Чтение 4–й страницы книги ~Война магов~

Легкие белые пушинки, взмывшие ввысь от движения ног, медленно оседали на пол, словно новогодние снежинки. Кровать же теперь напоминала силосную яму с парчовым балдахином. Интересно, сколько курочек должны пасть жертвой поварского ножа, чтобы наполнить своим пухом такую вот емкость? Наверное, тысяч десять.
– Мне столько не съесть…
Миновав еще несколько разоренных светелок, большинство которых оказались спальнями – видать, княгиня держала с десяток приживалок, – он нашел одну, где перина почему-то уцелела. Подошел к слюдяному окну, вывернул из подоконника задвижку, открыл вовнутрь.
– Ну что, – вслух подвел он некоторые итоги. – Барахла тут никакого нет, разворовали. Но дарил мне царь не барахло, а дом. Дом же вроде хорош. Половина моей хрущовки из двадцать первого века целиком тут разместится. Крыша не течет, стены крепкие, окон всего с десяток выбили. Мусор вычистить – и будет настоящий княжеский дворец. И подворье отстроить. Поздравляю, Андрюша. Ты раздобыл московскую прописку.
Внизу под окном ярыга возился у передних ног скакуна – треножил, наверное. Зверев наклонился вперед, свистнул:
– Еремей! Сюда иди!
– Бегу, княже!
Андрей закрыл слюдяные створки, почесал в затылке:
– Интересно, а кто для меня этот проныра теперь будет?
Ярыгами на Руси становились безнадежные должники – попадали за просрочку платежей в неволю. Но, в отличие от холопов, эти рабы, расплатившись по распискам, получали свободу. Еремей был рабом при дворце Глинских. Но должником-то был не Андрея, а княгини Анны. И кто же он теперь? Вольный смерд или часть имущества?
– Слушаю, княже, – появился в дверях запыхавшийся Еремей. – Чего надобно?
– Помоги стол поднять, – наклонился к резным ножкам Зверев. Красивая работа. Тоже, небось, иноземная вещь. – Стулья, табуреты есть в доме?
– Не гневайся, княже, все тати унесли, когда смута случилась.
– Проклятие! Пошли тогда, хоть пару сундуков перенесем, на них пока посижу.
Кое-как обставив светелку, Зверев полез в кошелек и со вздохом вытащил новгородский рубль: почитай, стельную корову отдавал. Но меньшими деньгами явно было не обойтись.
– Вот, держи. Купи мне все для постели: простыню, подушку с наволочкой, одеяло с пододеяльником. А то спать не на чем.
– Сей минут…
– Стой! Значит, постельное, потом в харчевне какой-нибудь вина возьми и еды. Поросенка там запеченного, студня, капусты… В общем, чтобы мне на сегодня и на завтра хватило… Черт! Вместе с посудой покупай. Ну и себе чего-нибудь, само собой. Та-ак… Топор есть в доме? Топор купи, косу. Затопи все печи, а то зябко тут.
– Дык дров нет, княже.
– Догадываюсь, – отрезал Зверев. – Сараи кривые ломай – и в топку. Все едино новые ставить придется. Одежду себе новую купи. Негоже княжескому холопу в рванье бродить. А эта… Саломея твоя как появится, ей тоже скажи. Слугам князя Сакульского негоже на паперти стоять. Хочет при дворе остаться, пусть двором занимается. Коли же побираться понравилось – так путь открыт на все четыре стороны. И начинайте порядок тут наводить. Окна битые пока полотном промасленным затяните, порченое все выбрасывайте, целое по местам расставляйте. Теперь вроде все… Нет, стой! Баня есть?
– Сгорела баня, батюшка…
– Тогда ступай. Одна нога здесь, другая там. Я с утра не жравши…
Оставшись один, князь подобрал с пола тряпку, попытался протереть ею стол, но только оставил пыльный след. Плюнув, он выкинул ветошь в коридор, а сам растянулся на перине: хоть на мягкой постели первый раз за три месяца поспать…
Ярыга вернулся часа через полтора, довольный, пахнущий пивом и чесноком, с большущим свертком за спиной и новеньким топором за поясом.
– Вот, батюшка, – распутав узел, принялся он выставлять на стол деревянные и глиняные лотки. – Стерлядка заливная, капуста квашеная, капуста рубленная с мочеными яблоками, окорок запеченный, почки заячьи в соку, почки на вертеле. И вино испанское. Хозяин сказывал, самое лучшее. Это – простыня с прочим бельем… Я сейчас печи затоплю, дабы грелись, да за подушкой с одеялом сбегаю. Зараз в руках усе не уместилось.
– Ладно, топи, – махнул рукой Андрей, мысленно ставя ярыге плюсик: с деньгами не сбежал. Значит, можно положиться. Вот только купить стакан, кубок или хотя бы кружку Еремей не догадался. Зверев покачал головой, подцепил кончиком ножа пробку и припал к горлышку губами.
Подкрепившись, он уже в более благодушном состоянии обошел дворец и остался доволен: полсотни комнат разного размера, шесть печей, просторная людская и большая светлая кухня, где легко могли развернуться шесть-семь стряпух. Двор тоже просторный – поболее, чем у Воротынского будет. И это – в считанных шагах от Кремля! Рядом с царем. Сиречь – почет и уважение.
– Эгей, есть кто дома?
– Это еще кто? – Зверев пробежал по коридору, нашел горницу с выбитым окном, выглянул наружу и радостно охнул: – Иван Юрьевич! Какими судьбами? Сейчас, я спущусь!
Когда Андрей сбежал со ступеней крыльца, дьяк Кошкин уже спешился, скинул шубу на руки холопов, оставшись в черной шелковой рубахе и шароварах, и раскрыл объятия:
– Что, княже, не забыл друзей своих худородных?
– Ладно прибедняться, – сжал его покрепче Зверев. – Ближайший царский соратник. Такого титула никакое родство не даст. Пошли, Иван Юрьевич, новоселье мое обмоем. Скромненько, но пока иначе не получается. Голые стены.
– А то я не знаю! – Кошкин щелкнул пальцами, унизанными перстнями, и из глубины свиты холоп вынес внушительный плетеный сундучок, от которого пахло пряностями и дымком. – Неси в дом.
– На второй этаж, – предупредил Андрей. – Там единственный стол на весь дворец.
– А чей это дворец, княже?
– Мой.
– Не-ет, пока еще царский. – Дьяк сунул руку за пазуху, вытянул свиток и начал медленно перемещать его по направлению к княжескому плечу. – Но он приближается, приближается… Вот, держи. Дарственная. У Адашева взял. А то ведь это мошенник еще тот. Коли сразу из него грамоту не вытряхнешь, может и вовсе не дать. Не знаю, дескать, и все. Пусть царь снова ему на ухо это повторит. А эти две – для другов твоих, что у Свияги остались. На место дьяка в неведомом приказе, на зачисление в избранную тысячу и назначение воеводой в Ивангород. Держи. Про земли пожалованные так скажешь: на них Поместный приказ отпись рази к зиме даст, да и то хорошо будет.
Бок о бок они пошли к зданию, поднялись на крыльцо.
– Еще государь о припасах сказывал, что для города на Свияге нужны. Повелел он тебе за товар расписками на казну платить. Здесь же, в Москве, купцы золото али серебро полностью и получат. И хвалил тебя государь за ловкость изрядно. Как дом-то, понравился?
– Разве такой может не понравиться? У меня в поместье раза в три меньше будет.
– Оно и хорошо. Побратимов токмо не забывай. Заезжай, как время придет пиво варить.
– Не забуду…
Они поднялись к облюбованной Андреем светелке, где холоп уже успел выставить изрядное количество снеди и пять бутылок мальвазии.
– Ну, княже, славную ты службу сослужил. По труду и награда. За государя нашего выпить предлагаю, что справедливость верно понимает… – Боярин, держа в руке открытую бутылку, шарил взглядом по столу.
Зверев рассмеялся и бухнулся на сундук.
Разумеется, собираясь в разоренный боярами Шуйскими дом, Иван Юрьевич позаботился обо всем: и о вине, и о закуске. Не вспомнил только о посуде…
Победитель
Удовольствия от перины князь так и не получил: гость ушел глубокой ночью, после того, как они на пару опустошили почти все бутылки и истребили большую часть закуски. Проводив боярина до пролома в стене, Андрей кое-как добрался до своей светелки и успел уснуть еще до того, как голова коснулась заботливо взбитой подушки. А на рассвете, несмотря на боли в висках и пересохшее горло, пришлось вновь подниматься в седло. В далеком Нижнем Новгороде у причалов простаивали ушкуи и ладьи, которым надлежало спешно возить припасы в Ивангород. Дождавшись, пока ярыга оседлает коня, Зверев сунул ему еще рубль и крутанул вокруг пальцем:
– Придай этому всему хотя бы слегка обитаемый вид. Окна заделай, частокол поправь, ворота откопай, двор выкоси. И вообще… Одежду новую купи, вчера еще велел!
– Не поспел за день, княже.
– Ну так успевай! Чтобы в следующий раз я приехал и удивился.
– А когда ждать-то, Андрей Васильевич? – Еремей отступил и перехватил скакуна за уздцы.
– Каждый день жди, – подмигнул ему князь. – Не расслабляйся. Да, и хоть кур каких-нибудь заведи. Не все же по харчевням за едой бегать. Все, с Богом!
Назад Зверев мчался опять же на почтовых – но уже не гнал во весь опор и в Нижний попал вечером третьего дня. Остановился в городе, на трехэтажном постоялом дворе между домом воеводы и западной стеной. Тесно и дорого, но на этот раз он все равно был без лошадей и без холопов, а для престижа полезно. Почтового скакуна князь оставил на станции, получив обратно казенный залог. Еще перед сном Андрей кликнул хозяина и истребовал с рассветом вызвать к себе самых видных и честных купцов, торгующих зерном и мясом.
И казенная служба потянулась снова в самом что ни на есть нудном варианте. Разобравшись поначалу, кто, сколько и каких припасов готов доставить для ратных нужд, Андрей с утра встречался с купцами, потом вместе с ними отправлялся по амбарам, перебирая между пальцами овес и пшено, нюхая пласты вяленого мяса, растирая между пальцами сушеное; он следил, чтобы в трюмы грузили именно тот товар, что показывали для оценки, писал расписки, ехал к новым амбарам или возкам, вновь нюхал, щупал, пробовал на зуб, грузил, писал, считал, взвешивал, заказывал, требовал, ругался…
По его прикидкам, взрослому мужику в сутки требовалось хотя бы полфунта мяса – граммов двести в здешних измерениях. На шестьдесят тысяч ратников это уже получалось семьсот пятьдесят пудов в день – полный ушкуй. А если это перемножить на месяц? А если на четыре? А еще людям нужна каша, сало, вино, чтобы не болели, лубки и мох для ран, порох, свинец, дробь, жребий, наконечники для стрел, запас сабель, уксус для пушек, масло для ламп, фитили, деготь… И все – в неимоверных количествах. Только и успевай грузить, проверять да отвешивать, от рассвета до заката, неделя за неделей.
Нудную бесконечную работу в Петров день5 оборвал неуместный в будни радостный колокольный перезвон. Андрей как раз отправлял вниз по реке очередной ушкуй с порохом и двумя пушечными стволами – пищали, они ведь лишними никогда не бывают. Дождавшись, пока корабль отвалит от причала, князь двинулся назад на постоялый двор, думая, у кого узнать, что случилось. Но ответ пришел сам – с бегущими навстречу босоногими мальчишками, орущими во всю глотку:
– Казань пала! Казань сдалась! Нет больше Казани!!!
В голове словно взорвалась бомба: как пала? Когда? Почему? Кто начал с ней воевать? Почему он, организатор этой самой войны, ничего не знает? Андрей остановился, проводил отроков взглядом, но спрашивать ничего не стал. Откуда им знать? За ответом следовало идти к воеводе.
Двор перед воеводским домом оказался запружен мужчинами разного возраста, от двадцати до сорока лет, но одетых совершенно одинаково: в длинные синие кафтаны и синие же шапки с беличьей оторочкой. За спинами у всех были самые настоящие бердыши, сделанные по образцу тех, что придумал Зверев, и почти все держали тяжелые ручные шестигранные пищали или опирались на них.
– Ой, Андрей Васильевич! – обрадовался воевода князь Сицкий, стоявший здесь же, у ворот с одним из странных гостей: худосочным, с ввалившимися щеками и чахлой узкой бородкой. – Я как раз смерда за тобой посылать пытался. Эти ратники по твою душу прибыли.
– Как это? – не понял Зверев.
– Здрав будь, княже, – скинув шапку, в пояс поклонился худосочный. – Посланы мы из Москвы в новую крепость, что на Свияге построена. Службу охранную нести.
Поведение моментально выдало в ратнике смерда: боярин так раболепно даже царю кланяться не станет.
– Сколько вас? И откуда вы такие взялись?
– Восемь сотен, княже. – Худосочный выпрямился, но шапку не надел. – По царскому указу мы подрядились. Объявили в Москве, что государь среди вольных людей охотников до службы ратной созывает, огненным боем сражаться. Каждому освобождение от тягла за службу дает, отрез земли в наследное владение и рубль в год от казны на снаряжение. Вот мы, эта, и подрядились.
– Стрелки, значит… – кивнул Андрей. – Так вы из Москвы прискакали? Что там про Казань известно?
– Нечто не ведаешь, княже? – встрепенулся стрелец. – Пала Казань! Взял ее воевода наш славный, князь Василий Серебряный-Оболенский, покорил единым ударом.
– Это как?
– Послал его государь к Казани в крепости тамошней сидеть. – Худосочный стрелец отер усы, словно после кружки пенного пива. – Однако же князь томиться за стенами не стал, прямо на басурманскую столицу двинулся. Осьмнадцатого мая, сказывают, свое знамя под вражескими стенами распустил, татар, коих увидел снаружи, побил, а сам к воротам попытался прорваться. Тут на басурман такой ужас напал. Взбунтовались они супротив отродья иноземного, что возле хана малолетнего засело. Те добро свое, жен с детьми побросали да бежать кинулись из города. Но князь супостатов догнал да в полон взял. Вместе с главным русским ненавистником, ханом Кащаком. В путах подлого разбойника князь в Москву доставил, там его за злобность и деяния, против Руси сотворенные, тут же и повесили. Вместе с князем Серебряным к государю посольство от Казани прибыло. Рабов русских отпустили – аж шестьдесят тысяч! В ноги царю татары поклонились, в верности вечной поклялись и запросили к себе в ханы Шиг-Алея, верного слугу государева. Иоанн Васильевич на то свое соизволение дал, и ныне хан Алей, вестимо, уж до Казани добрался.
– Ч-черт! – выдохнул Зверев.
– Ага, – радостно подтвердил стрелец. – Повесили черта!
В голове возникла пустота: что теперь делать, зачем? Война, которую он готовил так долго и с таким тщанием – отменяется. Может быть, это и хорошо: не будет проливаться лишняя кровь. Но ведь столько сил потрачено! И все – псу под хвост.
– Так как нам в крепость свияжскую попасть, княже?
– Ушкуи ко мне оттуда почти каждый день ходят… – пробормотал Андрей. – Человек по сорок на каждом и уплывете. Ладья сейчас у причала стоит, на нее сразу сотню посадить можно. Тесно, конечно, но тут всего четыре дня пути. Кстати, как прибудете, то Пахому, холопу моему, передайте, чтобы возвращался вместе с людьми. Вас теперь столько, что и без них крепость обойдется. Скажи, в Москву пусть едет. Мне тут, похоже, делать больше нечего.
Хозяевам ушкуев и ладей плата была дана вперед до конца месяца, а потому князь Сакульский уже наутро двинулся в путь. Не пропадут стрельцы, не маленькие. Сами разберутся, в какую очередь кому отправляться. Главное – на чем плыть, имеется.
Торопиться теперь было некуда, а потому на почтовых лошадей князь тратиться не стал, купил на торгу вороного, с белым пятном на лбу, туркестанского жеребца и без особой спешки за шесть дней на рысях добрался до столицы.
Ярыга оказался молодцом: в тыне вокруг дворца вместо дыр появились белые, остро отточенные колья, вал грязи от ворот пропал, уже через калитку было видно, что заросли бурьяна со двора тоже исчезли. Дом как-то изменился, похорошел. Почему – Андрей так и не понял. Но что-то изменилось. Может, на общем фоне лучше стал смотреться?
Зверев постучался в ворота. В калитку. Опять в ворота. Сплюнул, встал в седле и перемахнул ворота, открыл изнутри задвижку, завел вороного, отпустил подпругу.
– Прости, княже! Прости, Христа ради! – Еремей, в косоворотке с красным воротом и суконных штанах перелетел ступени крыльца, промчался через двор, поймал поводья и резко качнулся до пояса: – Здрав будь, княже! Прости, опоздал.
– Что же ты? А если гости какие придут? Ты ведь и не услышишь!
– Прости, княже. Тяжко на хозяйстве одному. И там руки надобны, и тут нужны. Да и какие гости, коли хозяина дома нет?
– Коню найдется, чего задать?
– Не беспокойся, княже, все сделаю.
Зверев кивнул, поднялся в дом, на второй этаж, в облюбованную светелку. Ярыга постарался: вокруг стола появились четыре изящных стула, постель была застелена, под окном стоял накрытый ковром сундук. Получилось уютно.
– Интересно, пожрать у Еремы чего-нибудь есть или придется в харчевню топать? – снял пояс с оружием Андрей и бросил на сундук. – Ну уж сегодня-то я точно на перине отосплюсь!
В коридоре затопали ноги, и перед дверью затормозил запыхавшийся ярыга:
– К тебе гость, княже. Иноземец какой-то. Звать?
– Уже? – удивился Зверев. – Присесть даже не успел. Что же, зови. Больше мне гостей принимать негде.
– Ага, зову…
Еремей убежал. Вдалеке по ступенькам лестницы застучали сапоги.
– Интересно, кто это может быть? – Андрей с трудом удержался от соблазна выглянуть в коридор. Несолидно как-то. Князь он или не князь?
Гость приблизился мягко, его Зверев не услышал. Лишь увидел, как в проеме двери появился знакомый силуэт: тонкие, в колготках, ножки, пышный торс, набитый ватой во всех местах, где только можно, бежевое жабо, шляпа с белым гусиным пером, пронзительно-черные глаза, острый и чуть загнутый, похожий на клюв коршуна, нос, короткая козлиная поросль на подбородке.
– Не может быть! – всплеснул руками Зверев. – Барон Тюрго! Барон Ральф, откуда вы? Как узнали, что я вернулся?
– Как же, Андрей Васильевич, как же, – изобразил изящный реверанс шведский посланник. – Не раз уже наведывался, смотрел. Как хозяин, где? Давно бы пора вернуться. Почитай, два месяца прошло, как доблестный князь Серебряный покорил Казань, а князя Сакульского, что по весне крепость у вражьей столицы основал, все нет и нет. Чего он делает в иных землях, коли дело бранное закончено давно?
– Были дела, – поморщился Андрей.
– Жаль, жаль, – покачал головой барон. – Не видели вы, сколь пышными были торжества по случаю победы, как награждали победителя отважного, какая слава досталась на его долю. Почитай, одною саблей целое ханство одолел! Что там при нем людей-то было? Тысяч пять, не более!
– Ты пришел все это мне рассказать? – сложил руки на груди Зверев.
– Что вы, князь, как можно? – Барон подошел к столу, снял с пояса тяжело звякнувший мешочек и положил его в центр столешницы. – Извольте, Андрей Васильевич, как уговаривались. Тысяча талеров. Вы полностью выполнили наш уговор. Россия ни в коей мере не тревожит шведских границ и всецело сосредоточилась в войнах на востоке. О прошлом годе никто бы и не подумал о крупных походах Москвы против Казанского ханства. Однако же оно свершилось! Все русские рати устремились к восточным рубежам.
Андрей перевел взгляд на кошелек, прикусил губу, медленно покачал головой.
– Я знаю, о чем вы думаете, князь, – растянул тонкие губы в улыбку барон Тюрго. – Вы думаете о том, не стали ли вы предателем? Не стало ли это золото платой за кровь русских храбрецов, что погибали под татарскими стрелами? Уверяю вас, Андрей Васильевич, это не так. Мы ведь с вами понимаем, что Казань – это огромная напасть, от которой вашей стране очень, очень нужно избавиться. Правильно? Но так думаем только мы. Казанские и османские мурзы хотели бы, чтобы русские не воевали с татарами, а дрались с Польшей. Или со Швецией. Датский король тоже предпочел бы вашими руками задушить нашу новообретенную свободу. Священная империя предпочла бы устроить русским большую войну с непобедимой Османской державой. Уверяю вас, князь, все эти страны ищут при дворе царя единомышленников и не жалеют для них золота. Если талеры будут у ваших врагов, но их не будет у вас, они получат преимущество. Которое совсем не нужно нам – во имя свободной Швеции и вам – во имя сильной Руси. Поэтому берите золото смело. Эти деньги идут во благо, а не во вред. Мы ведь договорились, что трудимся ради дружбы наших народов. Какие же счеты между друзьями?
– Боюсь, наши счеты закончились, барон. Казань покорилась Иоанну. Все кончено, войны на востоке больше нет. Маленькой гордой Швеции придется искать другие пути к миру.
– Боже мой, Андрей Васильевич, неужели вы и вправду так наивны? – изумился гость. – Хотя, конечно, вам, если не ошибаюсь, всего двадцать один год? Как и вашему царю. Простите, друг мой, но я занимаюсь политикой дольше, нежели вы живете. Кто же в этом мире позволит, чтобы Москва внезапно стала вдвое сильнее, чем ранее? Не-ет, друг мой, Казань вам никто не отдаст. Ведомо мне, Великая порта уже ведет переговоры о перемирии с Польшей и Священной империей ради того, чтобы бросить свои войска на Русь и не дать Иоанну завладеть Казанским ханством. Они договорятся, уверяю вас. Польша и Германия тоже не хотят вашего усиления. Ведомо мне, в Казани уже готовится измена, оплаченная и поляками, и османами. Ведомо мне, что и Шиг-Алей не желает более служить царю, а хочет стать равным ему правителем. Посему сторонников русских из Казани он выживает, рабов русских Москве не отдает. Еще больше ста тысяч пленников у них томятся, хотя по уговору татары всех русских должны были отпустить. Вы мне можете не верить, князь, но я готов познакомить вас с татарскими купцами, что и сами признают это и смеются над русской наивностью. А еще татары требуют вернуть им луговые и горные земли.
– Какие земли? – не понял Андрей.
– Вы же сами поставили крепость, князь! Аккурат перед Казанью, на правом берегу. И получилось так, что рубежи русские до этой самой крепости на восток и сдвинулись. Почти половину ханства вы к Москве прирезали. Победитель татар, конечно, князь Серебряный – но вот земли захватили вы. Без единого выстрела. Так вот, казанцы требуют от Шиг-Алея в знак дружбы с русскими эту крепость срыть. Иначе в ханах его видеть не хотят. А он ханом желает остаться.

– Как это, «в знак дружбы»?
– Чтобы русские крепость срыли, хотят. Какие могут быть крепости между друзьями?
– Зачем ты рассказываешь все это, барон? – мотнул головой Зверев. – Настроение на весь день испортить хочешь?
– Мы же друзья, князь, – вкрадчиво напомнил гость. – Почему бы и не упредить юного друга об ошибках? Опыт приходит с годами.
– А мы с государем одного возраста… Вот для кого ты стараешься! Хочешь, чтобы я все это пересказал царю?
– Я опасаюсь, Андрей Васильевич, что эти слухи не доходят до ушей Иоанна Васильевича. И что кто-то пытается направить царские взоры в иную сторону.
– В свите Иоанна есть предатель, я знаю, – кивнул Зверев. – Только не смог вычислить, кто именно. Ладно, я попытаюсь завтра попасть в Кремль.
– Государь пребывает в Александровской слободе, – извиняющимся тоном сообщил гость. – Но вы, Андрей Васильевич, я вижу, с дороги? Тогда я пойду, вам наверняка хочется отдохнуть.
Ральф Тюрго изобразил реверанс, помахав широкополой шляпой у самого пола, отступил за дверь и испарился так же бесшумно, как пришел.
– До свидания, дорогой, – тихо попрощался князь. – Все, что хотел, ты уже сказал…
Он забрал мешок с талерами со стола, открыл пустой сундук и кинул золото в угол. Настроения воспользоваться внезапным богатством не возникло.
– Значит, получается, крепость строил я, деньги тратил царь, победа досталась князю Серебряному, а воля в Казани все равно осталась татарская? – зачесал в затылке Андрей. – Русских рабов не отпускают, крепость русскую хотят снести, с поляками и османами сношаются, хотя при этом себя друзьями называют. И это называется победа? За что сражались-то?
Правда, как он понял, особых сражений с казанскими татарами за время этой странной войны так и не случилось. Около ста человек с обеих сторон полегло во время радостного бунта черемисов, кого-то побил Василий Серебряный-Оболенский – но тоже много крови не проливал. После чего Казань «замирилась», запросив себе в ханы данника русского царя. Но не впустив, между прочим, русских войск.

– Слова, пустые слова, – пробормотал Андрей. – Война ради нескольких лживых раболепных слов. Еремей, ты коня расседлал?!
Ярыга не ответил. Наверное, не услышал хозяйского оклика из глубин дома.
– Колокольчик нужно купить, а то недолго и голос сорвать, – решил князь. – Ладно, завтра поеду. Все же не ближний свет.
* * *
Разумеется, туркестанец мог пройти семьдесят верст, что отделяли Москву от Александровской слободы, и за один день – но что делать путнику в незнакомом месте поздним вечером? Поэтому ночевать князь остановился на постоялом дворе в Киржаче, под стенами древнего Введенского монастыря, основанного еще преподобным Сергием Радонежским, и к слободе подъехал лишь следующим днем, незадолго до полудня.
Все, что Андрей слышал ранее об этом месте, ограничивалось скромным: «Там, в селе, путевой дворец царь Василий построил». Однако то, что увидел князь, превышало все разумные ожидания. Прежде всего вокруг, куда ни падал его взгляд, везде шла работа. Копались рвы и ямы, возились камни и известь, ошкуривались бревна. Возникало ощущение, что здесь, недалеко от Москвы, спешно возводилась для царя новая столица.
Почти полторы версты Зверев ехал через гущу стройки, прежде чем увидел неподалеку от реки, на пологом взгорке, закинутый высоко над кронами деревьев золотой православный крест. Почерневшие от времени деревянные стены в два человеческих роста обнаружились позднее – они совершенно терялись в зарослях буйно разросшейся рябины. Ворота под двухшатровой луковкой оказались распахнуты, стража проводила гостя ленивым взглядом и не задала ни одного вопроса.
Вторым открытием для Зверева стало то, что в «придорожном сельце» обнаружился кремль. Ладно, крепость – их во многих селениях ставят. Но кремль внутри деревенской крепости размером с псковскую цитадель? Тем не менее он был: небольшой, отгораживавший всего два дома, в три жилья каждый. Здесь тоже кипела работа: старые деревянные стены обкладывались кирпичом.
Перед кремлем Андрей спешился, повел коня в поводу – однако ратники в сверкающих бахтерцах, с наведенными золотом нагрудными пластинами перекрыли ему путь:
– Кто таков, чего надобно?! – грозно поинтересовался один из воинов.
– Князь Сакульский, к государю с докладом. Поручение я царское исполнял.
– Я о том дьяку царскому передам, – кивнул стражник. – Коли дозволение получим, пропущу.
– Ты что себе позволяешь, боярин?! – возмутился Андрей. – Ты с кем разговариваешь? Я по делу государеву прибыл! Как останавливать меня смеешь?!
– И я дело государево делаю! – положил ладонь на рукоять сабли ратник. – Тут все царю служат. А он один, и с каждым слугой лично встретиться не может. Жди. Доложу. Коли пожелает тебя увидеть государь, то покличет. Коли нет – с подьячим речи свои вести станешь.
Зверев погладил рукоять своего клинка, прикусил губу, кивнул и развернулся. Не силой же прорываться в самом деле!
Между кремлем и рекой возвышалась белоснежная махина Троицкого собора: размером с половину футбольного поля, он словно вздымался из каменных волн. Арки наружной прогулочной галереи подпирали арки самого собора, из которых вырастал свод храма, а все это вместе украшалось высоченной золотой луковкой с вздернутым под самые облака крестом. Порталы укрывала столь тонкая, изящная резьба, что казалось – камень под пальцами мастера лепился подобно пластилину.
Андрей перекрестился на храм, пару раз обошел его кругом, спустился к реке, ополоснулся, напоил коня, вернулся обратно в крепость и подошел к кремлю.
– Ныне государю недосуг, – встретил его в воротах ратник в золоченой броне. – Весь в делах и хлопотах. Духовник его, батюшка Сильвестр, сказывал, донесет он дьяку Адашеву о твоих кручинах. Как время случится, тебя из Казенного приказа призовут.
Андрей понял, что остался с носом. Здесь не было боярина Кошкина, царского родича, что сам был вхож к государю и легко мог привести с собой друга или напомнить о нем Иоанну. Здесь не было кремлевских телохранителей, знавших князя Сакульского в лицо. Без друзей и знакомых при дворе Зверев оказывался так же далек от царских дел, как и обычный смерд в позабытой средь лесов деревне. Сам никто и звать его никак. Простой привратник не желал его узнавать и был непреодолим, как стена из мореного дуба.
– Что-то не знаю я тебя, боярин? – вскинул подбородок Зверев. – Ты из каких земель, из какого полка?
– Калужские мы, – с гордостью сообщил ратник. – С князем Серебряным Казань брали. Ныне в избранную тысячу государем зачислены, за храбрость.
– Храбрые воины государю нужны, – довольно улыбнулся Зверев, нащупав нужную информацию. – В кремле живете али только на службу сюда выходите?
– Иные и в кремле, а иные на дворах окрест, – поежился боярин. – Тебе-то чего?
– Чего-чего… Ждать буду! – И Андрей пошел прочь.
Итак, царя в Александровской слободе охраняли бояре из избранной тысячи. А как же иначе? Именно те, кому царь доверял, кто ради службы отказался от местнических привилегий. А коли так, то большая часть служилых людей через руки дьяка Кошкина прошла. И многих из них Зверев знал. Осталось только поискать вокруг знакомые лица. Не в людской же они после службы сидят, в духоте и тесноте? Наверняка комнаты на постоялых дворах снимают, в кабаках посиживают… Если только царь со своей воинственной трезвостью еще и тут все заведения не позакрывал.
– Только сперва самому надобно обосноваться.

В городской толчее Зверев насиделся в Нижнем Новгороде, а потому на этот раз отъехал от стен верст на пять и придержал коня возле постоялого двора, вольготно раскинувшегося на поляне меж березовых рощиц, у самого берега Шерны. Потянул носом. Вот он, живой воздух – не то что в городе, где всегда воняет лошадиным навозом, человеческим потом вперемешку с запахом от сотен кухонь и выгребных ям, где духота, постоянный гомон и везде лежит слой желтой пыли. Тут же – легкое журчание реки, шелест листьев и ветер с ароматных лугов. Да и цены на отшибе всегда вдвое ниже.
Он заехал на двор, спешился, кинул хлюпающему носом мальчишке поводья.
– Светелки свободные есть?