, неторопливо разделывающий запеченного целиком поросенка. За четвертым столом устроилась шумная компания из четырех мужиков в дорогих рубахах, на столе у которых стояла рыба, три блюда с полурастерзанными курицами и медные кувшины, в которых обычно подают вино. В отдалении сидели еще два суровых купца - в тяжелых собольих шубах, с тафьями на бритых головах, они неспешно уписывали за обе щеки гречу с характерными прожилками тушенки, запивая желтоватым медом.

Появление Олега, а особенно Урсулы вызвало среди присутствующих недоуменные, презрительные взгляды, а со стороны шумной компании и вовсе надменный смех - но хозяин ловко отгородил их своей широкой спиной, уважительно проводил к дальнему столу, усадил спиной к прочему люду, и спустя минуту про новых гостей уже забыли.

Вскоре на столе появился горшок с пахнущим чесноком и луком, ярко-малиновым раскаленным борщом, подернутым янтарными пятнами жира, с белоснежной мозговой костью, неровный край которой слегка выступал над огненной поверхностью, стопка из длинных ломтей хлеба, деревянные миски. Огромным половником Олег собственноручно наполнил емкость невольницы, потом свою, вынул из кожаного чехольчика серебряную ложку и, откусив для начала мягкого ржаного хлеба, взялся за еду.

После суровой диеты последних дней наваристый борщ показался Середину верхом кулинарного искусства, и он не успокоился до тех пор, пока не опустошил горшок до последней капли и не высосал из кости всю ее коричневатую плоть, осоловев под конец, как от доброго бочонка пива. Урсула тоже не отставала от хозяина, хотя кости ей, естественно, не досталось. Под конец она лишь несколько раз облизала ложку и с какой-то душевной честностью произнесла:

- Я люблю тебя, господин.

- Первуша я, меня отец послал, - подошел к отвалившимся от стола гостям высокий и плечистый белобрысый парень. - Протоплена баня. Пойдемте, я покажу.

Баня находилась за постоялым двором - совсем новая, еще белая, с торчащим между бревнами бело-коричневым мхом. Обычный с виду четырехстенок, внутри она оказалась довольно хитрым сооружением. Прежде всего, миновав предбанник, Олег обнаружил, что печь стоит в углу. Нормальная, большая, с десятиведерным медным котлом и засыпанной угловатым гранитным щебнем каменкой. Только потом он сообразил, что у печи нет ни топки, ни трубы, и как все это согревается - непонятно. Видать, зная, что путники часто хотят помыться, Тыга Болотник разделил баню на несколько секций, причем так, чтобы топил ее служка снаружи, а не гости лишними хлопотами маялись.

На лавке стояли две крынки с пенистым квасом. Сделав по глотку из обоих, ведун плеснул из того, что показался кислее, на камни. Вверх поднялся пар с приторным хлебным ароматом. Олег привычно прихватил шайку, плеснул в нее холодной воды из бочки, кипятка из котла, облился, смочил приготовленную мочалку в щелоке, принялся неторопливо натирать тело, промачивать волосы. Слив первую грязь двумя шайками, он плеснул полкувшина кваса на каменку и полез наверх, на тонущий в белом хлебном пару верхний полок. В бане ведь как: сперва верхнюю грязь смой, потом парься, чтобы поры от жара расширились и из тела вторичную, нутряную грязь выперло. Вот тогда по второму кругу моешься и можешь вылезать, наслаждаться чистотой и слабостью после полученного удовольствия.

Урсуле он ничего не объяснял, но девчонка и сама поняла, что к чему: ополоснулась, помылась, снова ополоснулась, налила еще тазик, наклонила голову, долго отмачивала в нем волосы, потом наконец отжала их и закинула за спину.

- Кваску еще плесни, - попросил ее Олег. - Совсем пар осел.

Невольница кивнула, выплеснула па камни остатки кваса. Ведун опять погрузился в целебный горячий туман и услышал снизу четкое ритмичное прихлопывание. Несколько минут он полежал, пропитываясь теплом, потом все же не выдержал и, снедаемый любопытством, тихонько подул, разгоняя пар перед лицом.

Урсула танцевала. Ее бедра мелко подрагивали, вздымаясь то левой, то правой стороной, руки скользили по влажному телу - от коленей вверх, по бокам, гладкому смуглому животу, огибали и сжимали тонкими пальцами соски, которые то ли от жара, то ли от танца увеличились, стали казаться небольшими, но вполне женскими, упругими и соблазнительными. Ее ладони внезапно охватывали плечи, заставляли тело свернуться, как от приступа стыда - а потом плавно, медленно развернуться, раскрыться, как цветок, призывно отдаваясь жаждущему взгляду. Помимо своей воли Олег ощутил, как в нем нарастает желание, настоящая плотская страсть, понял, что девчонка околдовывает его, как сопливого мальчишку, - но оторваться от танца не мог.

Урсула несколько раз обернулась вокруг своей оси - только брызги слетели долгой струей с мокрых волос, - оказалась совсем рядом, и опять призывно задрожали ее бедра, заскользили ладони по тоскующему юному телу, жаждущему ласки, любви, жадной страсти. Мгновение - и пальцы уже прикоснулись к нему: легко пробежали по спине, ногам, лицо обожгло жарким дыханием. Невольница отступила, закружилась - а ее бедра продолжали подрагивать, призывая к себе, прося прикосновения, близости, хотя бы поцелуя!

Плоти ведупа стало тесно между распаренными досками и телом, Середин повернулся набок и тут же ощутил легкое, как дуновение ветерка, прикосновение к своему достоинству - а невольница уже стояла чуть в стороне, вскинув руки и поводя бедрами. Повернулась спиной, глянула на него через голову, скользнула ладонью вдоль тела. Ее волосы покатились через мужскую плоть, потом еще что-то обвило ее, потянуло. И нефритовый стержень, как называют его в стране за китайской стеной, на миг выбил из головы разум и потянулся за лаской, вынудив все тело спуститься вслед за ним на пол. Руки заставил обнять Урсулу за плечи, губы - впиться в ее рот жадным поцелуем, бедра - прижаться к ее бедрам. Плоть рвалась вперед - но в тесноте не могла найти врата наслаждения. Олег откинулся назад, оперся на нижний полок, отвел назад руки, ощутил

там шайку невольницы с холодной водой, каким-то невероятным усилием смог вскинуть ее наверх и опрокинуть. От неожиданности девочка взвизгнула, заметалась по бане и замерла в дальнем углу, мелко дрожа.

Середин уронил шайку, тяжело перевел дух и посоветовал:

- Коли мерзнешь, пару пусти или воду разведи погорячее. А все остальное тебе еще рано.

Избавившись от наваждения, ведун стал осторожнее и на обнаженную невольницу старался больше не смотреть. Да и та после прохладного душа чуток подостыла и новой авантюры больше не затевала.

После помывки Олег влез в чистую синюю шелковую рубаху, благо осталась в запасе, невольнице же велел просто завернуться в полотенце, а невесомые газовые штанишки наскоро сполоснуть со щелоком.

- В комнате у печи повесим. Глядишь, до утра и просохнут.

Их возвращение в трапезную вызвало у всех минуту изумленной тишины. Распаренные купцы, нищие путники и даже доедающий поросенка попик вытаращились так, словно к ним на постоялый двор заглянула сама златокудрая Лада. В шумной компании у одного из мужиков даже куриная косточка изо рта выпала. Столь сильное впечатление вызвали, естественно, не мытая Олегова голова или чистая рубаха - а внезапное преображение нищенки-замарашки в стройную смуглянку с медными волосами, одетую к тому же в одно лишь льняное широкое полотенце.

- Эй, хозяин, или кто там вместо него! - крикнул Середин, усаживаясь обратно за стол. - Как наш заказ, дозрел?

С кухни выглянул один из мальчишек, скрылся назад, но уже через минуту выскочил из-за полога с длинным глиняным лотком, бухнул его на стол, обмахнул рушником:

- Меда хмельного, пива али вина принесть?

- Сбитеня горячего, - выдохнул ведун. - Хмельного добра везде хватает, а по нему соскучился.

- Сделаем, - кивнул мальчуган и умчался за полог.

А ведун снял крышку лотка, выпустив клубы кислого пара, разворошил темно-коричневую капусту, под которой скрывалась гусиная спинка.

- Ну, - кивнул он Урсуле. - Давай, зарывайся. Грех не оторваться после сухомятки.

Девчонка, получив разрешение, тут же зацепила и поволокла к себе птичью тушку. Неопытная степнячка не понимала, что самое вкусное в тушеном гусе - это не он сам, тощий, кожистый и костлявый, а именно капуста, в которую вытапливается самый жир и сок.

- Здрав будь, мил человек, - неожиданно подсел к столу рябой мужик из шумной компании. Пахло от него перегаром и дегтем. Небось, давно уже тешились угощением молодцы.

- И тебе доброй ночи, - кивнул в ответ ведун.

- Это точно, - обрадовался рябой, - ночь обещает быть доброй. Ты, как мы видим, человек ратный, с похода вертаешься. Ныне токмо отмылся. Небось, всю зиму в седле?

Олег промолчал, ожидая продолжения.

- Л это, стало быть, полон твой... И вправду, не сестру же ты в поход с собой таскал? - Рябой довольно хихикнул своей шутке. - Слышь, служивый, дай с бабенкой побаловаться? Аккурат ночь ее поваляем, пока ты отдыхаешь. Мы заплатим, все чин-чинарем. От нее не убудет, тебе прибыток.

Урсула застыла, вперив взгляд Олегу чуть выше левого уха, словно увидела там призрака наяву. Рябой опять хихикнул, повернулся к компании и подмигнул.

- Нет, - кратко ответил Середин и зачерпнул капусты.

- Так по ру... - Только тут до мужика дошел смысл ответа, и он, уже успев привстать, грохнулся обратно на лавку. - Как нет? Почему нет? Да ты, видать, не понял, мил человек. Заплатим мы за баловство. Серебром заплатим.

- Нет.

- С каждого заплатим. А хошь - за ночь.

- Нет.

- Ну, ты... - Рябой чуть не сболтнул лишнего, но вовремя остановился, хоть и пьяный. Долго пялился на невольницу, потом выдал: - Эх, пропадай все синим пламенем! Пол гривны дам за ночь!

- Нет.

- Гривну!

- Нет.

- Эк ты торгуешься. Ладно, будь по-твоему. Гривну дам не за ночь, а повалять только.

- Ты слово "нет" понимаешь? - не выдержав, повысил голос ведун. - Дайте поесть спокойно.

Рябой наконец поднялся и утопал к своему столу. Но не успел Олег проглотить и трех ложек, как тот появился снова:

- Слушай, служивый. Круг так порешил, залог мы тебе за нее дадим. Коли попортим, сломаем что, зашибем али еще как сконфузимся, с залога долю снимешь. Али вовсе себе оставишь, мы люди честные.

- Нет.

- Две гривны за ночь! - повысил голос рябой. - Ты совесть-то поимей, служивый, куда более! Не убудет бабе от баловства. Ну так уважь людей, не порти доброго дня.

- Не твое, не хапай. - Олег чуть отодвинулся от стола и повернулся боком, чтобы саблю можно было выдернуть вверх, не зацепившись рукоятью за сто-

лешницу. Но тут на шум появился хозяин, закрутил головой, подскочил к столу: - Что не так, уважаемый? Никак холодец потек али петушок горячий?

- Да вот, ратный упертый, Тыга. Не хочет девки нам давать.

- Так найдем мы девок, гость дорогой, - попытался поднять его Болотник. - Эка невидаль - девки! Сколько пожелаешь, столько в светелку и подошлю.

- Я эту хочу!

- А человеку, что же, одному, холодному спать? Не просто ж так с собой возит.

- Не уважает он нас, Тыга. И серебро сулили, и залог - а не дает. Ему в прибыток, нам в удовольствие. Чего же еще с бабы взять?

В трапезной появился Первуша, моментально оценил обстановку, прихватил рябого под бок, вежливо, но твердо поднял и вместе с отцом повел к остальной компании.

- Красивая... - сдаваясь, пожаловался рябой.

- У меня краше найдутся, мил человек. Какую хошь, ту и получишь... - Болотник оставил пьяного на руках сына, вернулся к Середину: - Прощения просим. Загуляли ныне промысловики. Может, подать еще чего? Больно стол скудный. Стыдно мне, как хозяину.

- Вели лучше наверх угощение отнести, - поднялся Олег. - И тебе спокойнее, и мне не так противно. Там подкреплюсь.

- В горнице постелено все ужо, - обрадовался Болотник, что гость не стал раздувать скандал и требовать отступных. - Перинку лично проверял, простыни отбеленные...

Как ни странно, но в комнате наверху уже горел небольшой масляный светильник на сундуке, рядом лежали чересседельные сумки с вещами. Служка донес лоток, поставил рядом на стол пузатый кувшинчик со сбитенем, выскочил наружу.

- Скажи, господин, а две гривны - это много? - впервые за последний час подала голос Урсула.

- Ну двух коней добрых купить можно, - прикинул Олег.

- Спасибо...

Насчет перины хозяин и впрямь постарался. Толщиной больше метра, под весом человека она проминалась чуть не до пола, мягкая, словно облако. Доев почти всю капусту, ведун на всякий случай привалил сумками дверь и - опять же впервые за много месяцев - разделся, лег на чистое белье, провалился в мягкую постель. Невольница, словно случайно уронив полотенце, обнаженная подошла к лампе, затушила ее, потом просочилась под одеяло, прижалась к Олегу бархатной теплой кожей, скользнула ласковыми пальчиками по мужской груди, рукам, по расслабившейся было плоти...

- Ша! - тихо шепнул ведун, и она отступила.

* * *

Выбираться из теплой мягкой перины страшно не хотелось. Уже проснувшись, Олег крутился в ней почти час, наслаждаясь несказанным удобством, и время от времени цыкал на девочку, зачем-то пытавшуюся сделать это наслаждение еще более сильным. Но когда на улице начали ржать кони, стучать копыта разъезжающихся постояльцев, Середин понял: пора выбираться и им.

По лености спускаться вниз он не стал, растерзав на пару с невольницей остатки гуся, после чего оделся в дорогу, отдав дорогой налатник Урсуле, чтобы не выглядела такой уж нищей, а на себя накинул верную потрепанную косуху - не броскую, но поражающую здешних обитателей множеством блестящих молний, которые большинство принимало за заморские украшения.

То, что гость не стал завтракать, Болотника особо не удивило - большинство людей предпочитает набивать брюхо перед сном, а не в дорогу. Он отсчитал полсотни новгородских чешуек сдачи, сообщил, что собрал в дорогу двух запеченных цыплят и кусочек белорыбицы, проследил, как оседлали коней, и проводил ведуна со спутницей до ворот, пригласив заезжать еще.

Отдохнувшие в нормальных стойлах, наевшиеся подзабытого ароматного сена, кони без понуканий ходко пошли рысью, и вскоре селение Мысок осталось далеко позади. Солнце грело старательно, как весной, на зимнике то и дело попадались лужи, а потому даже в простенькой косухе было совсем не холодно. Единственное, что беспокоило ведуна - где-то через час после их выезда позади, на расстоянии около версты, показался небольшой верховой разъезд, который не отставал, но и не нагонял путников. На всякий случай Олег проверил, как выскакивает из кармана кигтень, выпустил петлю, чтобы при нужде одним движением завести в нее руку, перепоясался саблей поверх куртки - и на время выбросил странных преследователей из головы. Кто знает, может, просто попутчики?

Вскоре после полудня лошади устали, начали сбавлять шаг, да и под ложечкой засосало. Завидев рядом с дорогой в лесу утоптанную прогалину среди молодого березняка и ивовых кустов, Олег решил сделать дневку, Пока спешился, отпустил подпруги, пока навесил торбы на морды коней, а невольница нашла в сумках положенный Болотником припас - конный отряд как раз успел нагнать путников, свернуть на поляну следом. Это оказались те самые промысловики, что веселились накануне в трапезной.

Олег привычно оценил расклад: двое с мечами, двое и вовсе с топорами, все четверо без щитов. Ничего страшного - одним числом, без оружия много не навоюешь. Не спеша двинулся к гнедой, на которой висело его снаряжение.

- Доброго здоровья вам, всех благ и спокойного отдыха, - сбив с головы шапку, низко поклонился из седла все тот же рябой мужик. - Прощения мы хотим попросить у тебя, служивый, за вчерашнее.

- Меха мы вчерась сдали, мил человек, - спешиваясь, подхватил другой. - Вот и загуляли маненько. А хмель, известное дело, из взрослого мужа несмышленыша легко делает.

- Отдарились бы, да нечем ныне. - Рябой тоже спешился. - Посему просто просим нижайше: не держи зла на нас, не держи обиды. Прости за глупость хмельную.

Он низко, до земли поклонился.

- Да ладно, с кем не бывает, - немного успокаиваясь, ответил Олег.

- Ну коли обиды нет, поедем мы далее. Дружбы своей навязывать не станем...

Рябой, кашлянув, нахлобучил шапку, и ведун обнаружил, что его с двух сторон крепко схватили за руки. Пискнула Урсула - молодой промысловик в два прыжка нагнал ее и ухватил сзади, прижав рукой горло.

- Однако же и ты не прав, служивый, - довольно продолжил рябой. - Хорошим людям, землякам своим девки поганой пожалел. Неправильно это, нехорошо. Ты не бойся, вреда-убытка мы тебе чинить не станем. А невольницей попользуемся, больно ладная она у тебя. Может, и серебра отсыплем, коли постараться ей велишь. Ишь, глазищи-то какие...

Рябой прошел мимо к невольнице, окидывая ее жадным взглядом, раскрыл налатник, скинул на снег, содрал через верх слишком большой по размеру поддоспешник. Вместе с ним слетела куртяшка, и мужчина остановился, любуясь обнаженной грудью, соски на которой стали быстро набухать то ли от холода, то ли от стыда. Рябой попытался чуть-чуть их потискать, потом дернул на девице завязки штанов. Те, естественно, упали и...

- Гляньте, мужики! - громко хмыкнул он при виде газовых прозрачных шароварчиков. - Ну прямо зовет и напрашивается!

Промысловики, что удерживали Олега за запястье и около локтя, вперились в соблазнительный наряд, но хватки не ослабили. Рябой же, потискав Урсулу между ног сквозь штанишки, стянул и их, оставив пленницу совершенно голой. Быстро развязал свои шаровары, спустил, нетерпеливо прикрикнул на парня: