Чтение 4–й страницы книги ~В колыбели с голодной крысой~

Мы ехали на север, беседовали о том, что я прочитал в брошюрах, и у
меня возникло убеждение, что он страстно увлечен своим делом. И если
применительно к столь нечестивому занятию употребить слово "призвание",
то оно было истинным его призванием. Я задавал ему вопросы не потому,
что сам не мог на них ответить. Хотелось убедить его, что мне все это
тоже интересно. А он отвечал с удовольствием и очень подробно.

В Хэррисберге мы остановились перекусить гамбургерами с кофе и
размять ноги. Уолтер пофлиртовал с официанткой, длинноногой рыжей
девушкой с зелеными тенями на веках, и я с досадой отметил, что теперь
уже ощущал себя двенадцатилетним и едва ли не удивлялся, что мои ноги
доставали до пола. После Хэррисберга мы проехали по двадцать второму
шоссе до Эллентауна и повернули на платную дорогу, в северном
направлении. Затем по одиннадцатому шоссе - до границы штата Нью-Йорк и
там, в Бингемтоне, мы остановились на обед.

Уже стемнело, когда мы вышли из ресторана и направились к машине, но
Уолтер сказал:

- Думаю, мы можем добраться до места сегодня. Осталось одолеть около
ста пятидесяти миль. А позади осталось почти триста пятьдесят.

Последний отрезок пути до Сиракьюса я дремал. Восемь часов сидения в
автомобиле, перемежающиеся периоды разговора и молчания и зелено-черный
пейзаж за окном утомили меня. Я чувствовал себя разбитым, мне не хватало
воздуха, как накануне в душном Вашингтоне. После Бингемтона я заснул.

Когда Уолтер разбудил меня, я не мог понять, кто он такой и куда меня
занесло. Сквозь окошко машины я увидел ровную синюю стену с красной
дверью и окно с желтыми жалюзи, залитые светом прожектора, идущим
откуда-то из-за моей спины. Огромный улыбающийся детина тряс меня за
плечи, приговаривая: "Мы приехали".

Я выпал из реальности всего на несколько секунд и первой узнал панель
управления "форда". Потом я узнал Уолтера, а потом догадался, что
строение передо мной - мотель.

- Задремал, - сказал я и сел.

Во рту пересохло, спина и плечи ныли. Неуклюже, как инвалид,
выбравшись из "форда", я стоял, щурясь от света, - прожектор был
укреплен у основания дорожного знака и был направлен на мотель, а Уолтер
тем временем открывал багажник. Он окликнул меня, велев забрать свой
чемодан.

Мы поселились в номере на двоих - две кровати в одной комнате,
разделенные ночным столиком красного дерева на гнутых ножках с лампой
под плиссированным абажуром. Уолтер скинул одежду и отправился принимать
душ, а я чувствовал себя таким усталым, что не чаял добраться до
постели. Шатаясь, я подошел к ближайшей кровати и плюхнулся на нее.
Последнее, что я помнил перед тем, как погрузиться в сон, был шум
льющейся воды.

Глава 3

По-настоящему я рассмотрел Уиттберг на следующее утро, когда мы пошли
завтракать. Уолтер сообщил мне демографическую статистику. Из
девятитысячного городского населения три с половиной тысячи человек
работали на обувной фабрике "Макинтайр и Кё". Остальные пять с половиной
тысяч составляли их жены, а также слесари, врачи, плотники, бакалейщики,
учителя, рассыльные, обслуживающие первые три с половиной тысячи
жителей. Таким образом, обувная фабрика была единственной причиной
существования всего города.

Он был расположен в десяти или двенадцати милях от Уотертауна, на
берегу Черной реки. Река, которая и в самом деле была черной, делила
город пополам, и в одном месте - поскольку это был скорее ручей, чем
река, - ее оседлало одно из зданий обувной фабрики. Но хотя река и
делила город естественным образом, не по этой границе проходил его
социальный водораздел. Река текла с востока на запад, а середину города
пересекал Харпер-бульвар, расположенный в направлении север - юг.
Фабричные здания и дома низшего класса находились к западу от
Харпер-бульвара, а более зажиточная часть города лежала к востоку от
него. Сам же Харпер-бульвар, который представлял собой часть безымянного
ответвления третьего шоссе, целиком принадлежал центральной части
города, на нем помещались два кинотеатра и "Вулворт", но не было
"Крисге" .

Уиттбергский мотель располагался в южной части города, на шоссе,
которое переходило в Харпер-бульвар метрах в двухстах севернее. Приняв
утренний душ, мы с Уолтером сели в "форд", проехали эти двести метров и
остановились позавтракать в ресторане-закусочной "Сити Лайн". На "форде"
не было никаких опознавательных знаков профсоюза, поэтому никто не
обратил на нас особого внимания. Люди, которых я видел на улице и в
обитой зеленой материей закусочной, выглядели угрюмыми и уставшими от
работы, в их одежде преобладали унылые тона. Было жарко, но не так
влажно, как в Вашингтоне. Десятичасовой сон освежил меня и вернул мне
ощущение моего настоящего возраста. Глядя в окно закусочной, я увидел
пожилого прохожего, который вытирал шею красным носовым платком. Доедая
яичницу с колбасой, я пытался вспомнить, когда в последний раз видел
красный носовой платок.

Поскольку мы были в командировке, наши с Уолтером расходы оплачивал
союз. Ведал всем этим Уолтер, так что он оплатил нашу еду чеком и
оставил чаевые. Мы снова оказались на улице и стояли на тротуаре, щурясь
от яркого утреннего света и оглядываясь по сторонам. Было полдесятого
утра, очень солнечно, в воздухе ощущалась звенящая тишина. Мимо
проходили женщины, толкая перед собой коляски с младенцами, по обе
стороны улицы под косым углом были припаркованы несколько "шевроле" и
"плимутов". Тенты у магазинов по большей части были подняты, и,
оглянувшись, я заметил коротышку в рубахе с закатанными рукавами,
который вышел из обувного магазина с металлической палкой в руке и
принялся опускать навес.

Я закурил сигарету, радуясь жизни, и повернулся к Уолтеру:

- Что мы теперь будем делать?

- Осмотримся, - сказал он. - Я хотел бы поговорить с этим парнем
Гамильтоном, но прежде не помешает осмотреть город. Мне кажется, надо
действовать так.

Я усмехнулся:

- Чувствую себя так, словно попал в авангард разведчиков, высланный
армией захватчиков.

- Так оно и есть, - сказал Уолтер, улыбаясь, похлопал меня по руке и
направился к "форду".

Мы немного поездили по городу, каждый раз пересекая Харпер-бульвар. В
восточной части города нам попался квартал, застроенный отстоящими на
некотором расстоянии друг от друга кирпичными домиками с постриженными
лужайками перед ними; добрая половина их, судя по вывескам на дверях,
принадлежала врачам. В другом квартале этой же части города дома, в
большинстве своем двухэтажные и обшитые вагонкой, по-видимому,
принадлежали среднему классу. Здесь застройка была более плотной, на
лужайках валялись шланги, а у крыльца стояли трехколесные велосипеды или
самокаты. Многие из этих улиц были обсажены деревьями, причем в
некоторых кварталах они были такими огромными, что их кроны образовывали
над улицей зеленый шатер, превращая ее в подобие прохладного грота.
Сквозь дверные жалюзи доносились звуки телевизора, а кое-где я заметил
на заднем дворе играющих в манеже младенцев.

По мере продвижения на запад город менял свое обличье. Там находился
фабричный район со зданиями старинной кирпичной кладки. Их было шесть
или семь, они стояли возле самой реки. В городке имелось десять мостов,
все короткие и построены из побелевшего от времени железобетона. Все
фабричные здания, построенные в мрачном стиле центральных графств
Великобритании, были четырех- или пятиэтажными, квадратными, с черными
металлическими балконами наверху, с незанавешенными окнами и маленькими
зелеными дверьми по углам. Кирпичи почернели от дыма, пыли и времени.

Я знал: современный фабричный корпус - это современное одноэтажное
строение из готовых панелей, которое выглядит точно так же, как типовое
панельное здание школы. Это же, безусловно, были мастерские.

Среди фабричных зданий приютились трущобы. Если в городе имеются три
небоскреба, один из них немедленно начинает разрушаться, так что вскоре
на его месте появляются трущобы. По-видимому, существует такая
закономерность. Наружные лестницы с ржавыми ступенями, окна без стекол,
забитые картоном, обтрепанные и линялые занавески, рвущиеся наружу из
открытых окон, повсюду горы старых шин и ржавых консервных банок,
трухлявые деревянные изгороди с облупившейся краской, три свалки и бар в
углу жалкой постройки с тентом, носящий гордое имя "Хрустальный дворец".
Половина жителей этих трущоб были цветные, половина - белые, а часть из
них - мулаты.

- Такие городишки похожи друг на друга, - заключил Уолтер. - За
пятнадцать лет я насмотрелся на них вдоволь. Все такие же, как этот. За
исключением "цементных" городов, - то есть тех, где есть цементные
заводы. Там все выглядит пыльно-белым, как в Северной Италии. - Он
посмотрел на меня:

- Вы когда-нибудь были в Италии?

Я отрицательно покачал головой:

- Никогда не выезжал из Штатов. Во время прохождения военной службы
находился в Монтане, потом в Техасе и, наконец, в Сент-Луисе.

- Однажды я играл в футбол в Италии. Хотите верьте, хотите нет, -
сказал Уолтер и принялся рассказывать о команде профессионалов, за
которую он выступал, и это было как-то связано с государственным
департаментом.

Почему-то я начал рассказывать ему о девушке, которую встретил в УСО
в Сент-Луисе, одном из