плечо. И я еще раз подивился его показной беззащитности, его вечно
сползающим на нос очкам. Потом я узнал, что он жил один, в окружении своих
и чужих книг, и был не только наемным охотником за библиографическими
редкостями, но еще любил игры по моделированию наполеоновских войн - мог,
например, по памяти восстановить точный ход какой-нибудь битвы, случившейся
накануне Ватерлоо. Была на его счету и какая-то любовная история, довольно
странная, но подробности я узнал лишь много позже. И тут я хотел бы кое-что
пояснить. По тому, как я описал Корсо, может сложиться впечатление, будто
он безнадежно лишен каких-либо привлекательных черт. Но я, рассказывая всю
эту историю, стремлюсь быть прежде всего честным и объективным, поэтому
должен признать: даже в самой нелепости его внешнего облика, именно в той
самой неуклюжести, которая - уж не знаю, как он этого добивался, - могла
быть разом злобной и беззащитной, наивной и агрессивной, крылось то, что
женщины называют "обаянием", а мужчины - "симпатией". Да, он мог произвести
благоприятное впечатление, но оно улетучивалось, стоило вам сунуть руку в
карман и обнаружить, что кошелька-то и след простыл.
он остановился, чтобы пожать мне руку. Здесь висели портреты Стендаля,
Конрада и Валье-Инклана, а рядом - отвратительная литография, которую
несколько месяцев назад жильцы нашего дома общим решением - при одном
голосе "против" (моем, разумеется) - постановили повесить для украшения на
стену.
эта глава?
ответить, быстро взвешивал все "за" и "против". Но ведь я оказал ему самый
любезный прием, и теперь он попал в разряд моих должников. К тому же я мог
снова ему понадобиться, так что выбора у него не было.
вестибюлю. Наконец он мотнул головой - сверху вниз.
Объяснение легко было отыскать в любой газете, в разделе криминальной
хроники: ровно неделю назад Энрике Тайллефера нашли повесившимся в гостиной
собственного дома - на поясе от шелкового халата, а прямо под его ногами
лежала открытая книга и валялись осколки разбитой фарфоровой вазы.
рассказать мне, как все развивалось дальше. Так что теперь я могу
относительно точно восстановить даже те события, свидетелем которых не был,
- цепочку обстоятельств, которая привела к роковой развязке и раскрытию
тайны Клуба Дюма. Благодаря позднейшим откровениям охотника за книгами я
могу сыграть в этой истории роль доктора Ватсона и сообщить вам, что
следующий акт драмы начался через час после нашей с Корсо встречи - в баре
Макаровой. Флавио Ла Понте стряхнул капли дождя с одежды, устроился у
стойки рядом с Корсо и тотчас заказал рюмку каньи. Потом сердито, но не без
тайного удовольствия глянул на улицу, словно ему только что пришлось
пересечь открытую местность под прицельным огнем снайперов. Дождь лил с
библейской неукротимостью.
"Библиографические редкости" намерены подать на тебя в суд, - сказал он и
погладил рыжую кудрявую бороду, потом вытер пивную пену вокруг рта. -
Только что звонил их адвокат.
клянутся, что по поводу тех книг у них была с ней железная договоренность.
своей долей, а "Персилес" и "Королевское право Кастильи"{10} уже уплыли. К
тому же ты научил ее, какие цены запросить за оставшиеся книги, - и цены
сильно завысил. Теперь владелица отказывается им хоть что-нибудь продать.
Заламывает вдвое против того, что они предлагают... - Он глотнул пива и
весело подмигнул Корсо. - Заклепать библиотеку - вот как называется эта
красивая комбинация.
ухмыльнулся, показав клыки. - А уж "Арменголу и сыновьям" это известно не
хуже моего.
больше всего им жаль "Королевского права". Они говорят, что ты нанес им
удар ниже пояса.
привязать к ней бантик!
типографской марки, но напечатана она точно в Севилье, у Алонсо дель
Пуэрто, предположительно в тысяча четыреста восемьдесят втором году... - Он
подправил очки указательным пальцем и глянул на приятеля. - Смекаешь?
бар всегда бывал полон, и посетители стояли у стойки плечом к плечу,
стараясь не угодить локтем в лужицы пены. Шум голосов и клубы сигаретного
дыма дополняли картину.
- первое издание. Переплетная мастерская Трауца-Бозонне, там их марка.
делах не ведал. Ты ведь знаешь - у меня аллергия на любые судебные
разбирательства.
достоинство, поднял руку:
прекрасная дружба, другое - хлеб насущный для моих детишек.
ладонью редкие волосы на макушке, он глянул в зеркало над стойкой, чтобы
проверить результат. Потом побродил вокруг наметанным глазом: нет ли
случайно поблизости представительниц женского пола. Бдительности он не
терял нигде и никогда. А еще он имел привычку строить беседу на коротких
фразах. Его отец, очень знающий букинист, обучал его писать, диктуя тексты
Асорина{12}. Теперь уже мало кто помнил, кто такой Асорин, а вот Ла Понте
до сих пор старался кроить предложения на его манер - чтобы они получались
очень емкими и логичными, накрепко сцепленными меж собой. И это помогало
ему обрести диалектическую устойчивость в тотчас, когда приходилось
уговаривать клиентов, заманив их в комнату за книжной лавкой на улице
Майор, где он хранил эротическую классику.
разговора, - у меня с "Арменголом и сыновьями" есть незавершенные дела.
короткие сроки.
поверх пивной кружки. - И ты - единственный бедный букинист, с которым я
работаю. Так что те самые книги продать предстоит именно тебе.
практичный. Прагматик. Приспособленец - низкий и подлый приспособленец.
самое большее, на что я согласился бы - даже ради дружбы, - так это
получить пулю в плечо.
сторонам. - У меня есть покупатель на "Персилеса".
комиссионных.
"Болс", разлитый в морские бутылки из темной глины; но больше всего они
любили антикварные книги и аукционы в старом Мадриде. Они познакомились
много лет назад, когда Корсо шнырял по книжным лавкам, которые
специализировались на испанских авторах, - выполнял заказ одного клиента,
пожелавшего заполучить экземпляр-призрак - "Селестину", ту, что по слухам,
успела выйти ещё до всем известного издания 1499 года{13}. У Ла Понте этой
книги не было, и он о ней даже не слыхал. Зато у него имелся "Словарь
библиографических редкостей и чудес" Хулио Ольеро, где та "Селестина"
упоминалась. Во время беседы о: книгах между ними вспыхнула взаимная
симпатия, и она заметно укрепилась, после того как Ла Понте повесил замок
на дверь лавки и оба двинули в бар Макаровой, где и начались взаимные
излияния: они всласть наговорились о хромолитографиях Мелвилла, ведь юный
Ла Понте воспитывался на борту его "Пекода", а не только с помощью пассажей
из Асорина. "Зовите меня Измаил"{14}, - предложил он, покончив с третьей
рюмкой чистого "Болса". И Корсо стал звать его Измаилом, а еще он в его
честь процитировал по памяти отрывок, где выковывают гарпун Ахава:
для Белого Кита...
концов даже перестал глазеть на девиц, которые входили и выходили, и
поклялся Корсо в вечной преданности. По натуре Ла Понте был человеком
слегка наивным, несмотря на напускной цинизм и подлое ремесло торговца
старыми книгами, и он не смекнул, что новый друг в перекошенных очках еще
Буркатовский Сергей
Афанасьев Роман
Влодавец Леонид
Жюль Верн
Каменистый Артем
Пехов Алексей