- Она говорит по-русски?
- Разумеется, она родом из Харькова, прибыла в страну на заработки,
проявила себя с лучшей стороны и была рекомендована в гарем Вашего
величества.
- То есть, как это в гарем, в качестве жены?
- Чтобы попасть в гарем, надо принять иудаизм, а она христианка и не
хочет менять религию, стало быть, путь в жены ей заказан. У нас она идет
по административной линии.
- Так я могу с нею, это...
- Видите ли, Ваше величество, она ведь и не жена вовсе, а из
обслуживающего персонала, кроме того, гойка, значит венчать вас с участием
раввина невозможно.
- Зачем венчать? - недовольно поморщился я, - чего ты все усложняешь,
маршал?
- Я тут не причем, Ваше Величество. Согласно дворцовому циркуляру, даже с
наложницей царь должен обвенчаться, хотя бы на час, чтобы переспать с ней.
- Так обвенчайте меня с ней и вся недолга.
- О, в вашем царстве это не так скоро делается, Ваше величество, прежде
Вероника должна стать еврейкой, а она не хочет.
- Так я что, не могу с ней?
- Ну почему же не можете, я сейчас все так устрою, что никто нас ни в чем
не заподозрит.
По мобильному телефону маршал мгновенно связался с Вероникой:
- Мать, - сказал он, - его величество желает...
- Я готова, - сказала Вероника, и я почувствовал, как мигом ослабли мои
коленки.
Глава пятая
Любовь с первого взгляда
Тип ввел меня в таинственный полумрак царских покоев.
Это было довольно просторное помещение с громоздким старинным интерьером.
Неуклюжая мебель в стиле барокко, вычурные декоративные стены,
выкрашенные в успокаивающие нежно-розовые тона, и высокие резные окна,
занавешенные тяжелыми малиновыми портьерами.
Несмотря на тона и малиновые занавеси, я не успокоился и Тип, заметив
мое волнение, сказал как бы невзначай:
- Доверьтесь этой женщине, Ваше Величество, все будет как в лучших домах
Израиля, не надо волноваться.
- А я и не волнуюсь, с чего вы взяли?
- Я в этом не сомневаюсь, Ваше величество, я просто хотел просить вашего
разрешения приступить к службе.
Согнувшись в холопском поклоне, тип смиренно ждал моих распоряжений.
- Разрешаю.
Ну и прощелыга же этот Тип, без мыла в жопу залезет.
Типяра щелкнул каблуками, развернулся и пошел к портному - шить мундир
фельдмаршала.
Я огляделся, царская кровать была необъятных размеров, взвод солдат можно
было разместить. Пощупал свежие пушистые простыни и обратил внимание на
бархатную штору за кроватью, которая явно что-то скрывала.
Я отдернул тяжелый кроваво-красный бархат и взору моему открылся чудесный
вид на огромный бассейн с прозрачной голубой водой.
У меня перехватило дыхание.
"Ух, ты, красотища-то какая!"
Служка стоявший у бортика с трамплином, согнувшись в поклоне, знаками
предложил моему величеству освежиться.
Я не заставил себя долго упрашивать, быстро скинул потертые джинсы и
пропахшую потом рубашку, которую жена купила на барахолке в Яффо, и с
душераздирающим воплем сиганул с трамплина в ласковую воду.
Когда я вышел из бассейна, моя рвань уже куда-то исчезла. Готовый к
услугам слуга, мигом растер меня мохнатым полотенцем и накинул на плечи
расписной халат с золотой шестиконечной звездой на спине.
Вместо дырявых башмаков, которые я носил уже второе лето, я обулся в
остроконечные сафьяновые сапожки с вздернутыми носками и подпоясался
цветистым атласным платком.
Второй прислужник с тяжелым тюрбаном на выбритой голове, на одном подносе
подал корону, а на другом рюмашечку прохладного напитка, который по вкусу
напоминал мне пятидолларовый коньяк "Наполеон".
Лысую голову слуги я разглядел, когда в порыве подобострастия он
изогнулся очень уж низко и тюрбан камнем свалился с его темени.
Прополоскав глотку бодрящим напитком, я уверенно вошел в царские покои и
обнаружил здесь Веронику.
Она была окутана в газовую тунику, сквозь которую просвечивало ее гибкое
стройное тело. Длинные ноги, смуглый соблазнительный живот, пышная грудь,
которая потрясла меня на параде и мягкий уютный зад, суливший простому
смертному несказанное удовольствие.
Запястья рук и ног были перехвачены золотыми браслетами, а нежную шейку
обрамляло ожерелье из белоснежного жемчуга.
При виде главной фрейлины я вспомнил, что Тип представил ее как педагога
и, признаться, оробел.
По природе я человек робкий, был, во всяком случае, до сих пор. Педагоги,
например, в школе подавляли меня своим авторитетом. И сейчас, перед ней,
мне почудилось, что я стою у доски, не зная урока, а она, строгий учитель,
ждет минуты, чтобы выдать мне очередную порцию морали.
Этих порций за всю мою унылую и порядком поднадоевшую мне жизнь, было
такое разнообразное множество, что к тридцати годам я был, кажется, самым
аморальным человеком в стране.
Все, что навязывается, приводит к обратным результатам. Нет, я не делал
людям зла и ни с кем не сорился, но дошел до того, что за двенадцать лет
супружеской жизни ни разу не изменил своей законной жене. Иные полагают,
что так, по сути, должно и быть в идеале. Но я категорически против
подобного мнения. Зная по опыту (разумеется, чужому), что именно позволяет
себе вне семейных рамок большинство современных мужчин, я принципиально не
стал бы относить супружескую верность к числу признанных мною официальных
добродетелей новейшей цивилизации.
Единственный и, кажется, самый ужасный грех в моей жизни состоял в том,
что я перестал верить в добро и в людей. К тридцати трем годам я
разочаровался во всем, чему меня учили верить с юношеских лет.
И нестабильная израильская действительность, как нельзя более
благоприятствовала моему духовному формированию: политические партии
специализировались на обещаниях, политики лгали. Религиозные деятели
рвались к власти. Люди завидовали, ненавидели и вредили друг другу.
Синагоги раскручивали на пожертвования. Дома меня мучила жена и вдобавок
ко всему я никак не мог разбогатеть, хотя и трудился для этого не покладая
рук.
Все это на фоне людей процветающих и не прилагающих для этой цели
особенных усилий, привело меня в состояние глубокой социальной апатии. Я
не голосовал ни за левых, ни за правых. Я перестал доверять государству, и
нашел, что оно все более и более делает крен в сторону полицейского режима.
Каждый сорился с каждым и по любому поводу. Политики самого высокого
ранга не стеснялись строчить друг на друга доносы в полицию. Разборки,
поклепы и сведения счетов с участием виднейших адвокатов современности
тянулись годами. Страна изнывала от бюрократии. Страна содрогалась в
социальных конвульсиях. Страна билась в религиозной истерии, и над
знойными городами иудейского царства витал призрак коллективной шизофрении.
А мир в это время активно жил и развивался. Русские с успехом приобщались
к капитализму. Американцы высадили астронавта на луне. Просвещенное
человечество с надеждой вступало в век технологии и прогресса. В Израиле
же все еще жили по канонам средневековья и от слов выжившего из ума
дряхлого раввина, порой зависело, какая именно партия придет к власти.
Я не мог вынести все это, отошел от политики, забыл дорогу в синагогу и
сосредоточился на наших семейных неурядицах.
Я бурно переживал бесчисленные ссоры с супругой и на этой почве потерял
уверенность в себе. Еще бы, если тебе ежедневно твердят, что ты ничего не
стоишь как мужчина и как человек, то, в конце концов, ты действительно
начинаешь верить в это.
В итоге я окончательно уверовал в собственную ничтожность, и моя личная
жизнь превратилась в сплошное унижение. Почти каждый в ком было хоть
немного уверенности в себе, мог обидеть меня. Поначалу я пассивно отвечал
на оскорбления, но вскоре зачерствел душой и почти перестал реагировать на
них. Я уже ни с кем не общался, а только и делал, что поглощал дешевые
сосиски и обвинял себя во всех смертных грехах.
Друзей я потерял, куда-то подевались и родственники, а на работе только и
ждали случая, чтобы уволить меня без выходного пособия.
Что касается сексуальной жизни, то ее у меня вроде как и не было. Нет,
любовью мы с женой занимались, но не часто. Меня расхолаживали ее
ворчливые и надоедливые попреки, а когда все же нам доводилось
побаловаться в постели, особых восторгов мое умение у жены не вызывало.
Напротив, неумелые попытки внести разнообразие в нашу интимную жизнь,
приводили к разлитию у нее желчи и сарказма.
- Мадам, - предложил я дрожащим голосом, - изволите что-нибудь выпить?
- С удовольствием, - задорно отвечала Вероника.
Она почувствовала мое волнение и пыталась приободрить меня.
- Человек, - заорал я, стесняясь своего срывающегося голоса.
Тут же в покои вошел толстяк в тюрбане; в руках он держал поднос с
напитками.
Кокетливо наклонив головку вбок, Вероника пригубила красное вино, а я тем
Афанасьев Роман
Маккефри Энн
Шекли Роберт
Никитин Юрий
Березин Федор
Посняков Андрей