ожидаю, не обнаружу доктора Бруно стоящим на углу, то посещу церковь Второго
пришествия, потому что ваш отец сказал, что собирается туда, а это,
насколько нам известно, последнее место, где его можно увидеть - особенно на
публике.
вам лучше отправляться.
колено, которое, возможно, было еще горячее.
Глава 4
вы через несколько миль увидите объявление.
бросив лишь один взгляд, вы сразу же прочитаете надпись огромными золотыми
буквами - продукт человеческого гения в обращении с электричеством, неоном и
другими газами:
следует покаяться, если эти слова соответствуют действительности. Вместе со
страхом возникало беспокойство и напряжение, так как, если эти дни и вправду
последние, никто не знал, сколько еще их оставалось, кроме Фестуса Лемминга.
Пока он еще никому об этом не сообщал, но собирался это сделать в седьмую
годовщину происшедшего с ним чуда - вечером 15 августа, то есть завтра.
пристальном внимании не только приблизительно четырех тысяч членов его
собственной паствы и трех миллионов душ, принадлежавших к его церкви, но и
всего населения. Ибо завтрашний вечер должен был также явиться кульминацией
его двухмесячной кампании против Эммануэля Бруно, против эровита, против
секса и вообще против всякой грязи и нечестивости.
самим Леммингом или сообщениями в прессе, по радио и телевидению. Лемминг
утверждал, клянясь, что это было самой сутью откровения испытанного им на
дороге в Пасадину, что теперешние дни являются последними днями, о которых
пророчествует Писание, - днями, когда зло и грехи заполняют землю, когда
один народ поднимется против другого, днями голода, болезней и
землетрясений, как предсказано в Евангелии от Матфея или где-то еще. Короче
говоря, приближалось время второго пришествия Иисуса Христа, и Господь
собирался вновь явиться на землю, дабы спасти ее от грозящего уничтожения.
верил, - большинство членов его церкви и значительно большее количество
людей, слышавших его сообщение, относились к нему всерьез. Они верили
Фестусу Леммингу, потому что он говорил страстно и убедительно, потому что
он был вегетарианцем и холостяком, неустанно боровшимся с грехом и злом, но
главным образом из-за его видения на дороге в Пасадину.
ополчились на эровит и Эммануэля Бруно. "Самый святой пастор" семь лет
твердил, что его долг и долг его церкви очистить землю от греха перед вторым
пришествием Господа. Если этого не сделать, и притом не сделать быстро,
земля не будет достаточно чистой и погибнет, так как Бог не ступит на нее.
сексуальный, для которого обычно требовались два греховных тела. Поэтому,
наряду с пророчествами о неминуемой каре, которую избегнут, благодаря
вмешательству Господа, лишь самые чистые и непорочные, Лемминг то и дело
поминал "блудодеев и развратников", грозя им вечными муками в адском
пламени.
эровита в аптеках медицинские и любительские источники начали сообщать о его
поразительном эффекте на человеческую сексуальность. Как раз в тот момент,
когда миру необходимо полностью очиститься, поток грязи обрушился на землю.
тогда с ним уже не совладать. Мир наполнится распутством, и конец света
произойдет не тихо, а с ужасающим грохотом. Более того, коль скоро эровит в
огромной степени ответствен за разврат, а Эммануэль Бруно ответствен за
эровит, следовательно, Бруно был величайшим блудодеем всех времен. Это
серьезное обвинение, но Лемминг считал его выдвижение своим долгом и не стал
от него уклоняться.
индейцы поджигали форты, хотя куда большего размера. Когда я свернул в
указанном направлении на Филберт-стрит, мне пришло в голову - как ни
странно, впервые, - что, хотя алчный человек, погрязший в грехе, мог
похитить и удерживать Бруно в надежде приобрести формулу эровита и
заработать на ней миллионы долларов, это мог сделать и праведник, дабы
уничтожить Бруно и формулу и тем самым избавить мир от греха. Эта цель
выглядела куда благороднее, нежели стремление заполучить миллионы.
тополями и носящей чудесное название Хевнли-Лейн , оставил церковь Второго пришествия двумя-тремя сотнями ярдов
справа и очутился в Уайлтоне. Понадобилась всего пара минут, чтобы добраться
до угла Пайн-стрит и Пятьдесят седьмой улицы и остановиться за углом. Через
пять минут я вернулся пешком к маленькому белому дому на углу, а еще через
две минуты убедился, что я здесь в полном одиночестве. Не было никого ни
снаружи, ни внутри дома.
перед домом - ямку, откуда, возможно, этим же вечером извлекли столбик с
такой же табличкой. Несомненно, кто-то еще совсем недавно ждал здесь в
полумраке.
дочери Бруно. Я искал ключи в словах, буквах и цифрах, но не нашел ни
одного. Поэтому я поехал назад по Филберт-стрит к усаженной тополями
Хевнли-Лейн. Вскоре слева показались ряды автомобилей, припаркованных на
большой стоянке. Дорога сделала петлю - и внезапно передо мной предстала
церковь Второго пришествия. Зеленый газон тянулся вверх, к цветочным
бордюрам, над которыми, освещенный дюжиной прожекторов, возвышался белый
фасад церкви. Она устремлялась к небу на сто пятьдесят футов, имея в ширину
не менее семидесяти пяти; на белой стене не было никаких украшений, кроме
золотого креста высотой в сотню футов с тридцатифутовой горизонтальной
перекладиной у вершины. Под крестом зияли распахнутые двери, словно
приглашая всех желающих.
пятидесяти от дверей услышал зычный голос. Хотя я ни разу не разговаривал с
Фестусом Леммингом, голос был знакомым, так как я регулярно слышал его по
телевизору, не только утром по воскресеньям, но в течение последнего месяца
и в вечернее время. Один раз услышав этот голос, его уже было невозможно
забыть - как если бы вас ударили молотком по уху.
прислонился к стене, дабы рассмотреть как следует помещение церкви, самого
Лемминга и его паству во плоти.
столько вширь, сколько вглубь, какой, очевидно, и полагалось быть церкви. За
исключением широкого прохода в середине и двух более узких - у стен,
помещение было заполнено прихожанами, сидящими плечом к плечу на скамейках
без спинок.
только ряды неподвижных спин и голов прихожан, облаченных в черное,
темно-синее и серое и внимавших "самому святому пастору", который радовал их
взоры и терзал слух и мозги своей проповедью.
и теперь стал искать источник этих волшебных звуков. Мой взгляд скользнул по
центральному проходу к прикрытой серыми занавесками стене и затем поднялся
вверх. Лемминг находился в дальнем конце церкви на подиуме, достаточно
высоком, чтобы заставить даже сидящих в задних рядах приподнимать головы. Не
знаю, было ли это сделано с целью сосредоточить на проповедника взгляды
присутствующих, но у сидевших впереди наверняка болели затылки, так как им
приходилось задирать головы, чтобы увидеть его ноздри.
загадочными символами фартука, ни даже импозантной митры. На нем был обычный
костюм, но из ткани золотого цвета и с рубиновыми крестами вместо пуговиц.
Золотые нити сверкали в свете прожекторов, словно освещенные солнцем доспехи
крестоносца, отправившегося в дальний путь, чтобы крошить мечом неверных -
под неверными подразумевались все, отвергающие христианство, особенно ту его
ветвь, которая предписывала крошить их мечом.
сосульку. Я видел его по телевизору, а один раз даже лично на довольно
близком расстоянии. Он был очень низкорослым - всего на два-три дюйма выше
пяти футов - и таким худым, что, если бы он встал на весы и их стрелка не
шевельнулась, я не был бы уверен, что они сломаны. Лемминг производил на
меня впечатление ледяной тени, способной растаять даже при слабом свете.
Лемминга не в состоянии смолкнуть и даже после конца света будет звучать
среди далеких звезд, по крайней мере, слабым шепотом. Он словно говорил не
ртом простого смертного, а пушкой, изготовленной из легких, губ, зубов,
языка и миндалин.
шрапнелью библейских цитат, канонадами глав и стихов, словно отскакивающих
от стен, потолка и пола, замедляя при этом скорость, но все равно пронзая
Корнев Павел
Маккефри Энн
Доценко Виктор
Корнев Павел
Самойлова Елена
Сертаков Виталий