Чтение 4–й страницы книги ~Путешествие идиота~

- Как вам будет угодно, баронесса, - повернулся ко мне и хотел представить ее: - Капитан, имею честь...

- Я сказала: заканчивай, - жестко сказала женщина, глядя на него.

И Влад заткнулся. Встал у стены, где остальные люди в белом стояли. А баронесса взяла меня под руку и повела к свободному столику у стены, рядом с деревьями. Рука у нее была сильная, как у мужчины.

- Идемте, Юджин. Я по-быстрому введу вас в курс дела. Пока вы в этом болоте не утонули.

И все опять сделали вид, что ничего не слышали. Только некоторые мужчины смотрели на мою спутницу... ну, как я на еду за стеклом, когда сильно голоден, а магазин еще закрыт.

И когда мы уселись, и разговоры за другими столиками из-за музыки стали не слышны, баронесса сказала:

- Зовите меня Мишель. Без всяких этих "фон".

- Как скажете, Мишель, - неловко ответил я. Руки мне мешали все время, я никак их пристроить не мог. Уж больно все вокруг белоснежным было.

- Юджин, мне показалось, или вы с головой не дружите? - в упор разглядывая меня, спросила она.

Отчего-то вдруг я понял, что она имела ввиду. Хотя и не разобрал ни слова.

- Иногда меня называют идиотом. Или недоумком, - ответил я и снова покраснел.

- Как странно, - она слегка нахмурила высокий лоб, - летчик, и крыша набекрень... Хотя - так даже лучше. Вы не представляете, Юджин, как я устала среди этих похотливых козлов. Будьте моим кавалером. Пожалуйста. Хотя бы ненадолго. И не обращайте внимание на этот порноспектакль вокруг. Мне до смерти хочется поболтать с живым человеком, а не с ходячим членом.

Я опять не все понял. Но она так это сказала, и глаза у нее такие внимательные, и что-то в них затаенное притаилось, то ли смешинка, то ли слезы. И я тогда ответил:

- Хорошо, Мишель.

- Ну и замечательно, Юджин. Давайте что-нибудь съедим, наконец. Я сто лет не ела как следует.

И я с ней с радостью согласился. И мы жевали мясо. Пили вино. Я даже внимание перестал на всякие блестящие штуки обращать. Потому что она ими тоже не пользовалась. И еще мы ели устриц. А я их люблю. Правда, тут они были немного не такими, к каким я дома привык, но все равно вкусными. И рыбу ели. И еще какие-то штуки, про которые я не знаю ничего. И Мишель показала мне, как с них скорлупу сдирать. И смеялась, глядя на мои старания. А потом помогла мне, и я прямо у нее из рук кусочек съел. И было очень вкусно. И я перестал стесняться, что я в джинсах.

Глава 16. Мишель

Мишель оказалась классной. По-настоящему. Она часто за мной заходила прямо в каюту и брала меня под руку, и мы шли куда-нибудь. Или обедали вместе, а потом тоже шли. Она рассказала мне, что давно уже летит и что ей тут все известно. И еще, что она не в первый раз на этом лайнере. И вообще - ей тут надоело "до чертиков". Мы заходили во всякие места - и в оранжерею, и в бар, и в планетарий. Смотрели фильмы. Смотреть фильм в темном зале, когда вокруг тебя много людей, это, скажу я вам, вовсе не то же самое, что у себя в каюте, на маленьком визоре. Даже когда ты этот фильм уже видел, все равно смотришь, как в первый раз. И ощущения тех, кто вокруг сидит, они в меня текут. Они разные. Страх, радость, желание чего-то непонятного. Томление, скука. Иногда - очень редко - у кого-то прорывается дикая жажда жизни. Или похоть. Это когда сильно хочешь тех приятных штук, что со мной проделывали красивые девушки в том доме. А интереснее всего ощущения от Мишель. Потому что она сидит ближе всех. От нее, когда она не грустит, идет тепло. Просто тихое тепло, по-другому и сказать не могу. Иногда она сочувствует тем, кто на экране. Иногда злится на них. Радуется, когда у них что-то выходит. Но в основном она грустит. Я чувствую, что ей плохо. И очень хочу помочь, уж такой я недоумок. Но не знаю как. И мы ходим, или сидим где-нибудь и разговариваем. Обо всем. Просто так. Вернее, она говорит, а я слушаю. Но мне все равно нравится. И она не считает меня придурком. Я это чувствую. И мне это тоже здорово по нраву.

Она водит меня по оранжерее и рассказывает о здешних растениях. Некоторые из них очень забавные. Есть одно, которое сворачивается спиралью, когда на него подуешь. А другое ползает между стволами, как живое, и поры на нем раскрываются и закрываются, словно оно дышит. А самое интересное зовется деревом правды. Когда стоишь рядом и думаешь о чем-то, оно меняет цвет. Когда думаешь хорошее, оно становится нежно-зеленым. Когда злишься - краснеет. Мишель говорит, что для каждого чувства у этого растения есть свой цвет. Или для комбинации чувств. И перед этой штукой врать бесполезно - она тебя сразу раскусит. Поэтому в этом углу отсека народ редко появляется. Только новички вроде меня. А потом они быстро смекают, в чем дело, и больше сюда не приходят. Кому охота, чтобы все узнали, что ты злишься? Или неправду говоришь. А Мишель тут часто бывает. Ей скрывать нечего. Так она говорит. Когда она стоит у дерева, листья становятся бежевыми. Такой цвет у грусти. А когда она смеется, растение переливается голубым. Она попросила меня встать рядом с деревом. И я встал. И листья сначала посветлели, потом начали быстро сереть, пока не стали, как пепел. Но ближе к верхушке они остались зелеными. И Мишель посмотрела на меня серьезно и сказала, что это цвет тоски. Или ожидания. И что я совсем не злой человек. И что она "не ожидала". Думала, что у меня внутри пусто, и я ничего чувствовать не могу. Я не стал с ней спорить. Что может простое дерево знать о таком, как я? Я и сам-то порой не могу понять, что у меня внутри творится. А еще Мишель извинилась за то, что со мной как с придурком себя ведет. А я ничего такого от нее и не чувствовал. И сказал, что это пустяки. И дерево, когда Мишель близко ко мне подошла, зеленым подернулось. И я понял, что она меня не обманывает. А потом листья вдруг пошли красными пятнами. Это к нам сзади неслышно Жак подкрался. Тот мужчина, который был ее "парой". И которого она послала к черту. То есть, я знал, конечно, что он к нам подходит, но не стал Мишель про него ничего говорить. Может быть, Жаку нравится так подкрадываться.

- Мишель, нам нужно поговорить, - сказал Жак. Щеки у него были все красные. И еще он был не в себе, кажется. И я понял, что он выпил чего-то крепкого. И не очень соображает, что делает. Совсем как я, когда в челноке летел.

- Жак, нам не о чем разговаривать, - так Мишель ему ответила и снова стала на дерево смотреть. А на нем листья уже совсем красными стали.

- Ты меня всюду избегаешь. Из-за твоей выходки надо мной все смеются. Из-за тебя я не могу найти себе пару!

А Мишель только плечами пожала.

- Ничем не могу помочь. У меня теперь другая пара. Если ты не заметил, то вот она.

- Плевать я хотел на этого недоумка. Ты что, не видишь - у него не все дома? Нам надо поговорить.

И он схватил Мишель за руку. И ей стало больно. Я почувствовал. И дерево тоже. Оно желтеть начало.

- Ты забываешься, Жак. Не путай меня с местными девками. И напоминаю тебе: я не одна. Не думаю, что моему кавалеру понравится твое поведение.

- Плевать! Я имею право...

- Ты ни на что не имеешь права, Жак. Ты зарываешься. Все это была глупая игра, к тому же ты перешел границы. Я не обязана быть с тобой в угоду идиотским правилам этого летающего притона. Я тебе не девушка из твоих салонов. Я - баронесса Радецки фон Роденштайн. Помни об этом, господин денежный мешок.

И она посмотрела на меня. А я ей улыбнулся. А Жак схватил Мишель и начал ее целовать. И делать ей больно. А она вырывалась. И тогда меня будто толкнуло что-то. Я подошел к нему и сказал:

- Мистер, ей больно.

А он повернулся и сказал мне:

- Убирайся к дьяволу, идиот!

И толкнул меня. Сильно. Так, что я чуть не упал. А позади нас стояли люди и на нас глазели. И перешептывались. И тогда во мне опять что-то закаменело. Совсем как тогда, в пригороде. И я стал как железный истукан. И что-то мне сказало "цель опознана". И еще: "отражение атаки" и "бортовое оружие отсутствует". Я не знаю, что такое "цель". Я просто шагнул так, что деревья вокруг пошатнулись. Потому что я теперь весь из стали. И Жак вдруг точками яркими покрылся. И каждая из них что-то означала. Голос подсказал мне, что это "уязвимые точки". А Жак меня снова ударил. По лицу. А я не почувствовал ничего. Я же железный. Мне показалось, что он даже руку отбил, потому что зашипел, как кот. И тогда мое тело его само ударило. По одной из точек. Ногой. А потом моей рукой его ткнуло. Она у меня вся негнущаяся и тяжеленная, как бревно. И Жак на пол упал. А голос произнес "атака отражена". И я снова собой стал. И у меня кровь бежала из носа. И Мишель мне платок к лицу прикладывала. Она сказала:

- Юджин, не надо было тебе вмешиваться. Я бы сама разобралась.

- Он сделал тебе больно.

- Мне не привыкать к боли. Пойдем.

И она меня повела к выходу. И люди, что на нас смотрели, расступились и нас пропустили. А когда мы уже почти прошли, она остановилась и на Жака оглянулась. Он на коленях стоял и головой тряс. И лицо у него в крови было. Мишель ему сказала: "Дешевый мафиозо". Те мужчины, что вокруг были, меня по плечу хлопать начали, а женщины что-то говорили и улыбались. Все сразу. Потому я и разобрать ни слова не мог. А Мишель меня дернула за руку и за собой утащила. Какой-то человек с синим знаком на груди к ней подошел и сказал: "Я очень сожалею, мисс. Мы примем все меры к недопущению подобных инцидентов". И еще что-то добавил. Опять про традиции. А она ему сказала, чтобы он к черту катился.

А потом она привела меня в свою каюту. Помогла мне лицо вымыть и рубашку с меня сняла. И бросила ее в шкаф. Я знаю - у меня в каюте такой же. Туда кладешь грязную одежду, а потом достаешь чистую и выглаженную. Мишель посмотрела на меня без рубашки, улыбнулась и сказала непонятное: "Ну и ну. Да ты настоящий мачо".

Каюта у нее была не такая, как у меня. Просторная. У нее было целых два широких кресла и большой визор на стене. Пока мою рубашку шкаф чистил, она меня усадила в одно из них и достала из стены бутылку и стаканы. Налила мне и себе и сказала:

- Ты что, совсем не боишься? Это же сам Жак Кролл. Мафиозный босс с Рура. Зачем ты влез, дурачок?

А я как услышал слово "боишься", так мне все сразу ясно стало. И я ответил ей:

- Я мужчина. Мужчина не должен бояться.

А она смотрела на меня долго-долго. И очень пристально. И нисколько не сердилась. Я бы почувствовал, если бы она рассердилась. А потом она произнесла негромко:

- Как просто. Мужчина не должен бояться. И всего лишь. Никто из моих знакомых не додумался до этого определения. Хотя никому и в голову не придет назвать их идиотами.

- Это действительно очень просто, Мишель. Просто надо помнить, что ты мужчина. И все. Я и помню.

- Даже если тебя могут убить?

И кто-то влез в наш разговор. Сказал моими губами:

- Я создан для войны. Я не должен бояться смерти.

А я только глазами хлопал. И мне неловко было. Я опасался, что Мишель меня будет считать дурачком, если я чего невпопад ляпну. А потом мы выпили вина. Оно было красное, как моя кровь. Я сказал об этом вслух. Не знаю зачем. Просто так захотелось. А Мишель улыбнулась понимающе. И еще она сказала, что у меня, оказывается, есть "достоинство". Я, правда, не понял, какое именно. Хоть голос мне и подсказал, что достоинство - это "совокупность высших моральных качеств человека, уважение этих качеств в самом себе, самоуважение". Я решил: это означает, что себя самого надо уважать. Тогда это и будет "достоинство". И постарался это запомнить. Крепко-накрепко. Уж если таким женщинам, как Мишель, это дело по нраву, то мне и подавно должно быть.

Глава 17. Грабеж

Однажды, когда я пришел с обеда, я увидел, что кто-то в моих вещах копался. У меня и вещей-то нет совсем. Одежда, что на мне, еще куртка да коробочка, что мне дал Анупам. Так вот эта коробочка лежала не там, где я ее оставлял. Я, конечно, не слишком умный, и мне может привидеться все, что хочешь. Но это я запомнил твердо: коробочка лежала не так. Кто-то ее трогал и перевернул. И я испугался, что она потеряться может. А я ведь Анупаму обещал, что довезу ее до Кришнагири в целости. И там его сестре передам. Как ее... Чандраканте. Что означает "любимая луной". Если я коробочку потеряю, то Анупам про меня подумает плохое. А я ему обещание дал. Я знаю, что обещания надо выполнять. Так мне Генри когда-то говорил. Еще я знаю, что не все, что Генри говорил, - плохо. И теперь, когда я так стал бояться, я решил эту коробочку все время с собой носить.

Сегодня Мишель за мной зашла и предложила сходить в "казино". Я сразу вспомнил, что это такая большая комната, где красный свет и где мне чего-то бесплатного обещали. Мишель сказала, что, если я против, то можно еще куда-то сходить, и что я могу не волноваться - она будет "играть по маленькой", а я могу просто рядом стоять и за игрой наблюдать. А я ответил, что вовсе не против и мне даже интересно. Тогда она мне улыбнулась, щелкнула меня легонько по носу, и мы пошли. А коробочку я с собой взял. Мишель спросила, что это, а я объяснил, как Анупам учил, - "личные вещи". А Мишель странно на меня посмотрела - изучающе и немного тревожно, но ничего больше не сказала. Коробочка все время в руках мешала, и я ее тогда сунул за ремень. Не слишком удобно, но зато теперь руки свободны.

Когда мы шли, на нас все оглядывались. И шептались. За спиной. А так все с нами здоровались. Но больше всего - с Мишель, а не со мной. Когда они шептались, я часто слышал, как меня называют "ненормальным". А про Мишель шепчут, что она "нашла пару себе под стать". Это они обо мне, наверное. Они тихо говорили, и Мишель ничего не слышала. Да и ей, похоже, все равно. А я, когда нужно, могу все-все слышать. Даже то, что очень далеко говорят. Только захочу - сразу и слышу.

И вот мы пришли в это самое "казино". И вежливый человек назвал Мишель "баронессой". А меня "сэром". И еще дал мне маленькую круглую штучку. "Фишку". Сказал, что это подарок для гостя. Это оттого, что я тут впервые. Я посмотрел на этот кругляш - ничего особенного. Кусочек цветного пластика и ничего больше. И в карман его сунул. А Мишель куда-то сходила, и принесла этих штук целую горсть. И повела меня за собой к столу. Там много столов вокруг было, и вокруг них люди сидели и смотрели на разноцветную круглую вертушку. Мишель объяснила мне, что это "рулетка". Еще все курили и что-то пили.

А потом она села и меня позвала. И мужчина в красивой белой рубашке и с блестящими волосами крутил эту рулетку, а Мишель свои круглые штуки по столу раскладывала. Там еще были такие клетки нарисованы. Вперемежку - черные и красные. Каждый раз, когда рулетка переставала вертеться, мужчина красивым деревянным скребком фишки к себе сгребал. И только редко-редко - подгребал немного к Мишель. А она досадливо головой качала. Я чувствовал: она чем-то очень увлечена. И одновременно злится слегка. Видимо, что-то у нее не ладилось с этими "фишками".

И мы так довольно долго рядом сидели, и даже выпили немного вина. И так до тех пор, пока у Мишель кругляшей не осталось. И она сказала, что ей сегодня "не везет". Чтобы она так не расстраивалась, я достал и отдал ей свою фишку. Мишель улыбнулась и предложила мне самому "сыграть". И начала мне про все рассказывать. Говорила непонятные слова, всякие там "файф бет" или "сплит ап". И еще цифры называла. Получалось, что когда свой кругляш куда-то ставишь, это называется "ставка". И если шарик на рулетке попадет на ту же цифру, то мне дают еще кругляшей. Если нет, то мой кругляш мужчина с деревянным скребком себе забирает. И количество штук, что мне достаются, зависит от того, куда я свою фишку пристрою. Оказывается, ее можно класть прямо в квадратик с цифрой. А можно на линию между цифрами. А можно на всякие другие квадратики что сбоку или снизу. Она говорила при этом "тридцать шесть к одному", или "восемь к одному". И еще много чего. Она очень хотела, чтобы я попробовал. Уверяла, что мне понравится. Чтобы ее не огорчать, я согласился. И когда мужчина закрутил рулетку, и шарик побежал по кругу, и мужчина сказал: "Дамы и господа, делайте ваши ставки", она меня слегка подтолкнула: "Ну же, Юджин. Делай ставку. Клади свою фишку". И я положил. Прямо в клеточку. Потому что понял, что "тридцать шесть к одному" это больше, чем "семнадцать к одному". И тем более, чем "два к одному". И мужчина сказал, что ставок больше нет. А потом шарик остановился и Мишель захлопала в ладоши так, что на нас другие люди стали оглядываться. А некоторые даже подошли, чтобы посмотреть, в чем тут дело. Тем временем мужчина ко мне подвинул целый столбик кругляшей. И Мишель меня чмокнула в щеку радостно и сказала, что я "выиграл". Я не понял, в чем тут дело, и никакой радости от кучки кругляшей у меня не было, но что Мишель меня поцеловала, мне понравилось. И я стал дальше играть. Мужчина все крутил и крутил свою штуку, а я раскладывал свои фишки и так и эдак. Иногда он у меня их забирал понемногу, но чаще ко мне пододвигал. И у меня их скопилось столько, что они целыми стопками стояли. Некоторые даже рассыпаться начинали, так их много было. Мужчине это не слишком по нраву было, я это чувствовал, но он держался. Все так же улыбался и крутил рулетку. А вокруг нас уже много народу собралось. И когда я выигрывал, многие женщины хлопали в ладоши и говорили, что я "удачливый". А их мужчины - "дуракам всегда везет". Только негромко. Чтобы я не слышал. Но я все слышал. Но виду не подавал. Ведь Мишель сидела рядом, вся раскрасневшаяся, и говорила, что я "умница" и "молодчина". И еще - она не грустила. Ей было здорово, я чувствовал. И, чтобы ей и дальше было здорово, я продолжал тут сидеть и эти чертовы фишки раскладывать. И еще к нам подошел какой-то важный господин с цепкими глазами. И стал улыбаться, а сам внимательно за нами наблюдать. А я сразу понял, что ему невесело как-то. Наверное, ему этих "фишек" жаль было. Мишель мне в самое ухо тихонько сказала, что это сам "менеджер казино". И я подумал, что это круто, когда столько народу вокруг меня, и все на меня смотрят, и никто надо мной не смеется и придурком меня не называет. И мне стало нравиться в этом их казино.

А потом Мишель сообщила, что я уже и так всю эту лавочку "обчистил". Сказала, что играем "по последней". И тогда я взял и самую большую стопку подвинул в клетку, где два нуля нарисованы. И еще сверху добавил. Потом подумал, что нам такую прорву кругляшей нипочем самим не унести, и еще один столбик туда задвинул. И мужчина сказал, что ставок больше нет. И все вокруг замолчали почему-то. А Мишель сказала мне тихо, что я сумасшедший. Но необидно сказала, так что я понял, что она не злится. А менеджер достал платок и стал зачем-то свой лоб им вытирать. А потом все как начали кричать, да так, что я даже испугался. Подумал, что сделал что-то не так. Но потом понял, что все кричат не от гнева, а от радости. Мишель меня обняла и в губы поцеловала. А все вокруг еще громче закричали и хлопать в ладоши стали, как ненормальные. Мужчина начал ко мне фишки двигать. Много-много фишек. Целые столбики. А я все никак не мог в себя прийти. Там мне здорово стало от поцелуя. И я готов был из-за этого еще целую вечность тут сидеть. Целую неделю. Или даже месяц.

Мужчина, который менеджер, совсем сдал. Покачнулся как-то, весь бледный стал. На него смотреть жалко было. Но все же он себя в руки взял, подошел ко мне и назвал меня "сэром". Сказал, что сейчас организует охрану. Потому что "из третьего класса публики понабежало". И что он меня поздравляет. И что пусть я не волнуюсь - у их казино прекрасная репутация и все деньги я получу, как пожелаю, - или немедленно наличными, или в виде платежной карточки. А Мишель встала и сказала: "Только наличными". И менеджеру этому совсем дурно стало.

А я посмотрел на все эти кучи кругляшей, да и ляпнул Мишель: "Ты так расстроилась, когда проиграла. Забирай. Мне это не нужно". А она ответила, чтобы я не делал глупостей. И что от такой прорвы наличных даже последний идиот не отказывается. Тогда я рассердился, и сказал, что я вовсе не идиот. И что мне эти "фишки" без надобности. Так что ей их пришлось себе взять. И она на меня смотрела пристально-пристально. И удивленно. И еще как-то. Не могу сказать, как. Потому что не понял. И люди вокруг, когда я так ей сказал, я думал, что они нас сейчас растерзают, так они радовались. И больше всех женщины.

А потом пришли вежливые служащие, все наши фишки собрали на поднос и проводили нас к "кассе". А вокруг шли охранники и никого к нам не подпускали. И еще потом двое с нами пошли. "Как бы чего не вышло" - так менеджер сказал. Сказал: "Традиции традициями, но охрана не помешает". И мы пошли в каюту. А два хмурых человека в синих куртках позади нас шли и по сторонам внимательно оглядывались. Вот так мы и сходили в это самое "казино".

Когда мы вошли в каюту, и Мишель в шкаф целые кирпичи из цветных бумажек переложила, она повернулась ко мне и сказала:

- Послушай, Юджин. Я понимаю, ты хотел сделать красивый жест. У тебя неплохо вышло. Но взять эти деньги от тебя я не могу. Извини. Давай вечером внесем их на твой счет. Никто не узнает, обещаю.

- Почему? - спросил я. Я не знал, что такое "счет", но понял, что Мишель отказывается от этих бумажек. И удивился: зачем же мы тогда так долго "играли"?

- Потому что это слишком много для знака внимания. И потому что я в них не нуждаюсь. И потому, что они тебе самому пригодятся. Вряд ли отставные офицеры купаются в золоте.

И мне стало грустно. Я ведь так хотел, чтобы Мишель перестала грустить. И чтобы ей стало весело. И у меня опять ничего не вышло. И тогда я сказал:

- Мишель, я очень хотел, чтобы тебе стало хорошо. Прошу тебя, возьми это себе. Я не притворяюсь. Пожалуйста, - и сам поразился, насколько гладко у меня все это вышло. Целая речь, а я даже не запнулся ни разу.

А она помолчала немного, потом вздохнула и поцеловала меня. Крепко-крепко. У меня даже голова закружилась, так сладко у нее это вышло.

А потом Мишель отошла немного и в глаза мне посмотрела внимательно. Будто найти там чего-то хотела. И сказала:

- Знаешь, я действительно привыкла к деньгам. У меня их куры не клюют. Но вот так запросто такую кучу наличных мне еще никто в жизни не дарил.

А я не знал, что ей ответить. Просто улыбался. Потому что мне хорошо было. А она помолчала и добавила:

- А ты не такой уж и дурачок, каким прикидываешься. Это здорово.

И еще что-то хотела добавить, но потом сбилась и рукой махнула. И мы друг другу улыбнулись. И еще раз поцеловались. Почему-то мне ее поцелуи больше нравились, чем те, которые в доме с кожаной мебелью. Может быть, так и начинается эта самая "любовь"? Но потом подумал, что если я только что отдал деньги, даже если меня и не просили, то это все же не она. И вздохнул грустно. И мы пошли на обед. И все вокруг нас узнавали и здоровались. На этот раз и со мной тоже. Особенно со мной. Особенно женщины. Вот только эта коробка норовила из-под ремня все время выскочить и мне пришлось ее в руки взять. И все на нее смотрели.

Глава 18. Маленький человек

Сегодня мы прилетели на Новый Торонто. Так планету зовут. И всем можно было выходить в транзитную зону орбитальной станции. И многие пассажиры оделись во все самое лучшее и туда отправились. И мы с Мишель тоже. Точнее, Мишель опять взяла меня под руку и потащила за собой. Как она сказала: "Ноги размять". И я взял свою коробочку, и мы пошли.

На этой самой станции было так красиво, аж дух захватывало. И места было так много, особенно над головой, что я сразу понял, насколько тесно стало мне на лайнере. Только я до сих пор этого не осознавал. И как люди подолгу в нем находятся, не пойму. Когда я голову поднимал, то видел через прозрачный купол звезды. Большие-большие! И небо вокруг было черное. Мы с Мишель в самом низу стояли, на большой круглой площади, а вокруг прорва народу туда-сюда ходила. А над нами по кругу было видно много таких колец, на которых много света. И тоже люди. Они тут повсюду. Даже у себя в городе столько не видел. А Мишель смотрела на меня и весело улыбалась. И ей грустно не было. И тогда мне тоже стало хорошо. А потом она сказала:

- Ну что, насмотрелся?

- Насмотрелся. Здорово.

- Тогда предлагаю превратить тебя в любимца общества.

- Как это?

- Для начала оденем тебя как мужчину, а не как разносчика пиццы.

Что такое "пицца", мне тут же голос подсказал. Это еда такая из сыра и теста. А про одежду мне понравилось. Я почему-то люблю красиво одеваться. Только не умею. И мы пошли в "магазин". Сколько там всего было - не передать! Целые ряды всяких пиджаков, курток и много чего еще. Все яркое, цветное, и сверху черный потолок, и красивые лампочки из-под ног светят. Этой одежды там были просто кучи. Можно было целый полк одеть. Про "полк" я опять как-то сдуру подумал. Просто в голову стукнуло. Ну, как у меня обычно бывает, знаете! А голос, я к нему уже привыкать начал, мне сказал, что это такой "вид воинской части".

И еще к нам сразу подошли две женщины, и начали говорить про то, как у них тут все здорово. И за что-то благодарить. А Мишель их не слушала. Сказала им, что этого господина, то есть меня, надо превратить в человека. И что надо подготовить ему "повседневный комплект для путешествия" и еще для каких-то "выходов". И эти женщины осмотрели меня внимательно с ног до головы. Будто я манекен. И всего какой-то светящейся штукой обсветили. Потом они друг другу какие-то цифры еще говорили и при этом мне улыбались. А я себя дураком чувствовал. С некоторых пор мне стало не нравиться такое состояние. И, когда я себя так чувствую, злиться начинаю. Или глупости всякие делать. И я сдерживался, чтобы Мишель не обидеть. Но тут одна из женщин меня назвала "сэром" и повела за собой. Сняла с меня всю одежду и ну на меня всякие штуки надевать! И мне все впору было. Но только Мишель все равно головой недовольно качала. И говорила, что это "не то". А потом сказала тем женщинам, что имела в виду настоящую одежду, а не "тряпки для папуасов". И если у них проблемы со снабжением, она жутко извиняется за причиненные неудобства и немедленно идет "на другой уровень". Почему-то, когда она извинялась, вид у нее был совсем не виноватый. А даже наоборот. От нее таким холодом веяло, что я в своих трусах даже поежился. И еще мне неудобно было с коробкой в руках стоять - ее все время приходилось из одной руки в другую перекладывать. Потому что меня все время просили протянуть куда-нибудь то одну руку, то другую. А за ремень я ее сунуть не мог. Потому что ремня на мне не было. Он на джинсах остался, а их с меня сняли. И Мишель сказала, чтобы я ей дал на время эту коробку. Потому что она мне здорово мешает. А я ответил, что ничего, и что мне так спокойнее.

Так вот, после того, как Мишель извинилась, эти женщины совсем как сумасшедшие сделались. Они принесли такой ворох одежды, что мне стало немного страшно. А Мишель тыкала пальчиком, и женщины из вороха понемногу всего доставали. И так они меня несколько раз одевали и раздевали, пока Мишель не сказала, что "сойдет". Что и куда сойдет, она не уточнила. А я спросить постеснялся. Чтобы она не подумала лишний раз, что я того, недоумок. И голос внутри, как назло, промолчал.

И вот меня одели во все новое, а старую одежду сунули в красивый пакет, и еще много одежды в другие пакеты положили. И все это мы положили на смешную летучую тележку, и она за нами как собачка ехала. Что такое собачка, я знаю. Смешной такой зверек. Пушистый. Я по визору видел. А может, еще где.

А когда я услышал про деньги, то по привычке свой жетон протянул. Но Мишель улыбнулась, и сказала, что хочет меня отблагодарить за тот подарок. И что для нее это безделица. И чтобы я не считал это чем-то унизительным и не вздумал обидеться. Я и не думал. Если Мишель просит, я и не то сделаю. Потому что мне с ней легко.

Мы шли по светящимся наклонным коридорам, а за нами ехала эта тележка-собачка и подмигивала смешно. И Мишель как-то странно на меня посмотрела и сказала серьезно, что я круто выгляжу. И я подумал: это потому, что я ей нравлюсь. И улыбнулся ей. А она меня взяла под руку и мы дальше пошли. И Мишель ко мне прижималась тесно-тесно. Она так здорово пахла. От ее духов у меня всегда немного в носу пересыхало. И запах у нее был необычный. Горький и свежий одновременно. А кожа у нее пахла сладким. И когда все это смешивалось, я с ума сходил. На нас, пока мы шли, много людей смотрели. Я чувствовал. И на меня тоже. Особенно женщины. Наверное, это оттого, что на мне одежда новая была. Вот только коробочка моя мне здорово мешала. И сунуть ее было некуда - ремня на новых брюках не было. И когда я ее совал то под одну мышку, то под другую, Мишель хмурилась немного, и я чувствовал, что она недовольна. Но она ничего не говорила. А я все равно поделать ничего не мог. Не оставлять же коробочку в каюте!

А потом мы поднялись под самый купол. Там был "ресторан". И сверху не было ничего, только звезды. Их даже рукой хотелось потрогать, такие они близкие были. И очень яркие. И в зале было темно. Только столики светились. И оттого у всех лица были загадочные. И у Мишель тоже. Мы что-то вкусное ели, а она мне все время показывала, как это правильно делать. Как нож держать. И какой нож для чего нужен. И как еду ко рту подносить. Кое-что я уже и сам знал. Например, то, что нельзя чавкать. Невежливо. Это я еще с Генри выучил. А остальное, что Мишель показывала, я старался запомнить. А она улыбалась мне и говорила, что я "большой ребенок". И я никак в толк не мог взять, что она хотела сказать. Ведь ребенок - это такой маленький человек. И как тогда он может быть большим? Может быть, она думает, что я маленький? Так нет, вокруг много мужчин, которые даже пониже меня будут. Я на них сверху смотрю. И на Жака. В общем, я притих и не стал спрашивать. Тем более, что Мишель это необидно говорила. А когда я свою коробочку в очередной раз к себе подвинул, Мишель сказала, что оторвала бы голову тому, кто меня использует. И что у нее есть "связи", и она может мне помочь. Потому что ничего хорошего от такого вот таскания у всех на виду выйти не может. И что на некоторых мирах за "контрабанду" наказывают сильнее, чем за убийство. А я слушал ее и совсем запутался. Только сказал, что мне эту коробочку никак терять нельзя. Потому что я дал слово одному хорошему человеку. На это Мишель ничего не ответила.

Еще я заметил, что за нами все время ходит какой-то маленький человек. Он очень незаметный, но я издалека почувствовал, как он на меня смотрит. Очень внимательно. И все-все про меня запоминает. Он всегда неподалеку был. Но близко не подходил и поэтому я ничего Мишель не сказал. Мало ли - вдруг этот человек тоже решил купить одежду, а потом в ресторан сходить. Но потом я подумал, что ему моя коробочка приглянулась. И на колени ее положил.

А когда мы назад отправились, на лайнер, я пошел к лифту. И Мишель со мной. И та тележка, что с лампочками. И человек этот тоже за нами двинулся. И мне показалось, что он плохо про меня думает.

Мишель ждать не очень любит. Не знаю, почему. Мне вот все равно. Я могу и час в очереди стоять. И даже целый день. Что мне сделается? А у лифта была очередь. И у многих были чемоданы и такие же тележки, как у нас. И когда лифт пришел, Мишель извелась уже вся. От нетерпения. А потом двери открылись, и много людей в этот лифт заходить начали. И даже пихать друг друга. И так в него набились, что даже пошевелиться, наверное, не могли. И тогда Мишель вдруг отошла от створок, и сказала, что не намерена толкаться среди всякого "сброда". И потянула меня в сторону. И лифт без нас поехал. А мужчина, что шел за нами, отчего-то расстроился. Я это сразу почувствовал. Наверное, это он от того, что лифт без него ушел. И тут как грохнет что-то! И свет замигал. И все вокруг кричать начали и бегать. И дымом запахло. И я почувствовал, что Мишель испугалась. Тогда я ее взял крепко и к стене отвел. И встал впереди, чтобы ее не толкнул никто в потемках. И пока я так стоял, на меня два или три человека сослепу налетели. Но я крепко на ногах держался, так что они от меня только отскакивали. А Мишель дрожала и к моей спине крепко-крепко прижималась. А я ее успокоил. Сказал, чтобы она ничего не боялась. И что я рядом.

А потом свет зажегся, только другой, тусклый, и всех людей стали ловить и куда-то уводить большие такие мужчины в форме, и бока у них блестели. И на лицах стекла черные. Один такой к нам подошел, и хотел меня увести, но я руку вырвал. Не мог же я Мишель одну оставить. А она вдруг достала что-то, и протянула тому мужчине. И сказала, что она баронесса Радецки. И что ей необходимо попасть на "Синюю стрелу". И что этот человек - я, то есть, с ней заодно. И тогда мужчина сказал из-за стекла "да, миледи". И быстро-быстро нас за собой повел. А вокруг творилось черт знает что. Бегали какие-то люди со стеклянными головами и смешные машинки с воем катались. От одной такой мы с Мишель едва увернулись. И пока мы так шли, вернее бежали, я ее за руку держал. Крепко, чтобы она не отстала. А она мне: "Черт подери, мы ведь могли в том лифте оказаться". И головой на ходу покачала. А я ей улыбнулся.

Когда мужчина в броне нас к шлюзу привел, Мишель ему: "Спасибо, офицер". И что-то в руку сунула. А тот смутился, я даже через его стекло это понял, и пробормотал: "Это лишнее, миледи". Но то, что она ему сунула, все же взял. А потом развернулся и с топотом назад умчался. Мишель назвала меня смелым. И надежным, как скала. И мне стало очень приятно. Потому что она больше не боялась.

Самое смешное то, что тележка с лампочками от нас не отстала. И я с нее пакеты наши взял. А маленький человек куда-то исчез. Потому что я его больше не чувствовал.

Глава 19. Чертовы попутчики!

На этом Новом Торонто много людей сошло с корабля. А на их место пришли другие. И в кают-компании начались новые представления. И было очень весело. Даже Мишель смеялась. Всем новеньким нашли пару. Они и не возражали. Несколько дней подряд все вокруг ходили счастливые и довольные. Даже стюарды. Даже Жак нашел себе пару. Стал наставником, как это здесь называют. Теперь он всюду ходит с маленькой рыжеволосой женщиной. Такой тихонькой. Незаметной. Она всегда улыбается, когда замечает, что кто-то на нее смотрит. Очень добрая у нее улыбка. Настоящая. Мне кажется, этой маленькой женщине всегда одиноко. Как и мне. Вот она и согласилась быть подопечной Жака. Ведь больше никто не вызвался ей помочь. И поэтому я ей тоже улыбаюсь. Когда Жак не видит. За ним теперь всюду ходят два больших парня. Пиджаки на них красивые, но все равно - будто с чужого плеча. Только в кают-компанию их не пускают. И они стоят у входа и внимательно на всех смотрят. Особенно на меня. А я смущаться начинаю, когда на меня смотрят во время еды. Мишель говорит, что они "громилы". И еще - "гориллы". Гориллы - это такие человекообразные приматы. То есть животные. Так мне голос подсказал. А стюарды называет их "господа телохранители". И приглашают за столик у входа. Отдельно от всех. Но они и оттуда все равно смотреть продолжают. Они, эти парни, наверное, оттого так часто глядят в мою сторону, что Жак на меня зло затаил. Теперь, когда я ему навстречу попадаюсь, он со мной не здоровается. И с Мишель тоже. И все толкнуть меня норовит. А мне дороги не жалко. Мне что, я посторониться могу. И тогда Жак еще больше злится, пыхтит и смотрит неласково. И идет себе дальше. А за ним его гориллы.

В числе новых пассажиров оказался Готлиб. Такой высокий красивый мужчина. Одежда на нем сидела, будто он родился в ней. Я сразу себя почувствовал неловко, когда он рядом уселся. За наш с Мишель столик. Потому что он оказался "другом семьи". Так Мишель сказала. Она ему очень обрадовалась. Он ей поцеловал руку. А она его обняла в ответ. И меня потом представила. Сообщила ему, что я капитан. А Готлиб посмотрел на меня внимательно так, и руку мне крепко пожал. И сказал, что он "Корн, банкир". А я в ответ, как Мишель учила, что рад знакомству. Хотя на самом деле я вовсе не рад был. Потому что он теперь все время рядом с нами за обедом был. И за завтраком. И за ужином тоже. В общем, везде. И когда пару выбирали, он засмеялся и сказал, что предпочитает быть странствующим монахом. Так ответственности меньше. И все вежливо посмеялись и от него отстали. И он с нами остался. Со мной и с Мишель.

И Мишель с Готлибом все время друг с другом говорили, вспоминали общих знакомых и вообще, разговаривали о "конъюнктуре" и "котировках". И о финансовом климате в каком-то секторе. А голос мне подсказал, что климат - это совокупность погодных условий, характерных для данной местности. А еще я знал, что финансы - это деньги. И никак не мог в толк взять, как дождь или снег, или еще какая погода, могут быть с деньгами связаны. И перестал их слушать. Просто таскался за ними повсюду и делал вид, что мне это нравится. И Готлиб как-то обратил на меня внимание и спросил:

- Скажите, капитан, это правда, что вы участвовали в боевых действиях на Джорджии?

Я подумал, и сказал, что, наверное, да.

А он мне:

- Я понимаю. Вы не имеете права разглашать секретную информацию. Военные всегда были закрытой кастой. Я уважаю вашу верность Императору и долгу. Но все же - намекните хоть издали, - что там стряслось? Поговаривают о серьезном нападении Демократического Союза. На рынке ценных бумаг творится черт знает что. Индексы скачут. Мой банк имеет интересы на Джорджии, и мне хотелось бы получить некоторую информацию, так сказать, из первоисточника.

А я смотрел на него и никак в толк взять не мог, о чем он у меня спрашивает. И голос внутри меня все порывался что-то ответить, но я ему не разрешил. Я теперь иногда могу им управлять. Мне вовсе не хочется, чтобы он ляпнул чего-нибудь вслух, а на меня бы потом смотрели все вокруг как на недоумка. Потому что у меня должно быть "достоинство". Так Мишель мне говорила. И я это твердо запомнил. И когда молчать дальше стало невежливо, я Готлибу сказал:

- У меня был самолет. Мой самолет. F40E "Гарпун". Я очень любил летать.

И Готлиб посмотрел на меня удивленно. И задумался. А потом улыбнулся и сказал:

- Я понял вас, капитан. Ваш самолет, современную модель, уничтожили. Это означает, что боевые действия велись в достаточно больших масштабах. Благодарю за ценный намек, капитан.

И руку мне потряс. Так что моя коробочка чуть из подмышки не вывалилась. И он на нее удивленно посмотрел, но спросить постеснялся. А я просто коробочку под другую подмышку засунул. А Мишель сказала:

- Юджин был ранен. Тяжело ранен.

И посмотрела на Готлиба так, что он все понял. И мне тогда совсем расхотелось за ними ходить. И я решил, что пойду к себе в каюту и буду смотреть визор. И если получится, послушаю музыку.

- Что вы слушаете? - поинтересовался Готлиб.

А я ему ответил, что люблю Дженис Джоплин. И вообще, старую музыку. Фанк и некоторые его течения. Мне голос все это рассказал, когда я у него спрашивал. И Готлиб посмотрел на меня с уважением. Наверное, он не знал, кто это - Дженис Джоплин. А потом на Мишель. А та плечами пожала. И они мне улыбнулись вежливо и пошли себе своей дорогой. А я остался в каюте. Потому что понял, что Мишель с этим Готлибом интереснее. Я ее понимаю: Готлиб банкир и умеет о финансовом климате разговаривать, и вообще - он умный и красивый, а я совсем простой и двух слов толком сказать не могу, чтобы глупость не сморозить. Только вот от этого мне все равно легче не стало. Потому как я к Мишель уже привык. Мне ведь с ней очень хорошо было. Так хорошо, как ни с кем другим. И еще она меня целовала, хоть иногда. Словами не передать, каково это, когда тебя такая женщина, как Мишель, целует. Но вот теперь Готлиб ее "пара". И мне придется с этим смириться. Я и смирился. Я хоть и выгляжу глупцом, но кое-что понимаю не хуже других.

Глава 20. Как привлечь женщину, или Загадочность - залог успеха

И я перестал из каюты выходить. Лежал себе на кровати и слушал музыку. И мне даже обед приносили прямо сюда. И Влад, мой стюард, спрашивал меня, не заболел ли я, и не желаю ли развлечься. И что в их традициях не допускать, чтобы пассажиры испытывали грусть или тоску. Те, что не ниже второго класса. А я ответил, что мне просто хочется побыть одному. И что я плевать хотел на их традиции. И он от меня отстал. Только еду приносил и тарелки потом забирал. А я ему говорил "спасибо". Потому что так вежливые люди друг другу говорят. И он от этого смущался и меня "сэром" называл.

Я разыскал в фонотеке несколько "альбомов" Дженис. Так назывались большие круглые штуки, на которых записывались песни в ее время. И теперь я слушаю ее голос с утра до вечера. Смотрю в потолок и слушаю. Иногда смотрю на движущиеся картинки, которые называются "кинозапись". Изображение совсем-совсем плохое, даже не объемное. Но визор все же справляется кое-как. И я смотрю, как Дженис ходит по сцене и выкрикивает слова. Она очень порывиста. От нее до сих пор исходит энергия. Иногда она делает на сцене смешные или непонятные жесты. А люди вокруг нее, те, что в темном зале, кричат и прыгают, мешая ей петь.

Почему-то я думал, что Дженис обязательно красивая женщина. Так здорово звучит ее голос. А оказалось, совсем наоборот. Она невзрачная и пухленькая. С большим ртом. И вся какая-то немного нескладная. Но все равно - очень живая. Я не знаю языка, на котором она поет. Голос сказал, что это "английский". Некоторые слова я узнаю. Они похожи на наши. А некоторые мне совсем незнакомы. Да и не все я могу разобрать: бывает, Дженис кричит или произносит слова быстро и нечетко. И голос мне переводит все, что она говорит. Потому что голосу тоже нравится, как поет Дженис. Я это чувствую. Она часто поет о любви. И о свободе. Мне кажется, что она тоже искала эту самую "любовь". Как и я. Но все равно не нашла ее. Хотя и пела про нее все время. И я знаю, что больше всего на свете она хотела ее найти. Мне так жаль ее, когда она поет какую-нибудь грустную песню, что даже комок к горлу подкатывает. Будто меня обидел кто.

Больше всего я люблю слушать ее без перевода, когда никто не бубнит в голове. Ее слова сами звучат как музыка. И еще мне очень нравятся мелодии, под которые она поет. Очень резкие, порывистые, и в тоже время ритмичные и выверенные. И многие ее вещи я слушаю много-много раз подряд. Музыка рождает во мне настроение. Радость. Ожидание хорошего. Надежду. Что-то еще. Не могу сказать точно. Я ведь, ну... понимаете? Не очень умный, в общем.

И однажды я так ее слушал, слушал. И вдруг на меня накатило что-то. Так одиноко мне стало, хоть плачь. И мне захотелось кого-нибудь увидеть. Поговорить. Ну, или просто рядом постоять и помолчать вместе. И я оделся, почистил зубы, и вообще себя в порядок привел. Взял коробочку и пошел куда глаза глядят. И нечаянно прямо к каюте Мишель вышел. Хотя она и далеко от моей была. И тут я понял, что жутко по Мишель соскучился. И решил ее на секунду увидеть. И в дверь постучал. Сначала долго не открывал никто, и я решил, что она где-то гуляет с Готлибом. Может, в оранжерее. А может, даже в казино. И совсем уже хотел уйти. Как вдруг створка вверх отъехала и выглянул Готлиб. И посмотрел на меня удивленно. И одежда у него была в беспорядке. Можно сказать, что он почти и не одет был. И сонный недовольный голос Мишель спросил из-за его спины: "Кого там принесло в такую рань?" И мне неловко стало, что я их потревожил. Я сказал Готлибу, что не хотел мешать и ушел. А Готлиб мне вслед смотрел. А я шел, и внутри у меня еще хуже стало, чем раньше. Потому что теперь я точно знал, что Готлиб и есть для Мишель эта самая "пара". А все пары на лайнере только и занимаются, что целуются по укромным углам. Так, что глянуть некуда. И еще друг к другу в каюты в гости ходят. Часто на всю ночь. Теперь она будет целовать не меня, а этого своего банкира. И я понял, что совсем Мишель не нравлюсь. Иначе бы она этого Готлиба себе в пару не выбрала. И от этого мне стало так плохо, будто у меня украли что. А я и не заметил. Но потом посмотрел на коробочку и убедился, что она на месте. И пошел в оранжерею.

Там пусто было. Совсем никого из людей нет. Я встал около дерева правды и стал на него смотреть. И думать. Не так, как нормальные люди думают, нет. По-своему. Я думал о том, почему я не такой как все. И почему все вокруг начинают смеяться, когда я говорю, что ищу любовь. Разве это так смешно, когда говоришь то, что у тебя на душе? И о том, зачем она мне нужна, эта самая любовь. По-моему, всем людям вокруг глубоко наплевать, есть она или нет. Они просто выбирают пару себе на время и называют это любовью. Даже если это и неправда. Как будто играют. И всем эта игра нравится. А мне - нет. Потом я подумал, что это глупо - искать то, о чем никто не знает. Поди, и в природе этого не существует. И решил, что брошу эти поиски. Отвезу коробочку на Кришнагири, как обещал, и буду себе тихо жить. Есть мороженое каждый день. И смотреть из окна, как на улице идет дождь. А может быть, если повезет, лежать под пальмой, укрывшись коробкой, и на звезды глядеть. А голос внутри сказал, что решение неверное. А я ему приказал заткнуться. А потом вдруг вспомнил, как Анупам про Кришнагири рассказывал, и решил еще раз попытаться. Вдруг не все люди такие, как здесь, на лайнере? И я стал смотреть на дерево. А дерево все было пепельным. Я помню, Мишель говорила, что это цвет тоски. И как только я про Мишель подумал, вдруг некоторые листочки начали светлеть, пока не стали почти прозрачными. Я каждую жилку внутри их видел, честное слово. И верхушка дерева слегка позеленела.

- За вами интересно наблюдать, - раздался вдруг тихий голос откуда-то сзади.

Я даже вздрогнул от неожиданности. Это та самая маленькая женщина. Та, которую Жак своей парой выбрал. Оказывается, все это время она стояла на соседней аллее и за мной смотрела. Там довольно развесистые кусты и они очень приятно пахнут. Пассажиры иногда там стоят. Говорят, этот запах здорово успокаивает.

- Я тут часто бываю, когда никого нет. Мне тут нравится, - снова сказала женщина. - Простите, если нарушила ваше одиночество.

И улыбнулась виновато. И она нисколько не рисовалась. Ей правда было неловко, что она мне помешала. Я это почувствовал.

- Ничего, мадам. Я тут просто так. Случайно зашел, - сказал я. И тоже улыбнулся. Только не очень весело. Сами понимаете, мне сейчас как-то не до смеха было.

Тогда она подошла и тоже рядом с деревом правды встала. И листья стали зеленеть. Это дерево не лжет. Не зря же его так прозвали. И я понял, что она - хороший человек. Ну, не такой, про каких фильмы делают, а просто она не думает плохого. И ей тоже было грустно. И одиноко. Потому что внизу дерево стало серым и бежевым. И еще каким-то, я не слишком в цветах разбираюсь. Наверное, так одиночество выглядит.

- Я Лив Зори. Если это имеет какое-то значение, то я нечто вроде врача. Лечу на Сьерра-Вентану.

И протянула мне ладошку. Глаза у нее оказались черные-черные. И я, чтобы она не решила, что я невежливый, коробку в другую руку переложил и ей ладошку осторожно пожал. И сказал:

- Меня зовут Юджин Уэллс, - и почему-то не стал говорить дальше про то, что я капитан, и про планету базирования - тоже. Мне вдруг показалось, что это будет неуместно. - Вы ведь пара Жака?

- Не лучший выбор с моей стороны. Вчера я поняла это, - сказала она и снова улыбнулась. Я даже оторопел - улыбка у нее стала такая простая, и в то же время веселая. Как будто у нее лицо расцвело. - Мы расстались. Он оказался мужчиной не моего типа. Он... его слишком много. Так что я тут одна брожу, не волнуйтесь.

И снова широко улыбнулась. И стала на дерево смотреть. А оно немного голубым подернулось. Это означает - радость. Когда Мишель смеяться начинала, оно тоже покрывалось голубым. Почему-то мне снова стало не по себе, когда я это вспомнил.

- Знаете, Юджин, о вас тут столько всего говорят, - произнесла Лив негромко, не оборачиваясь.

- Обо мне? - растерялся я. И немного испугался. Вот сейчас она возьмет да и скажет, что меня тут дурачком прозвали.

- Ну да. Я тут недавно, но женская половина мне про вас уже все уши прожужжала.

- Правда? - Я не знал, что ей сказать. Наверное, глупо выглядел. Но потом успокоился. Уж если она со мной тут стоит и разговаривает, то уж точно не думает, что я полоумный. Кому же с дурачком болтать охота. Только такому же, как я сам. А она с виду совершенно нормальная.

- Говорят, что вы отбили у господина Кролла баронессу Радецки. И не побоялись начистить ему физиономию. Принародно. А потом чуть не разорили местное казино. Сделали своей даме королевский подарок. Еще говорят, что вы герой войны. Очень таинственный и скрытный. Некоторые уверены, что вы перевозите алмазы. Контрабандой. Другие - что вы курьер одной из секретных служб. Чуть ли не Демократического Союза. А одна дама поделилась со мной своим наблюдением о том, что слышала, как вы разговариваете со своей коробочкой.

- С коробочкой? - я растерянно посмотрел на свою ношу. - С этой?